Однако это сообщение не только не успокоило общественное мнение, но, напротив, способствовало распространению вредных толков: дескать, дьяк Перламутров, давно присматривающийся к месту первого лица в государстве, подкупил стяжателей, застращал малодушных и, таким образом, покрыл страшное преступление, которое как раз состояло в том, что злодей Перламутров подослал к отроку Аркадию наемных убийц, тонко знающих свое дело. Кроме того, поговаривали, будто наследник жив, будто поручик Крашенинников и майор Прохоров, как-то прознавшие о готовящемся злодеянии, нарядили наследником одного из жильцов, а отрока Аркадия спрятали до поры, за что и были подвергнуты смертной казни. Бог весть, отчего у нас возникают иные слухи, но, во всяком случае, офицеров действительно наказали несоразмерно с виной, а государь Александр Петрович действительно назначил дьяка Перламутрова местоблюстителем престола, буде сам он скончается в одночасье и Палата звездочетов не поспеет к тому времени вычислить новое Государственное Дитя.
Дьяк Перламутров, сразу взявший большую власть, распорядился насчет патрулирования столицы силами гвардейских полков, установил трехлетнее тюремное заключение для нарушителей правил дорожного движения, хотя бы это были пешеходы, переходящие улицы в непоказанных местах, и ввел предварительную цензуру. Нехорошее, тяжелое настроение распространилось меж москвичами, да еще эта мгла, низко повисшая над Первопрестольной, которая угнетала душу и вгоняла людей в беспричинный страх.
2
Поезд "Лев Толстой" приближался к Хельсинки. Вася Злоткин, молодой еще человек с хорошим славянским лицом и немного оттопыренными ушами, лежал на нижней полке в своем купе и странными глазами рассматривал потолок. Уже в течение года с ним время от времени происходило что-то неладное: как на одних бедолаг вдруг нападает неясное беспокойство, а на других "куриная слепота", так Вася Злоткин иногда погружался в тяжелую мечтательность, напоминающую прострацию, и его посещали чудные грезы. Замечательно, что эти мечтания сильно смахивали на явь и он даже временами ощущал незнакомые запахи, воочию наблюдал героические картины, слышал нездешние голоса; также замечательно, что его грезы нанизывались на определенную сюжетную линию и всякая из них представляла собой фрагмент одной и той же продолжительной эпопеи; но самым замечательным было то, что Злоткин мог руководить своими видениями, что он как бы в уме сочинял роман. После первого же припадка бедняга напугался и побывал на приеме у самого Наджарова, главного психиатра IV управления; тот, впрочем, ничего серьезного не нашел и назначил только ежедневные продолжительные прогулки, но на прощание сообщил, что вообще психиатрия не столько наука, сколько искусство, и самый авторитетный диагноз есть не более чем набросок карандашом. И Вася Злоткин, успокоившись, смирился со своим недугом; так в преклонные годы люди смиряются с одиночеством и болезнями возраста, вроде гипертонии.
Поезд нечувствительно плыл по рельсам, - видимо, финны как-то умудрялись их класть без стыков, - за окном тянулись пригороды Хельсинки, присыпанные снежком, именно производственные либо складские помещения, очень опрятные и даже радующие глаз, преаккуратные домики, выкрашенные в пастельные, завораживающие цвета, автомобильные стоянки, первые улицы с редкими пешеходами, словом, приятно оживленная местность, которая предваряет любой европейский город. Вошел, вкрадчиво постучав, проводник в коричневой униформе, сказал:
- Прибываем... - и мягко задвинул дверь.
Злоткин положил на столик десять финских марок для проводника, надел теплую замшевую куртку, подхватил сумку с плечевым ремнем и брезентовый баульчик для дипломатической почты, в котором на самом деле помещался пистолет Стечкина и крупная сумма денег, вышел в коридор своего вагона, посмотрел направо, посмотрел налево, осенил себя мелким-мелким крестиком и сошел.
Несмотря на то что день выдался будний, а также на ранний час, в помещениях хельсинкского вокзала было многолюдно и совершалась прилично-суматошная, привычная и в то же время чужая жизнь; в частности, Вася Злоткин приметил компанию пьяных парней с осоловевшими чухонскими физиономиями, но они не орали песен, не сквернословили, не приставали к публике, не дрались, а только бродили, шатаясь, туда-сюда. И ему подумалось на их счет: "Ну что ты с ними, сукиными сынами, поделаешь северяне!.. Северяне-то они, разумеется, северяне, а все-таки прямо шевалье по сравнению с нашей рванью..."
Нужно было как-то убить время до часу дня, и Вася Злоткин пустился в разные приятные операции: купил пачку голландского сигаретного табаку и машинку для самокруток, снялся в автоматической фотографии за тридцать марок, перекусил в ресторане на втором этаже, выпив при этом двойную порцию виски и кружку пива. Ровно в час дня он звонил из телефонной будки, попыхивая сладко-приторной самокруткой; когда на том конце провода отозвались, он сказал приглушенным голосом:
- Здравствуйте, я ваша тетя...
