Но больше всего в моих глазах этот салон украшали радость, счастье и довольство, которые сияли на всех лицах.
Я все еще не мог оправиться от изумления при виде слесаря и швеи, о которых говорил мне Евгений.Вальмор сперва представил меня отцу, который, в свою очередь, представил меня деду, а уж тот как патриарх представил меня остальным членам семьи.
Разговор сперва шел на общую тему. Мне задавали много вопросов об Англии.
— Я знаю вашу родину,— сказал мне старец,— я ездил туда в 1784 году, чтобы выполнить миссию, порученную мне нашим добрым Икаром, моим другом, и я сохраняю благодарное воспоминание о приеме, который был мне там оказан. Она очень богата и могущественна, ваша родина. Ваш Лондон очень велик, и в нем сосредоточено много больших красот. Но, милорд, позвольте мне вам сказать, что там все же есть нечто весьма отвратительное, весьма возмутительное, весьма позорное для вашего правительства. Это — ужасная нищета, которая истребляет часть населения. Я никогда не забуду, как, выходя после великолепного праздника, устроенного одним из ваших
богатых лордов, я наткнулся на трупы женщины и ее ребенка, которые, почти голые, умерли от холода и голода на мостовой. (В этом месте дети испустили крик ужаса, который произвел на меня горестное впечатление.)
— Ах, вы совершенно правы,— ответил я ему.— Я краснею за свою страну, и это разрывает мне сердце. Но что делать? У нас есть немало великодушных мужчин и добрых женщин, которые делают очень много для бедных...
— Я это знаю, милорд; я знаю даже одного молодого лорда, столь же скромного, как и доброго, построившего в одном из своих имений приют, в котором он содержит пятьдесят пять несчастных. (Я невольно покраснел при этих словах, но сейчас же оправился, не понимая все же, откуда он мог знать то, что касалось меня лично...) Эти люди делают честь своей стране,—продолжал он,— да будут они благословенны! Их благотворительность в наших глазах более привлекательна, чем все их богатства и титулы. Их заслуги даже больше наших, ибо им приходится бороться против преград плохого социального строя, тогда как у нас, благодаря нашему доброму Икару, нет бедных...
— Как! У вас нет бедных?
— Конечно, ни одного! Заметили ли вы хотя бы одного человека в лохмотьях? Хотя бы одно жилище, похожее на лачугу? Разве вы не видите, что республика делает нас всех одинаково богатыми, требуя только, чтобы мы все одинаково работали?
— Как, вы работаете все?
— Конечно, и только этим счастливы и гордимся! Мой отец был герцог и один из крупных вельмож страны, а сыновья мои должны были быть графами, маркизами и баронами, но они теперь: один — слесарь, другой — печатник, а третий — архитектор; Вальмор будет священником, брат его — маляр; а все эти девушки, которых вы видите, имеют каждая свою профессию, и это не делает их ни более безобразными, ни менее привлекательными. Разве наша Корилла не прекрасная швея? Посмотрите на нее в мастерской!
— Действительно, я совершенно подавлен.
— Так как вы, милорд, приехали к нам поучиться, мы покажем вам и много других вещей, но мы не можем вам показать ни праздных, ни слуг.
— У вас нет слуг?
— Их нет ни у кого. Добрый Икар избавил нас от бича слуг, как он избавил их от бича прислужничества.
— Но скажите мне, наконец, кто этот добрый Икар, о котором я так часто слышу? И как вы сумели?..
— У меня не хватит времени, чтобы объяснить вам это сегодня, но Вальмор,— которого вы, кажется, околдовали, так он полюбил вас,— и его друг Динар, один из наших наиболее ученых профессоров истории, доставят себе удовольствие объяснить и показать вам все и ответить на все ваши вопросы. Вы можете даже пользоваться их руководством, изучая нашу Икарию.
— Любите ли вы цветы, милорд? — спросила меня одна из присутствовавших матерей.
— Очень, мадам, я не знаю ничего более красивого.
— Ничего более красивого, чем цветы? — заметила, покраснев, одна из молодых девиц.
— Да, мадемуазель, простите, ничего более красивого, чем... некоторые... розы.
— Вы не любите детей? — спросила меня одна из девочек, примостившись ко мне на колени и посматривая на меня каким-то испытующим взглядом, которого я не мог понять.
— Я люблю только маленьких ангелов,—ответил я, обнимая ее.
— Любите ли вы танцы? — спросила Селиния.
— Я люблю смотреть на танцы, но сам я плохой танцор.
— Так вы научитесь,— заметила Корилла,— потому что я хочу танцевать с вами.
— Любите ли вы музыку? — спросил меня неожиданно ее отец.
— Страстно.
— Вы поете?..
— Немного.
— На каком инструменте вы играете?
— На скрипке.
