— Наша бригада премию получила.
Их переполняла радость. Парни звонко чокнулись, и хлопья пены взлетели в воздух. Ян Сяодуну снова захотелось говорить, но он с трудом выдавил из себя всего одну фразу:
— Надеюсь, на будущий год мы встретимся здесь снова!
Чжэн Цзыюнь сфотографировал всю компанию, вернулся за свой столик, однако парни чем-то заинтересовали
его. Он уже не так внимательно слушал художника и время от времени поглядывал на Ян Сяодуна и его друзей.
У Бинь постучал по тарелке палочками для еды, призывая к тишине, и снова поднялся с бокалом в руке, необычайно серьезный.
— Я считаю, что мы должны выпить за Сяодуна. Это благодаря ему мы из мальчиков для битья стали передовой бригадой. Ну, пьем до дна!
Ян Сяодун замахал руками и, посчитав такую честь незаслуженной, отказался встать. А Чжэн при этих словах еще больше заинтересовался. Он даже не без гордости поглядел на художника, чувствуя себя точно хозяин солидной фирмы, у которого служат лучшие в городе работники.
— Погляди,— сказал У Бинь,— все стоят и ждут тебя одного. Если не встанешь и не выпьешь, мы обидимся. Будем стоять, пока ты не поднимешься!
Ян Сяодуну пришлось подняться и чокнуться со всеми:
— Ну чего ты тут наговорил? Можно подумать, что от меня чуть ли не весь мир зависит!
— С какого вы завода? — спросил Чжэн Цзыюнь.
— С автозавода «Рассвет».
«Интересно, оказывается, они подчиненные Чэнь Юнмина!» — подумал замминистра и продолжал вслух:
— Но ведь это передовой коллектив, разве там есть мальчики для битья?
— Передовой коллектив тоже из людей состоит,— откликнулся Люй Чжиминь,— а по мнению начальника цеха, мы занозы и выскочки, сам он нас ни в жизнь не выдвинул бы в передовые, и спорить с ним бесполезно!
— Чего о нем толковать? — вмешался У Бинь.— Мы не крадем и не жульничаем, а вкалываем на совесть, как настоящие рабочие. Подлизываться к нему, как другие, не станем. Это ведь не его завод, а государственный: и зарплаты и премии мы от государства получаем!
Художник с добродушной усмешкой шепнул Чжэну:
— Глядите, они не очень-то любят начальников, в том числе и мелких. Что вы об этом думаете?
Чжэн тоже усмехнулся:
— И меня, наверное, за спиной кроют почем зря! — Он отхлебнул глоточек.— Недовольство неизбежно, даже
императоров всегда ругали, вопрос в том, кто именно ругает.— Он снова повернулся и спросил сидевшего за ним Люй Чжиминя: — Почему вы так недовольны своим начальником цеха?
— А как бы мы ни работали, он вечно твердит, что у нас в бригаде нет ни одного порядочного человека. Но это не так. Возьмите хотя бы Су на.— Люй Чжиминь показал подбородком на сумрачного парня, сидевшего в сторонке, и тихо добавил: — Он очень доброе дело делает. Его старший брат должен был жениться на одной девушке. Сначала все шло хорошо, а потом брат вдруг заупрямился. И когда девушка пригласила его к себе в дом к -одиннадцати, а вся ее семья ждала аж до трех часов, он так и не явился. Невеста пошла его искать, а он от нее прячется и в то же время не отказывается прямо от свадьбы. Сун и говорит брату: «Если хочешь жениться, то женись, а не хочешь, так и скажи... Может, у тебя денег не хватает? Я могу дать две-три сотни...» Но брат продолжал тянуть. В конце концов невеста сама отказалась от него, однако Сун посчитал, что девушку обидели, и предложил сам на ней жениться. А девушка благородная, говорит, не могу, я тебя на четыре года старше. Но Сун упрямый, убедил ее. Потом завел разговор об этом с нашим бригадиром — вот с тем бритоголовым. Бригадир и спрашивает: «Ты просишь совета или извещаешь о своем решении? Если просто извещаешь, то я поддержу тебя, а если совета просишь, то не будет тебе моего одобрения, нечего жертвовать собой!» Сун отвечает: «Сначала мне тоже казалось, что я собой жертвую и добром это не кончится. Но потом сам не заметил, как влюбился, да и родителям моим она очень нравится. А с братом я порвал...» В общем, бригадир остался доволен, рассказал обо всем нам и говорит: «Сейчас одни судачат, будто Сун отбивает невесту у родного брата, другие — что он берет себе не жену, а вторую мать, так что мы должны встать на защиту нашего товарища». В результате весь цех уважал Суна, люди считают, что он ведет себя очень красиво и порядочно. Как вы думаете, правда?
— Правда-то правда, но почему он тогда сидит такой печальный?
— Потому что им жить негде...— Люй Чжиминь крикну л бригадиру:— Сяодун, надо все-таки постараться насчет комнаты для Суна!
