ничего не утаю. Каюсь, грешный, позавидовал Ваддану, убить его держал з своих мыслях. — Это не.угодно бурхаиу, ибо Балдан — его посланец, пеку-щийся о нашем: спасении.Его любить и беречь надобно. Вот за это ты и был наказан бурханом, отвернувшим от тебя удачу! - Хамба-лама положил на ладонь маленькие сандаловые кубики со значением, накрыл, их другой ладонью и встряхнул несколько раз,, бормоча под нос заклинание, потом открыл потрепанную рукописную книгу в,матерчатом переплете, перелистал несколько страниц, поглядывая на кубики, и ладонью провел по лицу.
— Смотри, тайджи, судьба к тебе не благосклонна, и удачливости тебе в скором времени не видать. А все из-за того, что ты обидел людей, забрав у них скот, и для тебя это обернулось несчастьем. Чтобы вернуть .благосклонность судьбы, ты должен поскорее отделаться от этого скота, к тому же есть в твоей юрте одна золотая поделка, приобретенная в несчастливую минуту. Вели ты не, избавишься от нее, на тебя может напасть порча, и выйдет .большая .помеха твоему здоровью. А кроме всего прочего,. в твоем. сердце появилась зависть и другие черные мысли. Вот, видишь?
Услышав такое предсказание, Дамиран вздрогнул.
— Ясновидящий наставник, действительно за многолетние долги я забрал у одних черного иноходца и, обыграв одну молодую, чету в кости, отнял у них золотые серьги... Наставник! Я принесу ;йх вам и приведу иноходца, а в придачу двух меринов из своего, табуна, только, заклинаю вас, помолитесь еще, возвратите мне счастливую судьбу! Я же нужен вам, уберегите меня от несчастий, - слезно умолял кургузый тайджи.
Содов, перебирая четки и беззвучно шевеля губами, будто' читая, молитвы, обдумывай, Как бы половчее прибрать к рукам прекрасного иноходца и тяжелые серьги из чистого золота, о которых как-то проговорился пьяный тайджи. Непристойно сразу соглашаться принять в заклад дорогие вещи, и он продолжал набивать себо цену.
- Пей чай, дорогой Дамиран, откушай хвороста. Мы не бросим тебя на произвол судьбы, почтенный тайджи. Я излечу от порчи твое сердце, освящу твое чело и избавлю от сглазу. Ты видишь, по воле бурхана я очищаю твои грехи, благословляю тебя, достойный тайджи, А твой дар будет угоден бурхану, нашему хранителю и спасителю, который ниспошлет тебе за это счастливую судьбу до третьего колена твоего рода.
- Премного благодарен, наставник. Как бы мне поскорее избавиться от вещей, из-за которых от меня отвернулась судьба?
— Не надо спешить, дорогой Дамиран. Я дам тебе хадаг, привяжи его на гриву или к хвосту иноходца, и он больше не навлечет на тебя беду. А серьги принеси побыстрей. Приходи послезавтра, я приготовлю благовонные травы, освящу их на жертвеннике перед бурханом и воскурю над твоей головой.
Огромная гора свалилась с плеч Дамирана. Теперь он безгрешен, удача будет сопутствовать ему до третьего колена рода! Чего еще надо? Он сел на коня и, чувствуя себя молодым, пустил лошадь полным галопом.
Тем временем Девчин, закрыв на засов дверь, извлек из кованого сундука золото и серебро, разложил драгоценности .на тюфяках, прикидывая вес. «Золото всесильно. Если захочу, поеду в Харбин, и медная печать, пожалованная Дамдин-Очиру, будет с таким же успехом пожалована мне. Однако чем с печатью сидеть в Баргутской кумирне, лучше с золотом жить здесь, в монастыре Святого Лузана. Лишь бы власть переменилась... Надо будет, и иноходца променяю на золото...»
Когда счастливый Дамиран, скинувший с плеч бремя грехов, возвратился домой, жена набросилась на него с упреками. От злости она готова была его съесть.
— На старости лет совсем забыл дом! Шляешься каждый день с утра до вечера... Где это тебя сегодня весь день черти носили? Даже воды не принесешь! Хуже бродяги бесприютного... — не унималась жена.
— Придержи язык, старая грешница! Я тебе сейчас покажу, как я шляюсь! — тайджи вытащил из-за голенища кнут и, замахнувшись на жену, заорал: — Я в монастыре был, благословение из святых рук получал, меня фимиамом окуривали... Негодница! Шляюсь?! — задыхался от гнева Дамиран.
— А ну, положи кнут! Тебе кто дал право меня бить? Не очень-то я тебя боюсь...
— Ах, ты еще и о правах заикаешься, старая сковородка! Это какие такие права? Болтуна Цултэма наслушалась? Так я его живо без языка оставлю!
Дамиран поднял с пола чайник — пусто! В другом тоже ничего не оказалось. Он нехорошо посмотрел на жену.
