Я от чистого сердца хотел показать вам то, что скрыто от постороннего глаза. Публичные дома, опиумо-курильни и салоны азартных игр — здесь явление совершенно обычное, они имеются на каждой улице, и нет ничего обидного в том, что я предложил вам посетить одно из этих заведений. Досточтимый каноник, у нас в Стране восходящего солнца мужчина, кто бы он ни был, всегда выше неба, а женщина, какой бы красавицей ни была, всегда ниже земли. Как бы поздно ни вернулся домой муж, жена не может лечь спать до его прихода, она снимет с него пыльные ботинки и вымоет его грязные ноги. Вы это знаете?
— Нет. И знать не желаю. В моей стране другие обычаи.
— У нас еще есть время. Давайте заглянем в один уютный китайский ресторанчик. Здесь рядом, через дорогу, — японец указал рукой.
Они вошли в просторную чистую залу, убранную в китайском стиле, и сели за столик у окна.
— А что там, за занавесями? — поинтересовался лама.
— Там отдельные кабинеты, где курят гашиш и обедают с красивыми женщинами. У вас в Халхасий, я понимаю, наверное, и время провести негде, не так ли?
— Да будет вам известно, молодой человек, что у нас в Хал-ха-Монголии почитают старость и благоговеют перед духовными лицами, которые свято блюдут обет, обращая все свои помыслы на благодеяния и защиту ближнего.
В зеркало Дамдин-Очир увидел, как за его спиной зашевелилась портьера, высунулась и тотчас же убралась обратно голова китайца, а через несколько минут из-за нее вышел другой китаец, в очках, и направился к их столику. Отвесив низкий поклон, в высокопарных и замысловатых выражениях он спросил о самочувствии каноника из Монголии и пожелал ему здоровья на долгие лета. Изумленный Дамдин-Очир не успел и рта раскрыть, чтобы воздать благодарение бурхану за благопожелания, которые он не ожидал здесь услышать, как китаец удивил его еще больше.
— Высокородный господин, мне кажется, что я видел вас раньше, но не могу припомнить точно, где именно. Не случалось ли вам бывать когда-либо в монастыре Святого Лузана?
— В монастыре Святого Лузана?! Да я же родился в этих краях!
Китаец сел за столик напротив Дамдин-Очира.
— Как обстоит дело с возведением субургана? — доверительным тоном спросил он, перегнувшись через стол. — Когда конец?
Удивлению монгольского каноника этой осведомленностью незнакомого китайца не было предела.
— Дело в полном разгаре. Я полагаю, осенью при большом скоплении народа мы устроим церемонию обряда освящения места, где будет возведен милостью бурхана всесильный субур-ган... А вы кто такой будете? Я вас что-то не припомню!
— Несколько лет назад я работал в тех краях и перед отъездом на всякий случай оставил свой портрет у хамбы Седова. Возможна, я еще вернусь туда... Узнает ли меня хамба-лама? Или уже забыл? Столько лет прошло!
— Не думаю, чтобы хамба Содов мог забыть... У него цепкая память. А ваше фото, возможно даже, хранится у меня. Хамба давал мне чей-то портрет, но это было давно.
Китаец вышел из-за стола и с поклоном обратился к Дам-дин-Очиру.
— Высокородный и хмилосердный покровитель послушников бурхана, соизвольте посетить мой бедный приют и откушать со мной за одним столом. От чистого сердца прошу вас, соизвольте...
Дамдин-Очнр взглянул на сидевшего рядом японца.
— Решайте сами, ваше величество, у нас еще достаточно времени.
Китаен привел гостей в свой дом и усадил за роскошно накрытый стол. После обильной трапезы он продолжил начатый разговор:
— А где теперь Буянт — мой лучший друг? Вы его еще не отправили к богу в рай?
— Ваш Буянт процветает в Монголии всем на зависть и печется о спасении нашей веры, разбогател, растолстел на нашей жирной баранине. Но не это главное. Он один из самых деятельных наших сподвижников и правая рука хамбы Седова.
— Коли все так, как вы изволите говорить, тогда хорошо... — Благодарствую за угощение. — Каноник поднялся из-за
стола, а следом за ним и японец. — Нам нужно спешить, нас ждет важный господин.
— Прошу вас, достойнейший Дамдин-Очир, пожелайте что-нибудь для себя в подарок, возьмите любую вещь, поправившуюся вам. У меня есть то, чего нет у других...
Монгольский лама поблагодарил хозяина, но ничего не взял.
