Вот порт, бассейны и склады, которые образуют почти целый город!Вы видите, что посредине города река делится на два рукава, которые удаляются друг от друга, сближаются и снова соединяются в первоначальном направлении, чтобы образовать довольно обширный круглый остров. Этот остров представляет площадь, центральную площадь, усаженную деревьями; посредине ее возвышается дворец с обширным и роскошным садом, подымающимся террасой, из центра которого выступает высокая колонна, увенчанная колоссальной статуей, господствующей над всеми зданиями. На обоих берегах реки вы видите широкие набережные, окаймленные величественными общественными зданиями. Вокруг этой центральной площади и вдали от нее вы можете заметить два круга других площадей, рассеянных по всему городу почти па одинаковом расстоянии друг от друга.
Посмотрите на все эти прямые и широкие улицы! Вот пятьдесят больших улиц, которые прорезывают город параллельно реке, и пятьдесят, которые прорезывают его перпендикулярно к реке. Другие тоже более или менее длинны. Те, которые отмечены черными точками и сходятся вместе к площадям, усажены деревьями, как бульвары Парижа. Десять больших красных — это железные дороги; все желтые — это улицы с желобчатыми дорогами, а голубые изображают улицы-каналы.
— А что означают,— спросил я его,— все эти широкие и длинные розовые лепты, которые я замечаю всюду между домами двух улиц?
— Это сады, находящиеся позади этих домов. Я вам сейчас их покажу. Но сперва посмотрите на эти массы,отличающиеся легкими оттенками всех цветов и разбросанные по всему городу Их шестьдесят- это шестьдесят кварталов (или общин), почти одинакового размера пред ставляющих каждый по площади и населению обычный город общины.
Каждый квартал носит имя одного из шестидесяти главных городов древнего и нового мира и представляет в своих памятниках и домах архитектуру одной из шестидесяти главных наций. Вы найдете поэтому кварталы Пекина Иерусалима, Константинополя как и кварталы Рима, Парижа и Лондона. Таким образом Икара —действительно земной шар в миниатюре.
Посмотрите на план одного из этих кварталов! Все что закрашено, представляет собой общественные здания Вот школа, больница, храм! Красные — это большие мастерские, желтые — большие магазины голубые — дома собраний фиолетовые — памятники Заметьте, все общественные здания распределены так, что они имеются на всех улицах, и все улицы имеют одинаковое количество домов с более или менее многочисленными и обширными зданиями.
А вот план улицы! Вы видите с каждой стороны шестнадцать домов с одним общественным зданием посредине и двумя другими на обоих концах. Эти шестнадцать домов внешне одинаковы или соединены так, чтобы составить один комплекс зданий, но ни одна улица не походит полностью на другие. Вы имеете теперь представление об Икаре. Хотите вы рассмотреть еще план дома и памятника или вы немного пройдетесь?
— Выйдем, поспешим!
— Если хотите, мы сядем на пароход ниже порта, чтобы подняться по реке до центральной площади.
— Да, поспешим, посмотрим сначала несколько садов!
Мы почти тотчас же вошли через великолепный портик в один из этих обширных садов, и я с удовольствием увидел, что это такой же сад, какие я видел в Тираме Этот сад представлял собой обширный квадрат между домами четырех улиц (из которых две параллельные и две перпендикулярные), перерезанный посредине широким газоном между двумя аллеями, покрытыми прекрасным красноватым песком Все остальное пространство было за-
нято газоном вплоть до самых стен или покрыто цветами, кустами, плодовыми деревьями.Все тыловые фасады домов отличались разнообразной сельской архитектурой. Они были украшены разрисованными трельяжами и покрыты зелеными и цветущими ползучими растениями.
Весь этот ансамбль составлял великолепный сад, который наполнял благоуханием воздух и очаровывал взор; являясь восхитительным общественным местом для гулянья, он в то же время увеличивал удобства примыкавших
к нему домов.
— Город,— сказал мне Евгений,— покрыт такими лее садами, какие вы видели на плане, ибо они имеются на всех улицах, позади домов. Газон посредине часто заменяется то деревьями или крытыми аллеями, то ручейками или даже каналами, окаймленными красивыми балюстрадами, и во все сады, как и в этот, публика входит через четыре роскошных портика в центре четырех улиц, а каждый дом имеет свой отдельный вход.
— Поистине,— воскликнул я с восторгом,— эти сады столь же прекрасны, как и наши великолепные скверы Лондона!