Ему в ответ:
- Поезжайте на улицу Алексантринкату. Там найдете туристическое агентство "Матка-Расила Ою". В этом агентстве на ваше имя заказан билет на паром Або-Стокгольм. До Або доберетесь сами, лучше поездом, так спокойней. И будьте предельно осторожны: Асхат Токаев следует по пятам.
Двумя часами позже Вася Злоткин уже ехал в поезде, который смахивал бы на подмосковную электричку, если бы не чистота в вагонах, не сравнительное безлюдье и нетронутые сиденья, обитые светло-коричневым дерматином. Ближе к тамбуру бесновалась компания юных американок, чуть позади сидел господин в высокой меховой шапке, который вызывал законное беспокойство. Злоткин достал записную книжку и нашел в ней фотографию Асхата Токаева: нет, не он. У него отлегло от сердца, и захотелось вспомнить о чем-нибудь приятном, вроде недавней пьянки в ресторане "Седьмое небо".
Между тем компания юных американок до того расшалилась, что одна из девушек с разбегу вспрыгнула Злоткину на колени.
- Фак оф, май дарлинг [отвали, дорогая (англ.)], - сказал ей Вася.
- Animal! [Животное! (англ.)] - был ответ.
Вечером, когда на Финляндию пала темень и повсюду зажглись апельсиновые фонари, Злоткин приехал в Або. Прямо у дебаркадера пассажиров парома дожидался роскошный автобус, и через полчаса времени он уже был в порту. За эти полчаса ему в голову пришла только одна мысль. "И чего они там мудрят на Старой площади, - подумал он, - чего сразу не сориентировали на Стокгольм, если известно, что Орхан Туркул находится в столице Шведского королевства? Наверное, следы заметают, иначе понять нельзя".
Вася Злоткин никак не ожидал, что морской паром "Сильвия лайн" будет таким гигантом, что высотой он окажется примерно в пятнадцатиэтажный дом, а размером с городок районного подчинения, что даже всякая буква, нарисованная на борту, не пролезет в Спасские ворота, как ты ее ни суй.
Поднявшись на борт, он оставил вещи в одноместной каюте, которая запиралась пластиковым жетоном, и отправился обследовать помещения корабля. В магазине на третьей палубе он купил свитер и бутылку французского коньяку, в кафе для курящих приобрел коробку немецких сигар, а в кафе для некурящих выпил хмельного пива. Паром уже вышел далеко в Ботнический залив, когда Вася Злоткин обосновался в ресторане, просторном и овальном, как маленький стадион. Первым делом он внимательно осмотрелся, прикрывшись от публики картой вин: из числа посетителей ресторана по крайней мере трое могли оказаться Асхатом Токаевым, если принять во внимание возможности гримерного мастерства. Злоткин запечатлел этих троих у себя в памяти и подозвал официанта московским жестом. Подошел официант невзрачной наружности и почему-то стал сдирать со стола скатерть. Вася сказал, забывшись:
- Ты чего делаешь-то, чудила?!
- Сам чудила, - последовало в ответ.
- Ты что, из наших?! - воскликнул Злоткин, радостно удивясь.
- Из ваших, из ваших, - подтвердил хмуро официант.
- А чего ты здесь околачиваешься тогда?
- Работаю, бабки варю, - не видишь, что ли?
- Так бабки варить и в России можно! Знаешь, какие сейчас у нас открылись возможности для промышленников, коммерсантов, вообще деловых людей?!
- Три курса отделения искусствоведения - это как?
- Да и у меня образования никакого, так... среднее техническое, а между тем я не последний человек в государственном аппарате...
- Слушай, мужик, ты давай делай заказ, а то мне работать надо.
- Брось чепуху молоть! Лучше присаживайся ко мне, выпьем сейчас, закусим, у меня денег вагон и маленькая тележка!
- У нас это запрещено.
- Тогда давай сделаем так: ты постой около меня, с понтом ты записываешь заказ, и мы под эту дудку поговорим.
- О чем говорить-то?..
- Да о России, о чем еще!
- В гробу я видел твою Россию. Мне про эту белую арапию и подумать тошно.
- Так: подашь салат из креветок, венский шницель и бутылку розового вина.
Позже он заказывал еще копченую лососину, отбивную из оленины с брусникой, французский сыр, а напоследок выпил чуть ли не целую бутылку "Бурбона", но с официантом больше не говорил и даже принципиально не оставил ему на чай.
