- Меня зовут Фрида, - назвалась хозяйка, не присев к столу и не
отходя от него.
- Мэг, постели здесь чистую скатерть, - попросил безмолвный. - Это
можно?
- У меня есть чистая скатерть, - сказала она, хотя скатерти на столах
были безупречны. - Сейчас я постелю.
- Это кому же мы обязаны новым кредитом? - раздался голос рослого
джентльмена, внезапно возникшего за стойкой.
Фрида оглянулась и тут же вернула взгляд к безмолвному.
- Разве ты не видишь? Это человек-бомба.
- Ну да, человек-бомба! - язвительно восторжествовал джентльмен. -
Снайперы наделали ему дырок, и он на радостях решил подкрепиться! Вам
повезло, утром я воспринимаю шутки значительно легче.
Безмолвный сидел так, словно это его не касалось.
- Прекрати, Креб, - сказала Фрида. - Это человек-бомба, я покормлю
его.
Фрида быстро покинула зал и скоро вернулась. Она принесла скатерть, и
Креб разозлился всерьез.
- Пусть начинает с работы! - заявил он. - Если это человек-бомба, то
он должен кое-что уметь. Мы не даем кредита всякому проходимцу.
- Почему ты все время говоришь - мы? - спросила Фрида, разглаживая
ладонями скатерть.
- Отлично! - воскликнул Креб. - Первый же бродяга - и я здесь уже
ничего не значу!
- А может, вы хотите молока? Или кофе? - сказала Фрида, обращаясь к
безмолвному. - У меня есть бразильский кофе. Хотите?
Безмолвный молчал. Креб метался за стойкой, рискуя перегромить стопки
тарелок; на ходу он достал сигарету и щелкнул зажигалкой. Прикурив, Креб
продолжал играть зажигалкой, высекая огонь и тут же гася его.
- Отлично, отлично, - приговаривал Креб и вдруг погрозил пальцем. -
Пусть сперва докажет! Мало я их видел, твоих бомбовых бродяг! Теперь
каждый второй клянется, что он - бомба! Это чтобы все остальные вокруг
гадили себе в штаны от страху... А даже если и так - какого черта он
должен жрать задарма? Пусть сперва докажет, пусть разгребет землю на
заднем дворе. Пусть уберет чертову кучу, а? Прямо из окна, прямо отсюда...
- Не слушайте его, - сказала Фрида безмолвному. - Просто он
разволновался.
- Спасибо, Мэг.
Безмолвный закрыл глаза. Когда он снова открыл их, с Кребом
приключилось несчастье - у него в руках взорвалась зажигалка. Раньше
испорченные зажигалки в худшем случае обыкновенно не горели, но эта
взорвалась и забрызгала огнем человека. Креб хватился ожесточенно хлестать
себя полотенцем - содрать рубашку он сумел не сразу; Фрида бросилась к
нему и принялась поливать его пивом. Безмолвный опять склонился над своей
кружкой и сорвал языком пенную кроху. В это время идол Безмолвия
посторонился, пропуская в дверь капитана-снайпера.
- Капитан... капитан... - крикнул несчастный Креб и выбежал вон из
зала.
Снайпер уставился на безмолвного, Фрида машинально отпила из кружки,
которой гасила погорельца. Капитан соображал долго, но сообразив,
беспрекословным тоном потребовал предъявить документы.
- Они остались в питомнике. Питомник 2-В, - сказал ему безмолвный, и
в тот день он больше не произнес ни слова.
- Есть! - муркнул удовлетворенный снайпер, и его рука потянулась к
кобуре.
- Вам приспичило в преисподнюю? - окликнула капитана Фрида. - Вы не
ошиблись, это человек-бомба. Но он страдает плохой привычкой: когда его
берут на прицел, он почти перестает владеть собой.
Рука снайпера увязла в воздухе, капитан покосился на Фриду. Как бы не
так, прикидывал он, - безмолвный никогда не станет подвергать опасности
случайных свидетелей. Тем более тебя, женщина...
- Не надо, капитан, - Фрида протягивала снайперу кружку пива. - Креб
уже попробовал - видали, как его понесло? Для начала он просто сломает вам
руку, а потом надает пощечин. И даже не встанет при этом с места... Зачем
вам лишние пощечины, капитан?
Снайпер взял у Фриды кружку и махом осушил ее. Заодно с пивом он
проглотил и весь свой азарт. Безмолвный откинулся на спинку стула и спал.
День только начинался, капитан что-то решал, Фрида была невозмутима.
- Кажется, он спит! - вполголоса определил снайпер. - Он спит, не так
ли?
- Капитан, этот безмолвик сказал нам, что среди ваших снайперов тоже
есть один, а они с ним - большие друзья.
- Кто именно?
- Этого он не сказал, капитан. А знаете, как бывает у друзей? Так что
лучше его не трогать.
- Я не верю вам...
- Это ваша забота.
