Единственное, что его немного утешало -
пятнадцать трупов, оставшихся лежать возле того колодца.
Если не считать его приятелей: все они полегли рядом,
изрубленные, заколотые, пронзенные стрелами. Зря он
недооценивал стражников, они с пользой потели на учебных
ристалищах под надзором свирепых десятников. Светлейший
Эдарт мог быть спокоен: его люди не зря ели свой хлеб.
Киммериец рубился с изрыгающим страшные вопли Аббасом,
когда сабля, полученная за аренджунскую парчу, сломалась.
Варвар отбросил ее и выхватил кинжал. Он уже готовился
всадить сталь в толстое брюхо изнемогшего от выпадов и
угроз Выбей Зуба, когда сзади на него накинули сеть. Сеть
была металлическая, мелкоячеистая, такой улавливали
медведей в Карпашских горах, и упала она удачно для
охотников. Потом варвар ощутил страшный удар по голове и
очнулся уже в подвале, прикованный к скользкому от крови
столбу.
В маленьком окошке под потолком угас едва пробивавшийся
сквозь частые прутья дневной свет и возродился вновь, прежде
чем Выбей Зуб натешил свою уязвленную гордость. Нет, он не
вырвал своему обидчику сердце, не отрезал, как грозился,
язык и даже не поломал ни одной кости, но бич со свинцовыми
наконечниками вовсю погулял по спине киммерийца, превратив
его крепкую смуглую кожу в сплошное кровавое месиво. Аббас
ждал воплей и мольбы о пощаде, но услыхал только пару
глухих стонов и страшные проклятья в свой адрес. Наконец,
к исходу ночи он утомился, велел отвести пленника в
"купель" и отправился пить и хвастать своими подвигами в
казарму.
Кап, кап, кап - падала вода на окровавленные плечи. В
голове гудело и бухало, кровь толчками ударяла в виски.
Ненависть и сожаление душили варвара - ненависть к
пленившим его стражникам, которых всегда презирал, и
сожаление в собственной глупости. Разве можно было во всем
полагаться на крысеныша Ши! Гнать надо было верблюдов
безостановочно, и не по аренджунской дороге, а прямиком
через пустоши. Нет, позабыл осторожность, уши развесил,
приятеля своего дурного слушая: не станет, дескать, Эдарт
слать погоню, все сделано - комар носу не подточит,
расписка, печать... Вот тебе и не подточит!
Конан просидел в подвале весь день и следующую ночь (это
звалось у светлейшего Эдарта "попарить"), а когда на третий
день его заточения огненный Глаз Митры достиг зенита, за ним
пришли. Четверо угрюмых конвойных отцепили оковы от
вделанных в камень колец и, обмотав концы цепей вокруг
запястий, повели пленника наверх. Пятый шел сзади, держа
наготове устрашающих размеров секиру.
В зале, куда доставили киммерийца: журчал фонтан, а под
высоким потолком вольно порхали птицы. Росли там даже
какие-то деревья с яркими плодами, и под их сенью,
окруженный прекрасными одалисками, телохранителями и
челядью, встретил варвара светлейший Эдарт. Был он статен и
красив лицом, густые черные брови срослись над горбатым
носом, глаза под длинными, как у женщины, ресницами смотрели
строго, но без злобы. Одет светлейший был в просторный
изумрудно-зеленый халат, полы которого вольно спадали на
ступени небольшого возвышения, где стояло кресло начальника
городской стражи и одного из самых богатых людей в Шадизаре.
Натянув цепи, конвойные попытались опустить варвара на
колени, но усилия их оказались тщетны.
- Оставьте его, - приказал светлейший, - но оков не
снимайте, я наслышан о силе этого юноши. Скажи, северянин,
зачем ты явился в Шадизар из своей Киммерии?
- Я бежал из Гипербореи, где был гладиатором, и пришел
через Бритунию, - отвечал варвар, облизнув пересохшие
губы. - Пришел как вольный человек попытать в Заморе удачу.
- Она не слишком к тебе благосклонна, - заметил Эдарт, -
твоя короткая жизнь может кончиться в моих подвалах.
- Я не боюсь смерти, - отвечал варвар.
- Знаю также, что и пыток ты не боишься, - задумчиво
произнес вельможа, - такие, как ты, многого стоят. Послушай,
северянин, поступай ко мне на службу, мне нужны отважные
воины.
- А если я откажусь? - спросил Конан, полагая, что
хитрить с Эдартом вряд ли стоит.
- Если откажешься, я велю сначала вскрыть тебе живот и
пустить внутрь голодную крысу, а потом отрубить голову и
провялить ее на колу посреди рыночной площади под моими
окнами. Ибо ты как вор и обманщик достоин самого сурового
наказания в назидание всем, кто захочет хитростью присвоить
чужую собственность.