— Мы не будем сегодня просить милорда,— сказал старый дедушка. — Он уплатит свой долг в другой раз, но так как он любит музыку, споем что-нибудь, дети. Милая Корилла, покажи милорду, что представляет собою ика-рийская швея.
— Но, — заметил я ему тихо,— не поступаете ли вы, как живописец, который заявляет, что показывает вам все свои картины, а в действительности показывает только свои шедевры?
— Вы увидите, вы увидите,— ответил он с улыбкой. Дети уже бросились бежать за гитарой, которую одна из девушек с очаровательной улыбкой передала Корилле, а Вальмор взял свою флейту, чтобы аккомпанировать сестре.
Не заставляя себя больше упрашивать и не придавая особого значения своему таланту, Корилла запела. Непринужденность, простота, грация, блестящая красота, чистота дикции, прекрасный голос, глаза, сверкающие умом,— все это привело меня в восхищение.
Вторая песнь, припев которой был повторен всеми молодыми девушками и детьми, еще больше очаровала меня.
— Наш патриотический гимн! — воскликнул отец Вальмора. И Вальмор взял на себя роль запевалы. Все дети пели хором. Мужчины, игравшие в шахматы, и женщины, игравшие за другим столом, приостановили свою игру, чтобы повернуться к певцам. И все, увлеченные общим энтузиазмом, присоединились к хору, чтобы воспеть отечество, да и сам я увлекся и с третьего куплета присоединился к хору, что вызвало всеобщий смех и аплодисменты.
Я никогда еще не видел, ничего более восхитительного.
В одно мгновенье, когда еще смеялись над моим музыкальным энтузиазмом, на стол были поставлены свежие и сухие фрукты, варенье, сливки, пирожные и различные легкие напитки. Все было сервировано изящными руками молодых девиц, все с очаровательной улыбкой было подано молодежью.
— Так вот, милорд, — сказал мне помолодевший старец,— думаете ли вы, что мы нуждаемся в лакеях, чтобы нам услуживать?
— Конечно, нет, когда (прибавил я тихо, приблизившись к нему) вам прислуживают грации и любовь...
Я сказал, с грехом пополам, несколько комплиментов отцам и матерям по поводу их семейств, поблагодарил за оказанный мне любезный прием и удалился, исполненный сладких воспоминаний. И сон медленно смежил мои очи только для того, чтобы убаюкать меня прекрасными сновидениями.
Глава пятая Взгляд на общественный и политический строй и историю Икарии
Песни вчерашнего дня и чарующие улыбки еще услаждали мой сон, когда меня разбудил Вальмор.
— Как вы счастливы, мой дорогой друг,— сказал я ему,— имея такую милую семью.
— Она, значит, удостоилась понравиться вам?
— Больше, чем я могу вам выразить!
— Тем хуже,— сказал он с видом, который меня очень поразил,— мне очень досадно за вас, но я обязан сказать вам правду. Вот что случилось дома после вашего ухода.
— Говорите, я горю нетерпением..
— Знайте же, что хотя мой дед — глава семьи и может допустить к себе кого ему угодно, он не хочет, однако, ввести в дом никого, кто не нравится хотя бы одному из его детей.
— Не имел ли я несчастье оскорбить кого-нибудь? Расскажите, пожалуйста!
— После вашего ухода он собрал всех нас в круг и поставил вопрос, не имеются ли возражения против вашего допущения в нашу семью, заметив предварительно, что я некоторым образом уже наперед расположил ее в вашу пользу.
— Кончайте же!
— Я сказал, что знаю вас хорошо, весьма хорошо, точно прожил с вами несколько лет, и питаю к вам непобедимое чувство дружбы...
— Еще раз, кончайте!
— Все, казалось, отнеслись вполне одобрительно... но Корилла взяла слово... и вы были...
— Отвергнут! — воскликнул я, вскочив с постели.
— Ничуть,—- продолжал он, смеясь,— приняты единогласно со всем пылом, какого только мог желать ваш друг. Простите эту шаловливую проделку, внушенную удовольствием, которое доставило мне допущение вас в нашу семью. Вам следовало бы, впрочем, еще больше сердиться на Кориллу, ибо именно она мне подала эту мысль. Но дабы знать наверное, что вы не досадуете на нее, она требует, чтобы вы сегодня же вечером сделали ваш торжественный визит как друг дома. Вы увидите уче-
ного профессора истории, о котором вчера говорил мой дед, моего друга Динара, брата безобразной, но любезной невидимки. Вы согласны? Вы меня прощаете? (Я мог ответить ему только объятием.)
— Не будем, однако, спешить. Сговоримся сначала об условиях, ибо Корилла ставит одно условие.
— Какое? Говорите скорей!
— Чтобы Вильям пришел сообщить ей, что милорд вышел. Согласны? (Я обнял его во второй раз.)
