Ведь любовь — вовсе не привилегия молодых. Даже пожилые супруги должны беречь поэтичность и красоту брака, узы которого когда-то соединили их; его нужно лелеять точно цветок, поливать, удобрять, защищать от вредителей. С ним нельзя обращаться как с давно купленным веником, который бросают в кухне, забывая о нем. Женщины, не понимающие этого, просто глупы.
Ся Чжуюнь до такой степени беспокоилась о своей внешности, что старалась поменьше смеяться, считая, что от смеха образуются морщины. Ей было уже почти шестьдесят, но она выглядела лет на сорок семь, не больше. Кожа белая, гладкая, и только с близкого расстояния можно увидеть морщинки на ней. Однако Чжэн Цзыюню она все время напоминала старую даму, которая, возвратившись с бала, тотчас отбрасывает изысканные манеры, гасит приятную улыбку, стирает с губ помаду, отклеивает фальшивые ресницы, расшнуровывает тугой корсет, снимает бюстгальтер, набитый ватой, и, облачившись в грязный халат и стоптанные туфли, ковыляет лохматая по дому, злобно переругиваясь с родственниками. Неужели все женщины меняются так разительно?
Стемнело, а Чжэн Цзыюнь и Е Чжицю забыли даже включить свет. Их лица и мебель в комнате — все потонуло в полумраке. Е Чжицю казалось, что она давно видела эту мебель, но где? Может быть, во сне, а может быть, в своих бесчисленных мечтах. Как будто она еще девочкой лежала, читала книжки и кувыркалась на этом длинном, узком и жестком диване, именно на нем ба
бушка рассказывала ей сказки... Да, она провела здесь, среди этих вещей, всю свою жизнь. Чжицю интуитивно почувствовала, что ей пора уходить, и тут вдруг вернулась хозяйка.
Ся Чжуюнь бросила на диван большую сумку, включила люстру и с удивлением обнаружила в комнате гостью.
— Что же вы свет на зажигаете? — уязвлено спросила она и крикнула: — Юаньюань!
Поскольку машины перед входом не было, гостья, скорей всего, невелика птица. Чжэн Цзыюнь, нахмурившись, объяснил:
— Это товарищ Е Чжицю, из газеты.
Тут только Ся Чжуюнь медленно повернулась к ней и кивнула:
— Сидите, сидите! — И, не дожидаясь ответа, снова крикнула: — Юаньюань!
Е Чжицю заметила, что, когда хозяйка переводит взгляд с одного предмета на другой, она опускает веки. К тому же ее движения как бы замедленны, это придает ей величавость и в то же время надменность.
Юаньюань вышла из своей комнаты. По ее растрепанным волосам можно было догадаться, что она лежала.
— Ты опять читала лежа? Я же много раз тебе говорила, что ты испортишь зрение! А женщина в очках — это просто уродство...— Ся Чжуюнь словно не замечала, что на гостье очки.
Юаньюань и Чжэн Цзыюнь остолбенели от такой бестактности, им было неловко, они растерялись, не зная, как прервать тягостную тишину. Но Е Чжицю, будто не заметив случившегося, подхватила:
— Да, читать лежа очень вредно!
Ся Чжуюнь не испытала ни малейшей неловкости, ей было непонятно, почему муж и дочь вдруг устыдились ее. Раскрыв сумку, она продолжала:
— Доченька, я купила тебе голубую штормовку на утином пуху. И теплая, и легкая. Сейчас многие девушки за такими гоняются!
— Давайте ужинать! — будто не слыша ее, произнес Чжэн Цзыюнь.— Юаньюань, скажи тетушке У, чтобы подавала еду!
Но сообразительная домработница, знающая, что распоряжения младшей хозяйки не идут в расчет, уже спешила из кухни к Ся Чжуюнь:
— Хозяйка, можно подавать?
Ся Чжуюнь взглянула на ручные часы:
— Ладно.— Потом словно вспомнила: — Ты знаешь, что сегодня у нас будет гость. Что приготовила?
Кожа у хозяйки была гладкая, белая, и тонкий золотой браслет чуть врезался в ее полнеющую руку.
Тетушка У нервно вытерла руки о передник, точно избавляясь от чего-то грязного и неприятного:
— Я приготовила больше, чем обычно. Сегодня ведь воскресенье, да и гость должен прийти. В общем, я купила на рынке курицу, больше семи юаней заплатила...
— Больше семи юаней? — придирчиво переспросила Ся Чжуюнь.
— Она была живая, поэтому и дороже. Еще я купила большого окуня.
Все стояли и слушали отчет домработницы. Е Чжицю украдкой взглянула на Чжэн Цзыюня: по его лицу блуждала ироническая усмешка, в глазах горел лукавый огонек. Когда их взгляды встретились, Е Чжицю поняла, что все происходящее ему чуждо и противно. Она тотчас стала откланиваться.
— Как, разве вы не останетесь на ужин? — натянуто спросил он и добавил, посмеиваясь не то над собой, не то над другими: — Вы же слышали, сегодня у нас живая курица за семь с лишним юаней!
