За спиной у него висела тощая котомка.
- О горе, горе мне, он строен и высок, у мрачных скал
стоит, сжимая свой клинок... - пробормотал вдруг Ловкач
Ши, раскачиваясь, словно в трансе.
- Кто? - не понял киммериец.
- Ты, о барс северных снегов, - быстро проговорил Ши,
оглядываясь по сторонам. - Пришло мне на ум, что не стоит
нам обременять достойного мудреца расспросами... Пришло мне
на ум, что стоит нам позаимствовать у него одежду, посох и
свисток.
- Ограбить суфея?! - Конан был искренне изумлен. -
Солнце слишком напекло твою голову! Я, конечно, не особо
чту местные обычаи, но если в Шадизаре узнают, что мы
напали на бродячего мудреца, нас не поймут даже самые
отпетые негодяи Пустыньки.
- Я ведь не сказал "ограбить", сказал "позаимствовать".
Предоставь все мне, недоверчивый юноша. Только стой сзади и
гляди мрачно.
Они спустились от скалы к дороге и подождали, пока
путник приблизится. Суфей глянул на них мельком,
пробормотал слова традиционного приветствия и намеревался
следовать дальше, но Ши Шелам выступил вперед и заговорил
сладким голосом:
- Привет тебе, о достойнейший из достойных, привет тебе,
светоч знания и родник справедливости, дозволь осведомиться,
о изумруд учености, куда держишь ты путь свой?
На костистом лице суфея мелькнуло удивление. Он
остановился, оглядел замухрышку Ши от макушки до босых
пяток, погладил длинную бороду и ответствовал:
- Во имя Митры милостивого держу я свой путь в селение
Усмерас, откуда получил приглашение справить там суд
согласно обычаям народа нашего. А вы, добрый люди, кто
будете и по какой надобности остановили свою повозку в
места, не пользующихся расположением светлых богов?
Он быстро глянул на мочащего варвара и тут же отвел
взгляд.
- А будем мы шадизарскими ворами, - все так же елейно
проворковал Ши Шелам, - служителями Бела будем мы, о
достойнейший.
Суфей поудобнее перехватил свой тяжелый посох и снова
зыркнул на киммерийца. Потом, сделав постное лицо,
заговорил:
- Благость Митры простирается и над падшими, свет Его
согревает души заблудшие подобно семенам, брошенным в
мерзлую землю. Ежели вы хотите испросить через меня,
недостойного слугу Его, отпущение...
- Отпущение нам, конечно, не помешает, - прямо-таки
пропел Ши, - но испросить хотим мы, сирые, одежду твою,
посох и свиток. Такая вот у нас надобность.
Лицо мудреца помертвело. С плюгавым нахалом он
справился бы без особых усилий, но вот его спутник, человек
явно дикий и, возможно, незнакомый с местными обычаями,
представлялся гораздо большим затруднением.
- А ведомо ли тебе, гусеница, - гаркнул мудрец, стараясь
придать голосу побольше устрашения, - что суфейский посох
способен поражать нечестивцев, коими вы, как вижу,
являетесь, Силой Небесной?!
- В ведомо ли тебе, о яхонт добромудрый, что существуют в
мире воины столь закаленные, что не страшны им ни стрелы, ни
копья, ни магические молнии? - уверенно парировал Ловкач. -
Погляди на броню этого достойного юноши: она пробита во
многих местах, но на теле его не осталось ран, могущих
повредить его драгоценному здоровью. Хочу еще заметить, что
сей воитель ни слова не понимает по-нашему, а явился он
оттуда, где каждый берет себе, что ему захочется. И потом,
кто тебе сказал, что мы собираемся учинить разбой? Мы воры,
а не грабители, и дело, кое совершить намерены, угодно
богам...
- Как прикажешь тебя понимать? - несколько растерянно
спросил мудрец.
- Видишь ли, - деловито принялся объяснять Ши Шелам, -
я, хоть и вор, но грамоту ведаю, так как собираюсь податься
в ученики в какому-нибудь достойному суфею. Да вот хоть к
тебе, если соизволишь. Прочел я в Заветах Митры, коим
следуют все суфеи, равно как и мудрецы запада: "Что
принадлежит одному, принадлежит всем", прочел и задумался.
Выходит, все эти обили, купцы и прочая жирная публика живет
не по-божески. Не хотят они делиться с ближним и все тут. И
заключи я в сердце своем, что стану служить верой-правдой
тому мудрецу, кто соблюдает Заветы. И служить буду к славе
его. И открылось мне по милости богов, как сотворить сие
благое дело...