Вернувшись к себе в каюту, Вася Злоткин улегся и наугад вытащил из сумки старое письмо своей бывшей жены, писанное на школьной тетради в клетку; с той самой поры, как Вася начал страдать видениями наяву, на него напала бессонница, и только старые женины письма почему-то вгоняли его в настоящий сон.
"Милый Вася!
Сегодня утром (14 июля) проснулась в седьмом часу. Хотя солнце стояло уже высоко, в траве было полно росы, и пока дошла до умывальника, который недавно приколотил мне к березе возле баньки Петрович, совсем промочила ноги. Умываясь, с удовольствием думала о толстых носках из собачьей шерсти, которые на такой случай припасены у меня в корзиночке для грибов. Кстати, о грибах. В нынешнем году этого добра у нас какое-то безумное количество, например, вчера я принесла из лесу сорок четыре белых, не считая подберезовиков и лисичек. Наш старожил Надежда Михайловна говорит, что такое обилие грибов верная примета к войне (в сороковом году, по ее словам, было то же самое), Петрович, в свою очередь, уверяет, будто грибное лето к "сиротской", то есть теплой и слякотной зиме, - уж не знаю, кому и верить.
Ну так вот... Вода в умывальнике была холодная-прехолодная, несмотря на то, что уже две недели стоит ровная жаркая погода, о которой Петрович говорит "ведренная", и даже ночами душно. От этой воды мурашки пошли по телу, но лицо точно расправилось, распустилось, и руки отошли, - у меня в последнее время от работы в огороде немеют руки. Кстати, про огород. Картошку я в этом году посадила "синеглазку", которую купила в соседней деревне Лески у тракториста Гожева, два раза окучила, потом, когда уже началось цветение, как ненормальная день-деньской снимала с цветков колорадского жука, и вот тебе на: ботва выросла чуть ли не с человеческий рост и толстая-претолстая, точно стебель у лопуха. Надежда Михайловна говорит, что Гожев, подонок, меня надул, что посадочный материал никуда не годится, поскольку он весь ушел в ботву, и картошка будет мелкая, как горох. Но Петрович говорит, что ничего страшного, ботва ботвой, а клубень клубнем, - уж не знаю, кому и верить. Зато удались салат (берлинский курчавый), лук, морковь и особенно кабачки. Огурцы ничего себе, помидоры тоже, а свеклу я в этом году не посадила, потому что в прошлом году, кажется, только два раза готовила себе борщ. Борщ я теперь делаю по-новому, с заправкой и антоновскими яблоками, заправка же делается так: натираешь на мелкой терке несколько ноготков чесноку, а на крупной - кусок соленого сала, замороженного до каменного состояния, потом в эту смесь добавляешь безумное количество красного перца, хорошенько перемешиваешь, и готово дело. Говорят, что в такой борщ нужно класть рубленые сосиски, но это уже, по-моему, чересчур.
Ну так вот... Умылась я и только обтерлась полотенцем, как вдруг со всех сторон запели клесты (у нас в этом году прямо какое-то нашествие клестов), и на душе сразу стало так хорошо, беспечально, точно я и душу заодно умыла и как будто ко мне вернулись мои восемнадцать лет. А ведь мне, Вася, уже под тридцать, - вот что значит погожее июльское утро, ледяная вода в умывальнике на дворе, пение птиц и вообще благополучная экологическая обстановка. Кстати, об экологической обстановке. Представь себе, у нас в Урче мужики даже раков ловят, а это верный знак чистоты в природе, бабочки кругом так и порхают, как будто листва осыпается на ветру, а этой весной вдруг появились майские жуки, которых я не видела с детских лет. А воздух какой чудный! Дышишь, и не замечаешь, что дышишь, вот уж действительно благорастворение воздухов. Неудивительно, что у меня уже месяц нормальная температура и я позабыла про кровохарканье, как будто у меня его не было никогда.
После завтрака (ложка меда со стаканом ключевой воды) я часа два ползала в огороде. Кто бы мне сказал еще два года тому назад, что я когда-нибудь буду с наслаждением копаться в земле, я бы тому плюнула в глаза, а сегодня я и мокрицу выполола с двух грядок, и редис посеяла (сорт "ледяная сосулька"), и подготовила почву под озимый посев полтавского чеснока. Наверное, эта новая моя страсть объясняется тем, что я прямо млею от восторга перед сокровенной деятельностью земли. Бросишь в грядку чепуховину какую-то размером с булавочную головку, и вдруг вырастет изящное существо, которым можно украшать - раз, любоваться - два, кормиться - три, обонять - четыре. И вот я еще не знаю, кто достоин называться самым совершенным произведением природы, потому что если, например, меня посеять, не вырастет ничего. Как можно увидеть на каждом кладбище, если человека посеять, из него не вырастет даже несчастная лебеда.
Ну так вот... После того, как я в свое удовольствие наползалась в огороде, я себе приготовила безумно вкусный обед:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12