— Как, столь же прекрасны? — возразил Евгений. — Скажите же, во сто раз лучше ваших аристократических скверов, укрытых за высокими стенами или высокими решетками и оградами, зачастую не допускающими проникнуть туда даже глазу парода, тогда как здесь народ свободно гуляет в демократических садах по этим очаровательным аллеям, уставленным красивыми скамьями, и может наслаждаться всем этим видом, в то время как каждый дом имеет для своего исключительного пользования сад, отделенный от других простой железной проволокой, которую вы даже не заметите. Посмотрите, как прекрасно обработаны все эти маленькие сады, как хорошо почищены эти газоны, как красивы эти цветы и как хорошо посажены и подстрижены эти деревья, которые выращиваются в самых разнообразных формах.
— Как? Каждый дом имеет свой сад? Сколько же садовников нужно иметь, чтобы за ними ухаживать?
— Ни одного или очень мало, потому что каждая семья находит большое удовольствие в выращивании цветов и кустов. Вы видите теперь только детей и их матерей, но вечером вы всюду увидите мужчин, женщин, юношей
и девушек, работающих вместе в садах... Но пойдем, если мы хотим окончить нашу прогулку.
— Здесь, наверное, имеются кабриолеты или фиакры, как в Париже и Лондоне; возьмем какой-нибудь, чтобы поспеть скорее!
— Да, возьмите, возьмите. В этой жалкой демократической стране нет даже фиакров, нет кабриолетов, нет даже экипажей!
— Что вы говорите?
— Правду! Посмотрите, на всем расстоянии этой большущей улицы вы не заметите ни одного экипажа.
— И нет даже омнибусов?
— Имеются только старагоми (народные кареты), которые вы, наверное, видели. Мы сядем в один из них.
Мы вошли действительно в старагоми, который проходил по соседней улице. Это было нечто вроде двухэтажного омнибуса, который мог вместить сорок человек. Для них было устроено восемь пятиместных скамеек, каждая из которых имела свой отдельный вход сбоку. Все было устроено для наибольшего удобства пассажиров, чтобы зимой в карете было тепло, а летом прохладно, и в особенности чтобы избежать всяких несчастных случаев и даже всяких неприятностей. Колеса были под каретой и направлялись по двум железным желобам, по которым их быстро влекла вперед тройка прекрасных лошадей.
Мы встречали очень много этих старагоми, которые двигались по другую сторону улицы в обратном направлении. Они все имели различную форму и казались более изящными, чем английские и французские омнибусы.
Евгений сказал мне, что половина улиц (чередуясь попарно) обслуживалась омнибусами. Все пятьдесят больших улиц обслуживались достаточным количеством омнибусов; они могли следовать друг за другом через каждые две минуты, причем среди них были тысячи всяких других со специальным назначением, так что все граждане могли передвигаться с большим удобством, чем если бы каждый имел свой экипаж.
В конце улицы мы перешли железную дорогу и заняли места в другом старагоми, который нас повез вниз, в порт, где мы пересели на пароход, чтобы подняться по реке до центра города.
Мне показалось, что я в Лондоне, и я испытал неизъяснимое чувство удовольствия и сожаления, когда увидел огромный бассейн, каналы, другие бассейны меньшего размера, прекрасные набережные, великолепные склады, тысячи мелких паровых и парусных судов, тысячи машин для погрузки и разгрузки, словом — все оживление торговли и промышленности.
— На другом конце города,—сказал мне Евгений,—мы найдем другой, почти такой же красивый порт для судов, которые привозят продукты из провинции. Я удивлялся все больше и больше, но был восхищен, когда, подвигаясь внутри города по этому Величественному, покрытому множеством легких разрисованных и украшенных лодок и барок, я любовался, как разворачивались предо мною, с правой и с левой стороны, набережные, усаженные деревьями и окаймленные дворцами и памятниками. В особенности восхищали меня берега реки, которые, хотя и были заключены между двумя стенами по прямой линии, были неправильны и излучисты; сближались или удалялись друг от друга и были покрыты газонами, цветами, деревьями, плакучими ивами или высокими тополями, тогда как стены скрывались под ползучими растениями.
Не доезжая до центральной площади, мы встретили два маленьких очаровательных острова, покрытых зеленью и цветами, и прошли под пятнадцатью или двадцатью прекрасными мостами, деревянными, каменными или железными, из которых одни назначались для пешеходов, другие — для карет и повозок, одни были плоские, другие — изогнутые, одни с одной или двумя арками, другие—с десятью или пятнадцатью.
Центральная площадь, место гулянья у воды, расположенные на ней обширный национальный дворец, внутренний сад и гигантская статуя вызывали мое удивление.