В резиденции господина Инокузи им сказали, что резидент не может сегодня принять халхасского хана и что его ждет другой господин. В сопровождении японца Дамдин-Очир поднялся на второй этаж и прошел в конец длинного коридора мимо десятка дверей к кабинету, который ему указали. Возле кабинета Дамдин-Очир остановился в нерешительности: за массивной дверью раздался душераздирающий крик, от которого у ламы остановилась в жилах кровь. Через некоторое время крик прекратился, открылась дверь и двое дюжих японцев с засученными рукавами вынесли изуродованное тело с кровавым месивом вместо лица. Пискнул звонок, из соседней с кабинетом двери
проворно выбежал старик с чайником и тряпкой в руках, смывать пятна крови.. Усилием воли Дамдин-Очир заставил себя войти в кабинет. За столом сидел важный господин, видимо следователь, с застывшей, холодной , улыбкой на благообразном лице. Поняв, что монгольский лама оказался невольным свидетелем нечеловеческой пытки, следователь спокойным голосом, будто не произошло ничего особенного, сказал:
— Тех, кто пошел против императора, нельзя жалеть. Их нужно крепкой рукой хватать за горло и душить... во имя бурхана.
У халхасского хана подкашивались ноги. «Мне оказала великие почести, вознесли на ханский престол, во всем стараются угодить и вдруг... показывают пытку. К чему бы это?» — терялся в догадках Дамдин-Очир.
— Простите, я зайду в другой раз, — и лама вышел из кабинета.
Спускаясь по лестнице вниз, он нос к носу столкнулся е господином Инокузи, только, что приехавшим откуда-то на машине.
— Высокородный. великий . хан, падаю, ниц перед вашим ликом и прошу простить меня за сегодняшнюю занятость. Зайдите ко мне на минуту.
Они вошли в кабинет резидента и сели за стол друг против Друга..
— Великий халхасский хан, в двух словах могу сообщить вам, что вопрос о военной помощи находится в стадии обсуждения, а также анализируются все последние материалы. Ответ на послание хубилгана и хамбы будет готов в самое ближайшее время.
Не дав Дамдин-Очиру вымолвить ни слова, Инокузи потянул за шнур и вызвал секретаря.
— Лучшую машину халхасскому хану! Доставьте в апартаменты и спросите о его желаниях. Выполняйте!
Монгольский каноник вышел, чувствуя себя страшно униженным, будто его, халхасского хана, выгнали из кабинета.
Закрыв изнутри дверь у себя в номере, лама, не раздеваясь, повалился лицом вниз на широкую постель и застонал. На этот раз далекая Монголия показалась ему несравненно прекрасной и счастливой. «Очутиться бы поскорей у себя дома и. оставить бы старые кости в родной земле», — шептал он, и к горлу невольно подкатывался комок...
«Помилуй меня, бурхан милосердный, укрепи мое сердце. Господи, если увидят мои слезы, засмеют. А с хамбой Содовом, бросившим меня на произвол судьбы, я еще сведу счеты, если' удастся государственный переворот и будет, моя власть. Узнает, как скитаться на чужбине, где самый распоследний японец смотрит на тебя как на паршивую собаку».
Дамдин-Очир поднялся с постели, отпил несколько, глотков
холодного чая и, немного успокоившись начал собираться в обратный путь.
По возвращении нового халхасского хана на родину в его просторной юрте собрались высшие баргутекие ламы и бывшая знать. Им не терпелось послушать новости.
Дамдин-Очир не скупился на слова, рассказывая, с каким почетом и уважением он был принят и обласкан японскими господами и более всех самим резидентом. Новым для заговорщиков явилось предложение японцев. сколотить наряду с союзом лам еще и союз мирян, в который войдут утратившие большие права и привилегии миряне. Они не хуже лам смогут бороться с народной властью. Это предложение было единодушно принято баргутскими ламами и бывшими господами.
— Да простит мне великий хан мое любопытство, скажите, что изволили вы положить на руку японскому начальнику? — спросил один из них.
— На этот раз я ему ничего не подарил. Где же напасешься подарков, если дарить каждый раз?
Услышав ответ, сидевший рядом с каноником старый князь вытаращил глаза иоткрнл от удивления рот.
— Без дорогих подарков японцы и смотреть в нашу сторону не станут. Уж я-то хорошо знаю их алчную натуру. Человека с пустыми руками они обходят как незнакомого. А к нам в Монголию приезжают только за золотом, за богатством. Набьют карманы и тут же удерут. И как это они оказали вам такой почет, милостивый хан, без подарка?! Не в их это правилах...
Только теперь понял Дамдин-Очир свою ошибку: слишком поспешно преподнес он на шелковом хадаге дорогие слитки золота. Принимая бесценные дары, японцы обещали выполнить каждый пункт послания хубилгана, а Когда подарки были исчерпаны, обошлись с ним слишком холодно. Вот в чем загвоздка.