Ян Сяодун хотел ответить, но его внимание отвлек У Бинь, который громко спросил вдруг одного парня, Сюя:
— Ты смотрел пьесы Шекспира? Там даже всесильный король, сватаясь к даме, становится перед ней на колени. Так что и ты не плошай!
Сюй смутился и, заикаясь, произнес:
— А я разве против? Только не знаю, что в таких случаях надо говорить.
— Эх ты,— с притворной обидой сказал бригадир,— сколько я тебя учил. Надо проводить девушку домой, а на прощанье взять у нее адресок и телефон, чтобы можно было снова встретиться. Или сразу назначить следующее свидание. Главное — придумать время, место и хороший предлог!
Сюй покраснел: видимо, у него не было на примете никакой девушки.
— Тебе надо сначала у нас в цехе потренироваться,— продолжал Ян Сяодун.— Поболтал бы как-нибудь с нашими девчонками, понял бы, как с женщинами разговаривать.
— Смотри, у цветов — яркие лепестки, у оленей — красивые рога, у петухов — пышные хвосты. Ты тоже должен придумать себе что-нибудь броское, тогда и завоюешь чье-нибудь сердце! — подхватил У Бинь.
Чжэн Цзыюнь даже немного позавидовал им. Так старик, уже не способный бегать и прыгать, с умилением смотрит на своего крепыша-внука, который может без устали носиться несколько часов подряд. Но нет, эти парни не похожи на детей. Они спокойно, без всякого стеснения говорят о любви, и хотя их любовь менее поэтична, чем у героев Шекспира, сам Чжэн Цзыюнь ни разу не испытал и такой. Он вспомнил, как буднично объяснился с Ся Чжуюнь, когда решил жениться на ней: «Ты согласна выйти за меня замуж?» — «Если ты хочешь, то, пожалуй, да».
«Хочешь»! А действительно ли он хотел? Было ли это для него физической или духовной потребностью? Судя по результату, ни тем, ни другим. И что в то время испыты
вала Ся Чжуюнь? После женитьбы они ни разу не говорили на эту тему. То было необычное время, все находилось в непрестанном движении, и у человека минуты не оказывалось, чтобы оглядеться.
Чжэн отогнал от себя неприятные мысли и сказал художнику:
— Послушайте, как они забавно делятся своим любовным опытом!
— А что тут особенного? Мы в молодые годы занимались тем же.
Чжэн промолчал. Он забыл, что у людей искусства все происходит по-другому, они без чувств жить не могут. Судьба так распорядилась или он сам виноват? Одни живут полной жизнью, а другие совсем наоборот...
А в то время Ян Сяодун уже поделился с бригадой, как он хочет помочь Суну с жильем: пусть тот пока отделит часть родительской комнаты, а когда достроят заводское общежитие, получит комнату там. Для этого каждый день двое из бригады будут работать на стройке. Все дружно зааплодировали.
У Суна отлегло от сердца. Его душа, походившая на сморщенный парус, теперь как будто взметнулась ввысь и наполнилась ветром. И не только потому, что бригадир придумал отличный план, но и потому, что ребята поняли, поддержали его. Не то что начальник цеха, который думает о нем черт знает что.
Бывают люди, видящие все в дурном свете,— это как болезнь. Они вечно подозревают, унижают других, воспринимают самые лучшие поступки как постыдные и грязные. Видимо, это приносит им моральное удовлетворение. С тех пор как Сун решил жениться и впервые пришел к начальнику цеха просить комнату, он все время чувствовал себя униженным. Собственно, ничего особенного начальник не говорил, но язык — это такая штука, которую никогда до конца не постичь. Один знаменитый актер как-то сказал, что первые слова, прозвучавшие со сцены, действуют на зрителей сильнее, чем вся остальная пьеса. Да и отдельное слово можно произнести по-разному: протяжно, отрывисто, громко, тихо, с намеком — ив зависимости от этого оно произведет на человека неодинаковое впечатление. Речь У Годуна уже своей интонацией обычно навевала тоску.
Научимся ли мы в конце концов правильно понимать людей?
Чехов писал: «Когда начинают говорить о том, что N. сожительствует с 2., то мало-помалу создается атмосфера, при которой связь N. и Ъ. становится неизбежной».
Сколько таких ситуаций возникает по вине самих людей! Зачем перед каждым ставить кривое зеркало? Глядеться в него, конечно, забавно, но считать, что это и есть истинный облик человека, глубоко ошибочно. Защищаться от таких людей, как У Годун, нелегко. Он вовсе не дурной человек, скорее даже хороший, и действует не по злобе. Но фактически за ним стоят немалые общественные силы, руководствующиеся как раз злой волей. Перед этой волей честные, искренние сердца сжимаются, становятся бессильными и одинокими, порою просто погибают, словно листок, упавший в водоворот.
— А как ваш начальник цеха относится к производству? — поинтересовался Чжэн Цзыюнь.
— Вам же неудобно разговаривать вполоборота,— сказал Люй Чжиминь.— Если не возражаете, подсаживайтесь лучше оба к нам, тогда и потолкуем!
Чжэн спросил художника:
— Вы не против? — И тихо прибавил: — Очень интересные ребята, давайте поболтаем с ними!