Суфей уже смекнул, к чему тот клони. Еще он понял, что
может с честью вывернутся из передряги. Замухрышка на
удивление умен и красноречив, его не переговоришь. Не
драться же, в самом деле, с этими разбойниками! Тем паче,
что посох-то самый что ни на есть обычный, если не считать
железного заостренного наконечника, но такое оружие против
грозного варвара явно слабовато. А одежда - дело наживное...
- Одежда - дело наживное, - заливался тем временем
Ловкач, - да не всякий с ней добровольно расстанется.
Таковое деяние, соверши его кто, приведет души людей в
восторг и умиление! Вот и мыслю я: ежели ты, о кувшин
добродетели, поделишься с сирыми платьем своим, а сирые,
придя, скажем, в Усмерас, станут рассказывать людям об этом
духовном подвиге, не послужит ли сие к славе твоей? Не
станут ли в другой раз люди охотно приглашать тебя на суд и
праздники и щедро одаривать столь достойного во всех
отношениях суфея?
Тут Конан, чтобы подавить душивший его смех,
прокашлялся и смачно сплюнул себе под ноги.
Суфей сделал вид, что обдумывает слова Ловкача, хотя для
себя уже все решил.
- В твоих речах усматриваю я жемчужное зерно, - молвил
он степенно, прикидывая, где будет ловчее снять платье
без особого ущерба для собственного благочестия. - Объясни
мне лишь, на кой ляд сдался тебе мой свиток?
- А как же! - воскликнул Ловкач. - Сказано в Заветах:
"Жизнь человеческая коротка есть..." Вот и не стану я
терять драгоценное время, а стану я денно и нощно припадать
к источнику мудрости.
Старец пожевал тонкими губами, потом изрек:
- Хоть ты и невзрачен с виду, но смышлен и достоин
обучаться у суфея. Я отдам тебе свою одежду, посох и
свиток, а когда ты разгласишь о моем деянии в Усмерасе,
можешь вернуться, и я возьму тебя в ученики. Буду ждать тебя
под этой скалой три дня и три ночи.
И он величественно направился в сторону могильника,
лелея слабую надежду, что этот чудак с большой дороги и
вправду чего доброго решил просветиться и, чем Бел не шутит,
захочет возвратить присвоенное.
Ловкач устремился вслед за суфеем, выражая невнятными
криками свой восторг и благодарение Митре за то, что встретил
наконец достойного исполнителя Заветов Его, и вскоре скрылся
вместе со своим будущим учителем за скалой.
Когда он появился, Конану снова пришлось кашлять и
плеваться. Оранжевый тюрбан сидел на маленькой головке
Ловкача, как горшок на огородном пугале, полы халата мели
землю, а посох вздымался над головой на добрых два локтя.
Деревянный футляр с мудреным свитком Ши водрузил на плечо, а
под мышкой его алели туфли с загнутыми носами, слишком
большие, чтобы украшать собой грязные ноги шадизарского
воришки.
Приблизившись, Ловкач передал это богатство варвару и в
изнеможении утер со лба пот.
- Видит Бел, - сказал киммериец, даже не пытаясь скрыть
свое восхищение, - подарок дива чего-то да стоит! Грабанули
суфея, но никто не скажет, что мы нарушили обычай не
трогать этих словоблудных! Да старикашка и рад, поди, еще и
прославиться. Будет сидеть здесь до изнеможения и ворон
считать...
- Не говори там, друг мой, - печально молвил Ши Шелам, -
всякая старость достойна уважения. Склоняюсь я, когда дело
будет окончено, вернуть почтенному Куббесу его добро и
навсегда удалиться с ним в пустыню, чтобы постигнуть Истину.
Варвар чуть не поперхнулся. Он уставился на Ловкача так
словно увидел рыбу, разгуливающую посуху.
- Ладно, - проворчал он наконец, - послушаем, что ты
запоешь через пару дней, когда из твоей башки выветрится
вся та чушь. Сейчас-то что делать будем?
- Сейчас я нуждаюсь в твоей силе, о скала мышц. Следует
погрузить на повозку каменных истуканов, стерегущих
могильник, и отвезти их в Усмерас.
Воцарилась тишина, только где-то высоко в небе вовсю
заливался жаворонок.
- Погрузить, значит, - зловеще проговорил Конан, сверля
приятеля взглядом своих синих глаз, - погрузить и
оттащить... Слыхивал я, что в скорбном доме некоторых
умников не только водой ледяной окатывают, но и по-другому
учат!
И он демонстративно глянул на свои мощные кулаки.
Однако это не произвело на Ловкача должного впечатления:
он все еще пребывал в мечтательной задумчивости.
- Именно так, юноша, - сказал он, почесываясь под
суфейским халатом, - иначе мы не сможем вернуть наше добро,
выгодно обменять его, вернуться в Шадизар и заработать по
мешку золота. Вот послушай...