— На чем же я поеду за водой? На пегом ты весь день разъезжал, а другого мне из табуна не поймать. С утра овец пасла, за весь день ни крошки на язык не положила, и от тебя Помощи никакой. Когда же это кончится? — В глазах жены заблестели слезы.,
«Действительно, я совсем забросил дом. А ей одной не под еилу такое большое хозяйство. При новой власти прислугу и за деньги не найдешь, не то что раньше было.,.»
— Ну ладно, жена, не бранись. Потерпи немного. Я ведь тоже не сижу без дела. Скоро все переменится к лучшему, и тебе не придется чистить сажу с котлов и ездить за водой. Еще несколько месяцев... Только смотри никому не проболтайся о том, что я тебе сейчас говорю. Время такое, что и собственный язык может погубить.
Через пару дней Дамиран по уговору с хамбой Содовом тайком от жены передал ему заклад: вороного иноходца и массивные золотые серьги в национальном стиле. На обратном пути повстречал Балдана.
— Хамба-лама избавил меня от всех прегрешений. Он очис-стил мою душу, воскурив над моей головой фимиам. Бурхан снова ниспошлет мне завидную судьбу. Простите и вы мне мои прошлые промашки. Отныне я посвящу себя возведению субургана...
«Интересно... Опытный и хитроумный тайджи, один из опаснейших заговорщиков просит у меня прощения. С чего бы это?»
— Вы мне откровенно нравитесь, и ваши заслуги я ценю ничуть не меньше других. Дорогой Дамиран, вы часто ездите по худону, что новенького болтают?
— Причина есть, а способ найдется, — последовал странный ответ, озадачивший Балдана.
Всадники поклонились друг другу и разъехались в разные сто-роны.
«Наши взгляды во многом совпадают. Он в самом деле очень умен, а я умнее». Тайдяш придержал коня и посмотрел вслед быстро удалявшемуся Балдану.
Единственной заботой кургузого тайджи стало возведение субургана и привлечение к этому делу как можно большего числа подаятелей. С утра до ночи он разъезжал по ближним и дальним селениям, отыскивал в степи одинокие аилы. Каждому встречному он с воодушевлением объявлял о предстоящем празднике субургана.
— Восьмого числа новой Луны первого осеннего месяца, — зычным голосом изрекал Дамиран речитативом, — на центральной усадьбе монастыря Святого Лузана состоится божественное и неповторимое зрелище — праздник освящения субургана. Его святые мощи воздадут каждому, кто придет, счастливую судьбу до третьего колена рода если согласно предсказанию гороскопов и мудрых лам пришедший возложит на субурган имеющееся у него ружье, саблю или хотя бы охотничий кинжал. Этого чело-века ожидает безгрешная жизнь в этом мире и счастливое пере-
рождение после смерти. Приходите, верующие! Новый еубурган своим великолепием затмит все прежние! Только на позолоту его гаткира выделено более трех тысяч тугриков. Приходите, послушники бурхана! В день освящения верующим будут бесплатно раздавать вещи из монастырских кладовых. Имеющие ноги да придут, не имеющие ног да приползут, чтобы очиститься от грехов и продлить свой возраст в этом Мире!
Слова Дамирана волновали аратов. Люди начинали думать о том, где раздобыть хоть какое-нибудь оружие, в худшем случае - возложить на еубурган кусочек золота или серебра и таким образом спасти свой род от бед и лишений, от болезней и падежа скота, а также очиститься от грехов и обрести душевное спокойствие.
Призывы кургузого тайджи дошли и до хотона, где жил с семьей Цултэм.
— Не верьте, люди! — убеждал он однохотонцев. — Ламы хотят обманным путем заполучить ваши деньги и ценности и оставить вас без оружия. Возложив на субурган старые ружья и последние кинжалы, чем будете вы отпугивать жадных волков и шакалов от своих овец? Чем будете свежевать бараньи туши, если останетесь без ножей? Пусть старики вспомнят прежние времена, когда бывали случаи добровольной отдачи верующими самих себя в услужение ламам, которые именем тоге же бурхана превращали их в рабочий скот. Народная власть сделала человека хозяином своей судьбы... Не верьте ламам!
Но пламенные слова Цултэма мало трогали односельчан, для которых вера в бурхана из поколения в поколение все еще была неотъемлемой частью жизни.
— Голословная агитация вряд ли поможет, — сказал Цултэму секретарь партячейки сомона. — Нужен наглядный пример, дружище.
— А что, если религиозный праздник субургана превратить в смотр наших худонских талантов, товарищ секретарь? Устроим самодеятельность, разыграем разные сценки, продернем Как следует лам, а?
— Это идея! Но работа здесь ох как сложна.
Захотят ли, вернее, осмелятся ли люди выступать перед обществом? Такого в здешней глухомани еще не видывали. Тем более что в монастыре им обещают обед и подарки в виде тряпья, награбленного у них же.
— Ничего, справимся! Должны' справиться!
— Тогда берите в свое распоряжение секретаря ревсомольской ячейки.
— Ну что ж, посостязаемся с Дамираном. Посмотрим, чья
возьмет! И вообще, товарищ секретарь, сдается мне, что ламы не просто так затеяли дело с субурганом. Они и Сада убили. А люди еще верят, что эти проходимцы вознесут их в рай.