Оставшись один в юрте, халхасский хан налил себе в большую пиалу горячего чая, устроился поудобней в подушках й, отхлебывая чай маленькими глотками, принялся рассуждать вслух, как это часто бывает с людьми, привыкшими к одиночеству:
«Совершенно очевидно, что работа японцев крутится-вертится вокруг подарков, то поднимаясь вверх, то падая вниз... Бог с ними, с подарками. Нам нельзя терять с японцами связь. А перед Инокузи я в неоплатном долгу: он возвеличил меня. Если будет возможность, я позолочу ему руку при встрече. Но зачем они подстроили мне комнату пыток? Запугать меня? Показать, что с каждым, кто попадет к ним в руки, будет то же, что и с тем замученным? Но между нами огромная разница: он был против японцев. Говорили, что это какой-то кореец, не захотевший выдать своих сообщников. Но мы совсем другое дело, мы их сторонники. Нет, видимо, здесь была какая-то другая цель. Наверное, нам следует так же жестоко поступать со свои-
ми грешниками, иначе мы. не добьемся желаемого и не вернем утраченного. В этом случае наши грехи обернутся добродетелью...»
Дамдин-Очир достал из ящика тонкую рисовую бумагу в красную линейку, кисточку с тушью и с взволнованным сердцем- сел писать письмо хубилгану Довчину и хамба-ламе Содо-ву в монастырь Святого Лузана.
«Милостивым сподвижникам своим шлю чистосердечный; поклон и уведомляю о своем добром здравии и приятном возвращении на родину. Денно и нощно без устали направляю все струны души своей на возвеличивание нашей веры. Великий и мудрый господин из Страны восходящего солнца соизволил дать совет создать наряду о союзом послушников бурхана союз мирян. Это удвоит наши силы в борьбе с новыми порядками. Япония заверяет нас в своей поддержке военной силой и готовится к этому шагу...» Он написал еще несколько строк в таком же духе и закончил письмо словами: «Осенью надеюсь увидеть вас в добром здравии, а вы, почтенные отцы религии, сфабрикуйте к тому времени в.. большом количестве письма, в которых простые араты выражают готовность покончить с новой властью и добровольно отдать себя в руки японцев».
Через неделю послание Дамдин-Очира читал Балдан, с трудом сдерживая вспыхнувший гнев.
Под обжигающими, как языки пламени, полуденными лучами раскаленного солнца необозримый степной простор, подернутый голубым маревом, казался вымершим. На много миль вокруг, насколько способен охватить глаз, простерлась степная гладь, поросшая сочными травами и кое-где пересеченная караванными тропами. По бескрайним монгольским просторам можно ехать часами и не встретить никакого жилья. Иногда в степях стоят одинокие аилы или небольшие хотоны скотоводов, раз-деленные многими десятками миль. На самом горизонте маячащие, словно истуканы, синие горы, вечно голубое, без единого облачка высокое небо и желтое, как червонное золото, горячее солнце, живительной чистоты воздух, насыщенный ароматом трав, волнуют сердце монгола. Прекрасная обетованная земля!
По, едва приметной дороге, кое-где заросшей невысокой травой, на гнедом мерине тихой рысью трусил хубилган. Его голова была повязана не первой свежести платком, концы которого болтались у левого плеча, тэрлэг из коричневой далембы сильно выгорел на спине, а лицо всадника до черноты загорело и обветрилось. Путь хубилгана .пролегал от Улан-Батора к монастырю Святого Лузана. Уже неделя, как он не слезал с коня. Только
на восьмой день пути, на самом горизонте у подножия гряды, невысоких холмов показались смутные очертания монастыря и разбросанных вокруг него аратских кочевий, знакомые с детства, Довчин остановил коня, всматриваясь в даль, и в сердце его разлилась теплая волна неясности, чего давненько с ним не случалось. С этой весны он объехал немало сомонов, где живописная природа радовала глаз, но не волновала кровь.
Последний, год Довчин безвыездно жил возле улан-баторского Гандана, и первое время верховая езда его быстро утомляла. Но, привыкнув, он начал совершать многодневные поездки по аймакам и сомонам и часто, когда ночь заставала его в степи, а поблизости не оказывалось ни одного аила, где всегда можно- заночевать и попить горячего чая с молоком, Довчин проводил ночь под открытым небом, даже не разводя огня.
Бывали случаи, когда хубилган уставал до изнеможения, не в силах дерясаться в седле, тогда он начинал убеждать себя, что впереди его ждет большая удача и счастье, ради чего есть смысл изнывать от жары и усталости, голодать, страдать от жажды, выбиваться из последних сил.
На пути хубилгану попался неглубокий колодец, из которого он напоил коня и омыл запылившееся Лицо. Немного отдохнув, Довчин, однако, повернул коня не к монастырю, а к двум одиноко стоявшим юртам в часе пути от колодца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19