Е Чжицю вдруг испытала к нему острую жалость: этот уважаемый заместитель министра, распоряжавшийся деятельностью тысяч предприятий и миллионами работников, так же, как обычный человек, страдает от всяких жизненных неурядиц. И настроение Чжэн Цзыюня как-то изменилось, все вокруг стало казаться ему пустым и бессмысленным. Он взглянул на Е Чжицю с некоторым недоумением: неужели это с ней он недавно так оживленно разговаривал?
Журналистка еще не успела уйти, как вошел другой гость — явно высокопоставленный. Прямо с порога он закричал:
— Учтите, я голоден! Что у вас сегодня вкусненького?
— А, еще один замминистра! Входите, входите, товарищ Ван! — уже совсем иным тоном произнесла С я Чжуюнь.
Ван Фанлян взглянул на Е Чжицю:
— С этой гражданкой я вроде бы не знаком.
— Она из газеты,— пояснил Чжэн Цзыюнь.
— Корреспондентка? О, старина Чжэн, перед этими людьми мы должны заискивать, а то пропесочат в печати — костей не соберешь! — Голос у него был зычный, говорил он громко, словно находился не в комнате, а в огромном зале, где могли его не услышать. Е Чжицю подумала, что ему наверняка часто приходится выступать.
— Вы пришли за интервью? — не дожидаясь ответа, продолжал Ван Фанлян.— Если так, то не по адресу обратились. Он — известный еретик, совсем недавно подвергался критике. Не сердитесь, я выскажусь напрямик: для такого собеседника вы чересчур слабы и нежны. Ха-ха-ха! Признайся, старина, ты перед ней своих теорий не развивал? Дескать, если мы не начнем модернизацию или хотя бы не позаимствуем ее у других, то китайский народ останется без штанов.
Чжэн Цзыюнь засмеялся:
— Не пугай человека!
Провожая Е Чжицю по лестнице, Юаньюань спросила:
— Тетушка Е, а где вы живете? Если будет возможность, я непременно навещу вас...
Добрая девушка! Она всячески старалась сгладить неприятное впечатление, оставленное ее матерью. Такие женщины, как Ся Чжуюнь, не страдают от недостатка внимания у мужчин, но счастливые ли с ними получаются браки? Когда бог создавал человека, он явно поторопился и забыл дать ему необходимые добродетели, но снабдил множеством пороков, которые теперь нечем компенсировать.
Ван Фанлян удобно уселся на диване, положил ногу на ногу и неожиданно продемонстрировал свои нейлоновые носки, прорванные на пятке:
— Поглядите, какая у нас продукция!
Ся Чжуюнь брезгливо сморщилась, но вовремя вспомнила, что от таких гримас она выглядит старше, и тут же расправила брови:
— Да, увы! Недавно я купила стиральную машину, так и двух раз постирать не успела — сломалась!
Гость снова захохотал:
— Уж если "наша маленькая Ся забеспокоилась о качестве отечественных товаров, значит, дело действительно плохо...
— Точно так же обстоит и с более серьезными механизмами! — воспользовавшись случаем, вставил Чжэн Цзыюнь.
— Конечно,— шумно вздохнул Ван.— Неужели трудно добиться того, чтобы наши изделия не пропускали воду, масло, газ? Нетрудно. Это же простейшие технологические вопросы, а мы все никак не можем решить их!
Серьезными механизмами Ся Чжуюнь интересовалась гораздо меньше, чем носками и стиральными машинами. Ван Фанлян видел, что она недовольно теребит свою кофту, пытаясь привлечь внимание к качеству вещи. Умный человек, он неплохо разбирался в чужой психологии, хотя временами его анализ отличался излишней резкостью. Он давно заметил, что на официальных приемах, когда гостей фотографировали или рисовали, С я Чжуюнь умела принять самую выигрышную и эффектную позу, но фактически общаться с этой женщиной уже через десять минут становилось утомительным. Как терпит ее Чжэн Цзыюнь? Этого он не мог понять, однако жалел и его, и Ся Чжуюнь. У женщины всегда есть какие-нибудь слабости, но, может быть, именно они и делают ее привлекательной?
— Как вы себя чувствуете в последнее время? — спросил он не только из вежливости.
— Спасибо, ничего.