Затем Евгений повел меня к причудливому мосту, по названию Сагал, или Со, сделанному из параллельных и изогнутых канатов, прикрепленных с одной стороны к верхушке башни на высоте двадцати футов над набережной, а с другой — к пристани на другом берегу реки. К каждой паре канатов привешена лодочка, вмещающая четырех человек: она принимает на башне пассажиров и, тихо скользя по канатам, высаживает их на противоположном берегу. Другая башня, другие канаты и другие лодочки привозят пассажиров обратно.
Я испытал невыразимое наслаждение (потому что мне тоже захотелось прокатиться), когда я вдруг, точно одним прыжком перемахнул через разверзшуюся под моими ногами пропасть. На этих лодочках катались бы, как когда-то катались на русских горах, если бы не удалили тех, кто приходил сюда только забавы ради.
Я не оправился еще от изумления, когда Вальмор в условленный час явился в отель, чтобы захватить меня с собой.
— Какие у вас старагоми! — сказал я ему.— Неужели же в вашей республике делают и эти народные кареты, как и кареты для путешественников, как и пароходы, заботясь только об удобстве граждан?
— Вы угадали.
— А эти огромные упряжные лошади, которых я видел (они прямо великолепны, и мне кажется, что ваши упряжные лошади так же красивы, как наши английские колоссы), они тоже принадлежат, вместе с повозками, республике?
— Вы опять угадали!
— Но ваша республика в таком случае превосходный хозяин дилижансов, карет, омнибусов и транспорта!
— Так же как ваша монархия — превосходный хозяин почты, пороха и табака, с той только разницей, что ваша монархия продает свои услуги, тогда как наша республика предоставляет свои услуги даром.
— Но если все лошади и все средства перевозки принадлежат республике, то она должна иметь прекрасные конюшни.
— Она имеет их пятьдесят или шестьдесят на окра инах города.
— Они должны быть интересны!
— Хотите вы видеть одну из них? У нас достаточно времени.
— Идем!
Мы садимся на омнибус — и вот мы в квартале, где расположены конюшни.Я был поражен. Представьте себе колоссальную конюшню в пять этажей или, вернее, пять колоссальных конюшен, одну над другой, чисто вымытых, красивых, как дворцы, и содержащих от двух до трех тысяч лошадей. Представьте себе рядом с ними огромные склады зерна и фуража.
Представьте себе колоссальные сараи в несколько этажей для экипажей.Представьте себе такие же колоссальные каретные мастерские, кузницы, шорные мастерские, в которых рабочие изготовляют все необходимое для ухода за лошадьми и экипажами.
Вальмор с удовольствием указал мне на экономию, порядок и все те выгоды, которые являются следствием этой новой системы концентрации: никаких частных конюшен, никаких сараев в отдельных домах, никакого навоза, сена, соломы, разбрасываемых по улицам.
Я был так удивлен и увлечен, что провел бы там всю ночь, если бы Вальмор не напомнил мне, что пора направиться в дом его семьи.Мы нашли ее в полном составе в салоне. Там соединены были четыре поколения: дед Вальмора, старик семидесяти двух лет, потерявший несколько лет тому назад свою старую подругу, глава всей семьи; отец и мать Вальмора, в возрасте от сорока восьми до пятидесяти лет; его старший брат с женой и их трое детей; его две сестры, Ко-рилла, двадцати лет, и Селиния, которой было всего восемнадцать лет; наконец, двое дядюшек, из которых один был вдовец, и десять или двенадцать кузенов и кузин разного возраста,— в общем двадцать четыре или двадцать пять человек.
Старец, не отличаясь особенной красотой лица, производил, однако, благодаря седым волосам и широкому, покрытому морщинами лбу, впечатление благородства
и доброты, которое делало его для меня весьма привлекательным.Отец Вальмора являл собой образ силы и достоинства. Мать его была менее других находившихся там женщин наделена от природы красотой, но, казалось, ее хотели за это вознаградить, или же ее доброта возмещала недостаток красоты, ибо она была главным предметом всеобщей привязанности.
Дети почти все были очаровательны, в особенности маленький племянник Вальмора, часто усаживавшийся у него на коленях.Одна из его кузин была, к несчастью, крива на один глаз, но две другие были необычайно красивы. Сестра его Селиния, с прекрасными белокурыми волосами, которые спускались буклями по плечам, и прекрасным цветом лица, показалась мне красивой, как англичанка; а ее сестра Корилла, с черными и жгучими глазами, казалась мне еще более красивой: она обладала всей грацией и живостью француженки.
Все дышало великолепием, прекрасным вкусом, исключительным изяществом в этом салоне, который был украшен цветами и наполнен их ароматом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21