- Это была честная сделка, - угрюмо пробормотал
киммериец.
- Твой приятель, гнусный воришка по имени Ши Шелам,
привез в Шадизар воз золы, - продолжал Эдарт, пропустив
эти слова мимо ушей. - Распустил слух, что его товар
многого стоит. Вы подпоили добросердечного Флатуна и
вырвали из его уст опрометчивое обещание. Ночью ты вынес
золу, измазав предварительно морды верблюдов так, чтобы
казалось, будто животные ели пепел. Тем самым вы сумели
завладеть табуном и белой верблюдицей, цена же оной
превосходит всякое разумение. И гнусные ваши замыслы
увенчались бы успехом, ибо поклявшись Митрой при свидетелях
обязан держать слово, но справедливость, как утверждают
мудрецы, всегда торжествует, и все тайное становится явным.
У меня есть свидетель, обвиняющий тебя, варвар, в гнусном
обмане!
Светлейший лопнул в ладоши, и в зал, беспрерывно
кланяясь, вошел один из стражников, игравших с Ловкачом в
кости. За ним с довольной рожей следовал Выбей Зуб.
- Хабиш, - манул в сторону свидетеля Эдарт, - служит под
началом доблестного Аббаса. Он все видел.
Хабиш пал ниц и поклялся Митрой, что говорит чистую
правду, после чего довольно связно изложил ночные события
на постоялом дворе Флатуна. Конан мысленно обругал себя
ослом: надо было заглянуть в ту бочку и оторвать ублюдку
голову! Чтобы он еще раз пустился на хитрые уловки! Куда
безопасней грабить, не оставляя живых свидетелей.
- Как видишь, выбор у тебя не богат, - заключил судебное
разбирательство светлейший, - либо позорная казнь, либо
верная служба. Ты можешь кровью искупить свою вину,
северянин.
Конан взглянул на гнусную физиономию ухмыляющегося
Аббаса, и кровь ударила ему в голову.
- Я не стану плясать под твою дудку! - крикнул он, в
бессильной ярости стараясь разорвать оковы. - Уж скорее на
шадизарском привозе и вправду станут торговать золой, чем
киммериец добровольно подставит свое плечо под рабское
клеймо!
- Клянусь Митрой, - насмешливо сказал Эдарт, - если
таковое чудо произойдет: я, пожалуй, отпущу тебя и даже
разрешу тебе и твоему дружку две луны беспрепятственно
обделывать в Шадизаре свои делишки!
Окружавшие вельможу разодетые лизоблюды подобострастно
захихикали, а Выбей Зуб забулькал горлом и согнулся пополам,
сотрясаясь своим жирным телом.
- Решай незамедлительно, - повысил голос Эдарт, - кол
или казарма! Что там за шум?
Сквозь распахнутые настежь окна, выходившие на рыночную
площадь, долетели какие-то крики. Выбей Зуб услужливо
затрусил к окну и высунул наружу голову. Когда он вернулся,
его нижняя челюсть покоилась чуть ли не на брюхе, а вся
физиономия являла такое изумление, словно он увидел посреди
торга танцующего слона или замбабвийского крокодила,
разгуливающего на задних лапах.
- Верблюды, - пролепетал десятник, едва удерживая на
ставших ватными ногах свое грузное тело, - целый караван...
Купцы... они продают... они...
- Да говори же! - рявкнул Эдарт.
- Золу! О боги, они привезли в Шадизар золу!
Начальник городской стражи сорвался со своего кресла и,
забыв всю причитающуюся его сану степенность, бросился к
окнам. Следом устремилась челядь, телохранители и
невольницы. Только Выбей Зуб остался сидеть на полу там, где
подкосились его ноги.
Вернулся Эдарт уже не столь торопливо, подошел вплотную
к пленнику и спросил севшим голосом, в котором не было
ничего, кроме изумления:
- Ты знал об этом, поганец?
- Клянусь Кромом, нет, - отвечал варвар, не в силах еще
поверить, что Ловкач каким-то неведомым образом догадался,
как вызволить его из беды. - Но ты поклялся Митрой,
светлейший, поклялся при свидетелях...
Вельможа удалился на свое возвышение и воссел, пребывая
в крайней задумчивости. Он поклялся Всевидящим, слов нет,
но кто о том ведает? Прикажи он, и все, кто слышал, будто
немы, как рыбы. Никто никогда не узнает, как сгинул молодой
варвар, вот уже долгое время смущавший покой честных
шадизарцев. Его долг - охранять их собственность и блюсти
законы. И все же...