Чжэн Цзыюнь, не обращая на них внимания, продолжал:
— Тут много факторов, но главный ты уже назвал: надо точно соблюдать технологию, тогда и качество будет обеспечено. Для его достижения существуют опре
деленные научные методы. Мы сейчас проводим всесторонний эксперимент по овладению качеством, тратим на это массу сил, используем материальное поощрение, привлекаем на помощь идеологию и политическую пропаганду, а все без толку. Неужели наши методы неправильны? Или они недостаточно научны? Да и формы пропаганды надо менять, иначе рабочие ее просто не воспримут и вина будет целиком на нас. В предыдущие годы политработа строилась на высоких, но пустых словах, на громких лозунгах, на навешивании ярлыков, грубой критике, на преувеличении роли классовой борьбы. В книгах писали, что рабочий класс — хозяин страны, а фактически он ничем не владел, и мы ничего не понимали в его проблемах. Разве мы уважали самостоятельность и независимость рабочих, их творческие потенции? Позволяли им реализовать свои законные права? Конечно, нашей стране сейчас трудно, всего в один день не сделаешь, но тогда дайте людям хоть немного душевного тепла! Раньше, во время войны, политработники были для народа родными, к ним шли, как к близким друзьям, а теперь совсем не то, сердца людей охладели. Если мы не сделаем рабочих настоящими хозяевами страны, то и они не будут по-хозяйски относиться к своим предприятиям. Только преодолев собственное равнодушие и пренебрежение, мы сможем возродить их энтузиазм. Надо, чтобы они работали инициативно, с огоньком, а иначе никакие научные методы не помогут. Ведь пробуждение активности масс — тоже наука, и хотя в этой области у нас есть немалый опыт, его нужно постоянно совершенствовать. Необходимо, чтобы каждый начальник цеха, каждый мастер, бригадир владел принципами и методами идеологической работы, умел применить их на практике. Эти методы должны проникнуть и в производство, и в управление, стать частью модернизации. Их нельзя относить только к сфере воспитания, возлагать лишь на профессиональных пропагандистов. В противном случае нас ждет неминуемый крах...
С я Чжуюнь каждый раз слушала высокие рассуждения своего мужа спокойно и снисходительно, подобно тому, как относится мудрая, трезвая жена к мужу-алкоголику,
захмелевшему от первой же рюмки и болтающему всякую чепуху. Пусть мелет что угодно, лишь бы не выходил из себя, точно чиновник старых времен, у которого от гнева даже крылышки на шелковой шапке дрожали. Она просто не вслушивалась в его речи, хотя делала вид, будто слушает очень внимательно. Весь ее вид говорил, что она не какая-нибудь неразвитая, ничего не соображающая домохозяйка, ведь перед гостем не хотелось ударить в грязь лицом.
— Чжэн, ты собирался на днях навестить того профессора психологии и познакомиться как следует с его теорией! — вставила Ся Чжуюнь. Она не очень разбиралась в том, что такое психология, но любила мудреные слова, потому что они и ее как бы поднимали до уровня образованных людей, помогали пустить пыль в глаза.
— Ну при чем тут это? Мы со стариной Ваном сейчас говорим об идейно-политической работе, которая нас давно интересует. Она нужна нам в практических целях!
Чжэн Цзыюнь сказал это вполне чистосердечно, но жене его тон показался слишком менторским, и она встала, прерывая беседу:
— Ладно, ладно, давайте сначала поужинаем, а потом еще наговоритесь!
Угощение было не очень обильное, но вкусное. Ся Чжуюнь все придирчиво перепробовала и тщательно обглодала своими острыми зубками каждую куриную косточку, которая ей досталась. Чжэн Цзыюнь вел себя за столом как аскет — он и жил так же, а Юаньюань ела торопливо и не слишком аккуратно, точно желая поскорее избавиться от докучливой обязанности. Ся Чжуюнь неодобрительно взглянула на рисинки, рассыпанные возле ее чашки. Зато Ван Фанлян поглощал еду увлеченно и чувствовал себя очень свободно, как в своем доме.
— Съел бы еще супу! — посоветовал он Чжэн Цзы- юню.
— Нет, не могу больше.
— Ты пиво-то лучше отставь, а ешь суп, он полезнее. Еда — все равно что битва или работа, тут нужно выбирать направление главного удара!
— Дядюшка Ван, я вижу, вы всегда придерживаетесь
наступательной тактики? — Юаньюань заразительно рассмеялась и прикрыла лицо ладонями.
— Как ты можешь потешаться над старшими?! — одернула ее мать.
— А почему нельзя? У нас равенство! — Ван весело поглядел на девушку.— Сегодня утром я проспал немного, а мне надо было ехать в коммуну «Алеющий Восток». Спешу, в коридоре натыкаюсь на какие-то вещи — то на баскетбольный мяч, то на кеды. Говорю сыновьям: «Уберите свое барахло, разбросали на дороге!» А средний сын отвечает: «Папа, я только что споткнулся о твои туфли, которые ты бросил посреди комнаты. Мы всего лишь твои ученики!» Я и не нашелся что ответить. Дети по- своему правы.
— Зачем же ты ездил в коммуну? — с интересом спросил Чжэн Цзыюнь.
— Это была моя внезапная атака на министра! — ответил Ван и вдруг замолчал, явно не желая больше говорить.
Дело в том, что не так давно коммуна «Алеющий Восток» прислала министру Тянь Шоучэну коллективную рекламацию на трактор, который они приобрели через министерство и который оказался никуда не годным. Потребители и раньше жаловались на низкое качество промышленной продукции, но их жалобы рассматривались годами, и дело кончалось ничем. В своих отчетах Госсовету Тянь Шоучэн всегда находил уважительные причины: в начале «культурной революции» он ссылался на козни контрреволюционеров и ревизионистов, потом — на происки контрреволюционной группировки Линь Бяо, затем винил сторонников реставрации правого уклона, а недавно стал валить вину на «банду четырех».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48