Художник улыбнулся:
— Слово хозяина для гостя закон.
— А почему вы улыбаетесь? — не понял Чжэн.
— Потом скажу. Давайте пересядем.
— К производству наш начальник относится хорошо, ничего не скажешь! — продолжал говорить У Бинь.
Чжэн нарочно подбодрил его:
— Ну что ж, это уже много.
У Бинь хмуро взглянул на него. Наверняка решил, что Чжэн — какой-нибудь чинуша и в заводских делах ничего не смыслит.
— Разве одного производства достаточно? Надо и о людях думать. Мы ведь не скот и не машины. Впрочем, скотину тоже надо кормить, а машину смазывать!
— Правильно, ребята! — согласился художник. Видимо, вино все-таки ударило ему в голову, и он вертелся на стуле как мальчишка.
— Да, симпатичная у вас бригада,— подтвердил Чжэн Цзыюнь. Ему действительно все больше нравились эти парни, особенно бритоголовый бригадир. С первого взгляда было видно, что он человек энергичный, с быстрой реакцией, и в то же время не прохиндей какой-нибудь. Такой не станет браться за всякие пустые, сомнительные дела. В его облике угадывались черты, присущие их поколению: нелегко давшийся жизненный опыт, ум, хладнокровие, практицизм.
— Ничего особенного в нас нет,— промолвил Ян Сяодун.— Просто мы действуем дружно.
— Это все благодаря Сяодуну. Он душой болеет за всех, и все за него болеют!
— А сколько ему лет? — спросил художник.
— Тридцать один.
— О, молодой еще!
— И смелый,— добавил У Бинь.— Вы не смотрите, что он всего лишь бригадир; быть в его шкуре не так просто. Это не то что начальники управлений да министры, только и знают, что пером по бумаге водить. Он любого министра за пояс заткнет!
Художник еще больше оживился и толкнул ногой Чжэна:
— Слышали?
— Конечно,— не моргнув глазом ответил тот.— И моя дочка того же мнения о чиновниках.
Ян Сяодун нетерпеливо отмахнулся:
— Не болтайте глупостей, ребята! Что-то вы слишком разошлись. Жизнь штука нелегкая, а если у человека еще и на работе не ладится, ему все не мило. Он ведь не меньше трети своего времени проводит на службе, в коллективе, почему же не сделать это время приятным и радостным?
Ян не часто произносил высокие слова, но сегодня неизвестно почему — может быть, благодаря праздничной атмосфере, вкусной и обильной еде — ему лезли в голову благородные мысли, да и все парни чувствовали себя
не совсем обычно. Им хотелось верить в добро, говорить трогательные вещи, которых они, как правило, стыдились.
— Вам может показаться смешным,— вступил в разговор Люй Чжиминь, обратившись к Чжэну и художнику,— ведь мы впервые с вами видимся, но в нашей бригаде я самый отпетый. Ребята не раз были недовольны мной, снимали с меня стружку, и все-таки я остаюсь в бригаде, не могу ее бросить, хотя дома у меня тоже несладко...
— Еще бы! — воскликнул Гэ Синьфа.— Да и на транспорте в часы пик намучаешься. Сегодня утром стою на остановке, подходит автобус, я втиснулся кое-как и случайно наступил одной тетке на ногу. Так она уставилась на меня и орет: «Хулиган!», а потом как даст мне кулаком в поясницу, чуть пополам не переломила. Я не стал ей отвечать, настоящий мужчина с женщиной не воюет, но на душе до того противно было. Что я ей, нарочно, что ли, на ногу наступил?
— Каждый из нас с радостью купил бы машину или хотя бы мотоцикл, чтобы избавиться от этих мучений,— продолжал Люй Чжиминь,— но на нашу зарплату не больно купишь. Даже если деньги соберешь, надо еще в очередь попасть. Сейчас за всем очереди, вплоть до капусты. А о жилье и говорить нечего. У нас в семье шестеро, целых три поколения, так двадцать лет на десяти метрах толчемся.— Он вдруг подумал, что не стоило бы говорить этого, когда все пируют, и, почувствовав раскаяние, попытался сменить тему.— Ладно, всех горестей не перечислишь, лучше уж молчать. Я хотел сказать как раз другое: хотя неприятностей у нас много, но есть и отдушина — наша бригада.— Его глаза посветлели, и он заговорил почти с лиризмом, перестал как обычно размахивать руками: — Конечно, бригада не способна по-настоящему помочь с жильем, заработком, транспортом, прав таких не имеет, но мы по крайней мере думаем о человеке, заботимся о нем и делаем все, что можем; я знаю, что прибавки к жалованью не выпрошу, что в автобусе мне бока намнут, но едва приду в цех, погляжу на своих ребят, и все неприятности как рукой снимает!
Парни, до этого громко шумевшие, вдруг притихли и задумались.
— У нас ведь сегодня пирушка, а* не производственное собрание, так что хватит рассуждать о делах! — первым нарушил молчание бригадир и с заговорщическим видом добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48