И все же не все законы писаны на земле. Эдарт о сем
ведал и не раз видел тому подтверждение. Он сдержит свое
слово, но только свое. Кто помешает иному человеку, не
обремененному ни клятвой, ни положением, свершить
возмездие? Пока киммериец слаб после пыток, пока опьянен
нежданной свободой.
- Снимите с него оковы, - приказал вельможа.
Когда варвар, растирая затекшие руки, уже направлялся к
выходу, он не удержался и спросил:
- Ты не хочешь поблагодарить меня, северянин?
- Нет, - отвечал Конан, - ты только исполнил то, что
обещал именем Митры. Да и что тебе благодарность "поганца"?
Я припомню твои слова, светлейший, а ты не забудь: что
отдал мне Шадизар на две луны.
Когда варвар вышел, глава стражи подозвал очухавшегося
Аббаса и отдал короткий приказ. Десятник хищно осклабился и
выскользнул за украшенную богатым орнаментом дверь залы.

* * *

Размахивая полупустым кувшином с вином, одолженным в
духане Тааз-аки, Конан брел по узкой улочке Пустыньки. Ноги
его заплетались, он шатался так, что стукался о стены
домов, из которых за его спиной высовывались испуганные
лица обитателей. Узнав киммерийца, да еще пьяного вдрызг,
обитатели поспешно захлопывали двери и задвигали засовы, а
иные и ставнями прикрывались - от греха подальше.
Когда фигура варвара скрылась за углом, на улице словно
из-под земли возникли трое в черных плащах с капюшонами,
закрывающими лица.
- Там тупик, - сказал один из людей, отличавшийся от
своих спутников грузным телосложением и уверенностью
движений, - попалась птичка!
Все трое устремились и свернули за угол.
Там, действительно, был тупик, грязный, заваленный
мусором. Но рассмотреть толком сей унылый закоулок
Пустыньки двое не успели: человек, притаившийся возле
стены, сделал два молниеносных выпада, и его нож дважды
напился крови.
Третьему преследователю нападавший железной рукой сдавил
горло. Тот забился и захрипел, капюшон упал, открыв толстое
посиневшее лицо с выпученными глазами.
- Что Аббас, пора тебе нергалье отродье на вкус
попробовать, - сказал его противник, - дождешься на Серых
Равнинах, привет передавай.
Десятник так и не понял, откуда у Конана взялся нож. Он
следил за киммерийцем от самого дворца и уверен был, что
после ночи в подвале тот едва переставляет ноги, а когда
варвар хлебнул вина, Выбей Зуб и вовсе решил, что справится
с ним без особых хлопот.
Сейчас он понял, как жестоко ошибся: рука, сжимавшая его
горло, была словно из стали, а синие глаза смотрели ему в
лицо с холодной ненавистью. Он почти безучастно, словно
убивали кого-то другого, смотрел, как острая сталь,
поворачивается, входит ему в живот, и поднимается лезвие,
вспарывая плоть, и наливается алым ткань рубахи... Потом в
глазах вспыхнули огненные круги, и мир померк для него
навсегда.
Отшвырнув безжизненное тело, Конан перешагнул через
поверженного врага и направился сквозь лабиринт улочек к
лачуге Шелама. Он не был уверен, что застанет его там, но Ши
сидел за свои убогим столом, двигая по выщербленным доскам
золотые монеты.
- Деньги считаем? - сказал киммериец, входя через низкую
дверь.
Ловкач вскочил, радостно всплеснул ручонками и полез
обниматься. Конан толкнул приятеля на лавку и уселся сам.
- Друг, - зачастил Ши, ерзая тощим задом, - а я слышал,
упрятали тебя собаки эдартовы, в подвалы упрятали и Выбей
Зуба напустили... Сам он и хвастал в казарме, а стражники по
всему городу разболтали. Как же ты вырвался из лап
аббасовых?
- Так и вырвался, - сказал варвар, - Аббас же лапы
откинул. Ты лучше скажи, что сталось с нашими верблюдами?
- Какими верблюдами? - Ши наморщил узкий свой лобик,
силясь вспомнить. - Ах, верблюдами! Продал я их, киммериец,
как есть продал. Барыш вот как раз делил поровну - а ну,
думаю, вернется тигр моего сердца, надо его долю
припрятать. Только трудная задача вышла: двести тридцать и
еще пять золотых никак пополам не делятся.
- Что-о?! - взревел Конан. - Двести тридцать пять монет
за табун верблюдов? Удавлю, крыса! Куда остальные спрятал?
Ловкач привычно нырнул под стол, откуда и пропищал
обиженно:
- Почему двести тридцать пять? Я кольцо Флатуна загнал,
нам от кривого Дамара еще пятьсот причитается.
Конан знал кривого Дамара, скупщика краденого, который
был кое-чем обязан киммерийцу и на обман вряд ли решился
бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9