— Да, сильна еще у людей вера в бурхана, жизнь представляется им тяжелой и беспокойной, а смерть со счастливым перерождением — желанной и добродетельной. Странная психология, ничего не скажешь! Будь осторожен. Надеюсь, ты не думаешь, что ламы сожгли твой хашан только затем, чтобы тебе поставили еще лучший?! То-то же!
— Я подозреваю одного человека...
— Возможно, твои подозрения и правильны, но учти, что за спиной подозреваемого тобой непременно стоит и его хозяин!
Встреча с секретарем партячейки воодушевила Цултэма. С ревсомольским вожаком, задорным, веселым парнем, они обсудили план действий и решили, что ревсомольский секретарь подготовит основную часть самодеятельности силами ревсомоль-цев, а Цултэм постарается привлечь к участию в смотре несоюзную молодежь.
Среди жителей бага, в который входил хотон Цултэма, славилась прекрасным голосом молодая девушка по имени Должин. Вот и решил Цултэм попытать счастья уговорить ее принять участие в концерте. Но зайти в юрту, где жила Должин, Цултэм не решался из-за сварливого и склочного характера ее матери, которая и на выстрел не подпускала к девушке никого из мужчин. Дождавшись того дня, когда Должин одна отправилась пасти овец, Цултэм сел в седло и поскакал к склону холма.
— Должин, мне нужно поговорить с тобой об одном важном деле.
— О каком таком деле? — Брови девушки удивленно взлетели вверх.
— Хочу просить тебя участвовать в концерте, песни исполнить, какие знаешь.
— Ой, да что вы! Я и петь-то не умею, — смутилась она. — Нет, нет и не просите.
— Выслушай меня, Должин. Я ведь не шучу. Дело серьезное. Речь идет о защите наших революционных интересов...
— Ха-ха-ха-ха! Так разве их песнями защищать нужно?
— Песнями тоже. И Цултэм подробно рассказал ей, почему затевается концерт,и еще раз попросил ее принять в нем участие,
— Ну что ж, раз такое дело, я согласна. Только не знаю, как посмотрят на это родители. Не разрешат они мне. Мать напустится с упреками, скажет, нечего, мол, песни петь да грешить перед бурханом, надо у субургана получить благословение и думать о своем будущем перерождении в другой жизни.
— Я все себе представляю, Должин. Но ведь у нас не так много больших талантов. А твои песни придет послушать и стар и клад. Договоримся так: родителей твоих я беру на себя, а ты Пока пои, упражняйся. Здесь, со стадом, никто тебе не помешает. Договорились?
— Договорились.
Дамйран спешился возле юрты Должин и завел с ее родителями велеречивые разговоры о волшебной силе субургана.
— Мы обязательно пойдем смотреть священный обряд и на субурган кое-что возложим ради дочери. Пусть бурхан пошлет ей счастье, — Мать Должин прослезилась и утерла глаза полою дэли.
— Мысли матери — о ребенке, а мысли дитяти — в горах. Так-то, голубушка. Слыхала пословицу? — Дамйран прищелкнул языком.
— Как не слыхать, слыхала.
— Вы, наверное, и себя забываете в думах о дочери!
— Какая Мать не печется о своих детях?
— А ваша дочь небоСь уже строит планы на будущее... Слушай, старая, — наклонился тайджи к самому уху женщины, — знаешь Цултэма?
— Знаю, как не знать.
— Тай вот, — зашептал Дамиран, — этот Цултэм теперь всячески порочит нашу веру, срамник. Но такие люди не живут долго, их век короток. Помнишь Сада? Все кричал, что мы обрела свободу. Вот и докричался. А скоро и Цултэм доиграется...
— Зачем вы мне все это говорите?
— А вот затем, что твоя дочь, бесстыдница, сидит с этим смутьяном на холме, соединив шеи. Чего уставилась? Иди взгляни, они и сейчас еще там посиживают, я их только что видел.
— Что ты мелешь, старый мерин! — Женщина подступила к тайджи с кулаками.
— Не сердись, старая, я ведь твоей дочери добра желаю. Йо мать ДолЖин было не унять. Бормоча проклятия Цултэму и грозясь выдрать все волосы на голове у дочери, женщина села верхом йа стоявшую у привязи кобылу и потрусила к холму. Подъехав поближе, она увидела мужчину, державшего под уздцы коня й о чем-то миролюбиво разговаривавшего с ее дочерью.
«Ишь, старый, Козел, о чем это он так долго болтает е ней? Я тебе сейчас покажу, как крутить головы девчонкам», — думала мать, давая кнута лошади.
Цултэм, заметив женщину, одним взмахом вскочил в седло и направился Навстречу.
— У нас хоть й бедная халупа, а все же есть, — заорала она. — Мог бы зайти к нам домой, если ты такой разговорчивый. Хоть бы людей посовестился, бесстыдник, девке мозги крутить у всех на глазах. Что люди скажут?
— Пусть говорят, что хотят. На чужой роток не накинешь платок. Только зря вы, мамаша, сердитесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19