Капитан ушел, а Фрида заперла дверь и повела человека-бомбу наверх, -
когда они поднимались, безмолвный буквально висел у нее на плечах, но это
ей было вовсе не тяжело. Потом она принесла пару ведер воды - туда же, в
спальню, - и принялась смачивать полотенца и обтирать ими лежащего,
распоряжаясь его обнаженным телом бесцеремонно и споро, как если бы это
было тело покойника. Безмолвный производил в точности такое впечатление.
Но Фрида старалась: из одного ведра убывала мертвая вода, в другом
плескалась живая. Затем хозяйка сменила постель и завернула безмолвного в
простыню. Умывшись живой водою, она прибрала в спальне, подумала и не ушла
в свою комнату, а присела на коврике у стены. Плотные шторы на окнах были
желты от зноя. Фрида сидела и ждала, не застонет ли безмолвный, не позовет
ли в беспамятстве свою Мэгги. Сновидение поменяло их местами, Фриду и
Мэгги, Мэгги и безмолвного, - теперь лежала в постели она, безмолвный был
рядом и, поглаживая ее волосы, шептал слова, которые были рождены для
устрашения, но страшными не казались, потому что это были его слова, о ней
и для нее." (...он был моим другом, к тому времени я уже не помнил
человеческих имен, кроме твоего и Задиры... Его тоже выворачивало
наизнанку, но он еще держался, пока не увидел старика в той деревне. Надо
было раздобыть какую-нибудь одежду и немного еды, мы знали, что снайперы
оставили деревушку, и мы вошли туда, а старик медленно подвигался нам
навстречу. Его шатало, он гневно вздымал руки - как два бамбуковых
обрезка. За что ты проклинаешь нас, - сказал ему Задира, когда мы сошлись
посреди улицы. На всю эту улицу да и на весь поселок людей было - только
мы с Задирой и разгневанный старец. И больше ни души, ни голоса... Вы хуже
прокаженных, - сказал старик и начал наступать на Нэга, а тот начал
пятиться. Это все вы настарались, - уверял старик и размахивал своими
клюками. Он был похож на общипанного вороненка, которому никак не удается
взлететь. "Люди бегут из селений, - говорил он, - люди бросают города,
дети лишаются крова, матери находят у себя в груди пустоту..." "Старик,
старик, - сказал ему Нэг, - ты посмотри на нас - ты нас видишь?" - а
старик ему: "Вижу и проклинаю!.." Задира опустил голову, и я удивился, что
он так высох за эти дни, - теперь даже голову не держит. "Старик, старик",
- сказал он и умолк потерянно. Тогда я объяснил оставшемуся, что все не
так, и нам от них ничего не нужно - немного воды и чем-нибудь прикрыться
от солнцепека. Мы не хотим, чтобы нас боялись, а если кому-то и станет
по-настоящему худо при нас - то это синим человечкам, - но старик не
понимал моих слов. Он не желал понимать, потому что нас окружали мертвые
дома; вот это он знал лучше всего остального... Нэг молча поплелся дальше,
я пошел следом. Старик нехорошо напутствовал нас, а сам плакал, как
ушибленный ребенок. Самовольно брать одежду и пищу мы не решились... Тогда
я шел и думал: почему старик остался? почему в деревне не было снайперов?
неужели всякий на месте старика сказал бы нам то же самое? Нэг не хотел
бежать, а шагом мы продвигались очень медленно. Дорога пустовала, и
остаток дня мы прошагали молча и бездумно. Потом Нэг рассудил: старик
прав, это хуже проказы, - а я вспомнил, что это называется "страхом".
Странная штука этот страх, - думал Задира и спрашивал: как ты считаешь? Я
понял - Задира топчется на самом краю, Задире привиделась огромная воронка
в степи, и как она заполнилась водою и стала озером... "А что, по-твоему,
будет с нашим хлюпиком? С кривоногим синим уродцем? - спросил я Нэга, -
озер можно сделать сколько угодно, а синие человечки будут любоваться ими
и будут шастать в своих проклятых автобусах по новым питомникам! Они
должны поучиться, как делать озера! Это будет воронка через всю нашу
вертушку - насквозь, глубже, чем самая последняя глубина, где по ночам
скрывается солнце!" - вот что говорил я Нэгу Задире, а он продолжал
упорствовать: к синим человечкам дорога ведет через новые поселки, и что
этим людям до наших воронок глубинных, если они жили и хотят оставаться
над глубиной?.. Мы не спорили, Нэг отлично понимал, в чем я сомневаюсь, и
я невольно разделял его сомнения. Мы были вместе еще два дня. Потом Нэг
сказал: "Тут никого нет, можно отоспаться. - И сказал: - Липи, однажды ты
проснешься на берегу молодого озера - окунись в него, и силы вернутся к
безмолвному..." В ту ночь наш идол лихо отплясывал в степи - при свете
исполинского факела. Дождь пригасил огонь и омыл первой водой горячее
днище нового озера...) "Послушай, Мэг, собери мне что-нибудь на ужин..."
Фрида встрепенулась.
- Что бы ты хотел, безмолвный?
- После такой голодовки я даже не знаю... А что у тебя есть?