— Ладно,— сказал он, смеясь, как сумасшедший,— я счастливо выполнил опасную миссию. Бегу теперь отдать отчет о своей миссии моему грозному господину, который ждет меня. Итак, сегодня вечером, в шесть часов.
Если бы земля вращалась, согласно моему желанию, скорее, то вечер настал бы раньше, чем обыкновенно. Чтобы ждать его с меньшим нетерпением, я принял приглашение Евгения посмотреть с ним вместе одну из национальных типографий.
Осмотр этой типографии доставил мне едва ли не большее удовольствие, чем зрелище египетских пирамид. Прежде всего следует заметить, что эту типографию построила республика и архитектор получил всю необходимую для этого территорию.
Представьте себе теперь огромное по своей длине здание, где в двух этажах, поддерживаемых сотнями небольших железных колонн, работают пять тысяч типографов. В двух верхних этажах, против стен, расположены полки со сложенным на них разного рода типографским шрифтом, доставляемым наверх машинами. Посредине, на одной линии, стоят наборные кассы, скрепленные спинками по две: перед каждой из них работает наборщик, имеющий под рукой все, что ему нужно.
Сбоку, на одной линии, расположены каменные доски, на которых ставится набор, свёрстывается и замыкается форма.Около каждого из этих столов есть отверстие, через которое форма механически спускается в пресс, находящийся в нижнем этаже.
В каждом этаже находятся три или четыре ряда касс и столов.Это действительно великолепное зрелище.В нижнем этаже находятся скоропечатные машины
Налево от типографии расположены огромные заведения для фабрикации бумаги, красок, шрифта и для хранения сырых материалов или фабрикатов, которые доставляются и увозятся по каналу на машинах.
И эти машины имеются в таком большом количестве, что они исполняют почти все, заменяя, сказали нам, около пятидесяти тысяч рабочих. Все так хорошо налажено, что тряпье превращается в бумагу, переходящую непосредственно на печатную машину, которая печатает на ней с обеих сторон и передает ее, отпечатанную и высушенную, в фальцовочную мастерскую. Последняя находится направо от типографии вместе с другими большими зданиями для комплектования, сшивания и брошюровки отпечатанных листов, переплета книг и книжных складов.
Таким образом, все мастерские и все рабочие, связанные с печатным делом, соединены в одном квартале и составляют вместе маленький город, ибо эти рабочие почти все живут по соседству от своих мастерских.
— Подумайте,— повторял все время восхищенный Евгений,— подумайте только, какая экономия места и времени вытекает из этой удивительной организации, не говоря уже об экономии ручного труда, достигаемой благодаря применению машин. И именно республика умеет организовать таким образом свои мастерские, своих механиков и рабочих!
Я был так же удивлен, как и Евгений, при виде этого ансамбля, этого порядка, этой деятельности, и уже предвидел, как много может производить страна, если все отрасли промышленности организованы по такому плану. Но все это не мешало мне находить, что шесть часов приближались чересчур медленно.
Я пришел, наконец, к Вальмору точно в условленное время и не без волнения входил в салон, где собралась уже вся семья.Представьте себе мое смущение, когда я увидел, что Корилла быстро поднялась с места, воскликнув:
— А, вот и он! Я хочу его принять! — И побежала ко мне, говоря:
— Да подойдите же, Вильям, и дайте мне руку, сегодня я хочу вас представить моему отцу.
— Милорд, — произнес старец торжественным тоном, протягивая мне руку,— полный благодарности за хороший прием, который я получил когда-то в вашей стране, я буду весьма доволен, если дом мой будет вам приятен, и вся моя семья будет польщена, если вы будете рассматривать нас как друзей. Допуская вас в среду моих дорогих дочерей и любимых внучек, я даю вам доказательство моего высокого уважения к вашему характеру и полного доверия к вашей чести. Будьте снисходительны к моим детям, которые в своем невинном и шаловливом веселье обходятся с вами как со старым знакомым.
Все дети после этого столпились вокруг меня и взапуски старались меня приласкать. Я был смущен, проникнут почтением, очарован, восхищен, и слова старца запечатлелись в душе моей, как священные.
— Динар не придет,— сказал мне Вальмор,— потому что он ждет свою мать и сестру. Хотите вы посетить его?
Я согласился, и мы поднялись, чтобы уйти.
— Прекрасно,— сказала Корилла, взяв свою шляпу,— мы имеем только одного холостяка брата и одного друга дома, и когда бедная Селиния и я хотим повидать наших друзей, эти галантные господа уходят, не удосуживаясь даже узнать, хотим ли мы, чтобы они нас проводили... Но подождите, господа, мы желаем вас проводить. Селиния, дай руку Вальмору, а я возьму под руку Вильяма.
Почти опьяненный соседством такого очаровательного создания, я все же чувствовал себя совершенно свободно с Кориллой, хотя вообще я очень робок и стесняюсь в обществе женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21