Конан послушал.
Не успел бы кто поплоше и кубка осушить, а "скала мышц"
уже вовсю ворочал каменных истуканов и грузил их на повозку.
Идолы были не слишком велики, и весу в каждом было не
больше, чем в двух мешках муки. Потом ухватившись за
постромки телеги, но без особых усилий покатил ее в сторону
Усмераса. Ловкач, сославшись на недомогание, вызванное
чрезмерными усилиями, улегся в повозке, но этот груз и вовсе
можно было не брать в расчет.
Последнее, что разглядел киммериец, впрягаясь вместо
исчезнувшего мула, была худая фигура суфея, торчащая, словно
жердь, возле белой скалы. Из-под засаленных обносков,
которые еще недавно красовались на Ловкаче, торчали кривые
волосатые ноги. Мудрец простирал вперед старческие длани,
не то благословляя, не то проклиная своих грабителей.

* * *

Ши Шелам заглянул в лежащий на коленях свиток и изрек:
- Хамнаар хамы чуве Кара дуне хамнаар чуве!
Под крышей сельского дома тридцать человек затаили
дыхание, внимая мудрым словам.
Ловкач поскреб грязным ногтем по пергаменту и объявил:
- В переводе с магического это значит вот что.
О, горе, горе мне:
Проворен, как марал,
Тот недостойный вор,
Что мой товар украл!
- Кто, спрашиваю я вас, тот недостойный вор, что украл
ткань у этого доброго человека?!
Взмахнув рукавом суфейского халата, Ловкач
величественным жестом указал на стоявшего возле помоста
со скрещенными на груди руками Конана.
Поднялся благообразный старейшина селения Усмерас, и,
почтительно поклонившись, ответствовал:
- Мы не ведаем, о мудрый, кто обидел этого достойного
юношу. Среди нас нет воров, мы люди тихие, закон и обычаи
почитаем. Видать, пришлыми были тати ночные, не иначе
горцы со скал Карпашских.
- Старший ты тут? - вкрадчиво спросил Ши.
Старик солидно кивнул.
- А коли голова седая, так нечего чушь пороть! Станут
горцы бегать по равнинам да тряпки воровать, делать им
больше нечего! Ваши прохвосты слямзили, провалиться мне к
Нергалу!
Тут Ловкач понял, что несколько вышел из роли, и
заговорил более велеречиво:
- Ответствуй, молодой купец, достойный всяческих похвал
за усердие в деле своем, имеешь ли ты свидетелей, кои могут
разъяснить нам это темное дело?
- Имею, - сказал киммериец и сплюнул. - В повозке
дожидаются.
Пока все шло как по маслу. В виду селения они с Ловкачом
расстались, и варвар в одиночестве вкатил тележку на
единственную улицу Усмераса. Над селением витал запах гари,
среди домов темнело обширное пепелище: недавно здесь бушевал
славный пожар. Зрелище не было неожиданным, слух о несчастье
усмеранцев давно дошел до Шадизара, а сметливость,
обретенная Ловкачом благодаря подарку дива, подсказал
Шеламу, как использовать сие обстоятельство в целях корысти.
Конан дотащил повозку к дому старейшины, которому и
заявил, что этой ночью у него украли товар, предназначенный
на продажу, и он как честный и порядочный, хотя и
начинающий негоциант жаждет суда и справедливости.
Суд и справедливость явились вскоре в образе щуплого
суфея, назвавшегося сподвижников мудрейшего Куббеса,
каковой Куббес, захворав, отправил вместо себя в Усмерас
достойнейшего из учеников своих. Халат, тюрбан, посох и
свиток произвели должное впечатление, молодой суфей с
притирающимися почестями был препровожден в дом старейшины,
накормлен от пуза пресными лепешками и козьим сыром, а затем
усажен на деревянный помост, покрытый облезлыми коврами,
откуда селянам было объявлено, что их мелкие надобности
отказываются на потом, а дело молодого купца будет
рассмотрено незамедлительно.
- Ибо торговля есть основа всякого государства, и
покушавшийся на торговца покушается на устои, - заявил Ши,
вызвав священный трепет в сердцах селян, знакомых с устоями
через свирепых сборщиков податей и лошадей знати,
вытаптывающих их чахлые урожаи во время многочисленных охот.
Ловкач распорядился собрать на суд ровно тридцать
человек, не считая самого старейшины. Сейчас, услыхав об
имеющихся у купца свидетелях, все тридцать напряженно
затихли.
- Какого они роду-племени? - вопросил Ши.
- Роду они каменного, - отвечал Конан, как было
условленно, - а племени идольского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9