Она стала перечислять, и безмолвный (и я) соглашался на все: мы
уставили блюдами ковер, подоконник, стол, а когда в спальне уже негде было
ступить, спустились вниз и начали накрывать столы. Запасы у Мэгги
оказались изрядные. За окнами была ночь, я попросил Мэгги, чтобы она
открыла заведение, и распахнул дверь, и начал созывать гостей. В доме
напротив кто-то выглянул в окно, и потом в меня бросили гнилой апельсин.
Мэгги увела меня с улицы, говоря, что уже поздно и ликцы спят. Я понимал,
что спят сейчас все, даже снайперы, даже их капитан, и мне хотелось их
всех разбудить. Даже снайперов, даже их капитана...
- У тебя сильные глаза, - сказала Мэгги, когда мы вдвоем уселись за
стол.
- Глаза не бывают сильными, - сказал я. - Просто одни умеют видеть, а
другие нет.
- Что же ты видишь, безмолвный?
- Да простит меня моя Мэг, - сказал я, - но мне привиделся этот
великолепный окорок. Окажите любезность, мадам, подайте-ка горчицу...
- Ты еще ни разу не улыбнулся, безмолвный, - задумчиво проговорила
Мэгги.
- Это потому, что я еще должен вспомнить кое-что, хотя и знаю, что
мне это вряд ли удастся...
- Ты говоришь об именах, которые не успел услышать?
Я отнес ее в спальню на руках. Дверь нашего дома до утра оставалась
открытой, а утром Мэгги вышла проводить меня...
- Не уходи, безмолвный, - вдруг попросила она. - Все давно
перевернулось. Тот человек наверняка сейчас возится на каком-нибудь
картофельном поле. Или торгует кастрюлями.
Все давно перевернулось, - думал я, блуждая взглядом по улице и видя,
как отпираются магазины, размахивают веерами газет мальчишки-разносчики,
как с царственной неторопливостью вершат каждодневный объезд люди с
молочными бидонами на мотороллерах. Выткнувшись в окно, бранятся спросонок
разрумянившиеся хозяйки и где-то всплакнул младенец, - быть может, за этой
дверью? или за той?.. Великому Безмолвию никогда не разгадать, о чем он
плачет. Все перевернулось, Мэг, никто не ушел из города; все перевернулось
раньше, чем я успел сосчитать пустыни нашей земли. Теперь каждый второй
осилит распылить вселенную, даже если он и сам не ведает пока об этой
своей одаренности. Зато всякому известен теперь секрет Великого Безмолвия:
не там, так здесь, то в отдалении, то совсем рядом - где-то обязательно
промелькнет плечистый парень, я промелькну, Мэг, человек-бомба, который
хуже прокаженного и который знает, куда и зачем ему надо. И к тому, кто
видел меня, за здорово живешь уже не подступиться, и никакими розовыми,
зелеными, черными облучателями прошлого уже не вернуть. А на каждого
второго уже поглядывает каждый первый и тоже кое-что соображает про
себя...
- Может, останешься? - снова обозвалась Мэгги. - У нас найдется еще
что-нибудь, кроме насыпи на заднем дворе.
- Я так и не спросил, что с твоим Кребом? Он сильно обгорел?
- Пустяки, а скулил всю ночь, ты разве не слышал? У него вот здесь
наросли водянки... При чем тут он, безмолвный? Я прошу остаться тебя.
- А все-таки жалко Креба?
- Ну и что? - созналась она.
- Он славный парень, - сказал я. - Сделай ему компресс, ладно.
- Скоро я начну ненавидеть тебя, безмолвный!
Я потерял умение угадывать мысли другого человека, но я научился
распознавать значение произнесенных слов. Побольше бы мне такой ненависти,
Мэгги... Мы проходили мимо дома, где квартировал снайперский отряд. Они
устроили себе уличный завтрак, - человек пятнадцать сидели, как это
принято у забастовщиков, прямо на мостовой; перед ними пестрели тарелки с
бутербродами, в больших чашках остывал кофе. Снайперы, похоже, были
довольны новым уставом, хотя и нервничали немного. Им было невдомек, как у
них сложится дальше. Они смотрели на нас - на меня и мою Мэгги, которая не
боялась держать под руку человека-бомбу и вообще ничего не боялась. Даже
ненавидеть того, кто забрал у нее прежнее имя.
- Я все-таки пойду, Мэг, - сказал я. - Мне бы только убедится насчет
этой картошки.
- Тогда воспользуйся автостопом, - сдержано посоветовала она. - Так
будет быстрее. Но никому не хвастайся своим динамитом, еще не все успели
привыкнуть.
- А потом мы вместе проведаем Нэга...
Она не ответила, я улыбнулся и обнял ее. Снайперы все как один
наблюдали за нами, прищурившись. Солнце и табачный дым слепили парней, но
парни видели, кто идет мимо них к северной городской заставе. Винтовки,
составленные в пирамиду, целились глушителями в недосягаемое небо, а
дальше, метрах в пятидесяти от своего отряда, присев на корточки,
покуривал командир. Он ухмылялся мне, как старому знакомому, быть может,
размечтавшись о том, чтобы я напоследок выдал ему безмолвного снайпера.
1 2 3 4 5 6 7