Замерз, хоть и оттепель. Снега ой-ой еще сколько! А на дороге слякоть. Хоть бы пальто у меня было!
Я нашел на винограднике сторожку и оттуда смотрел на горку, где было полно ребят. Они катались на лыжах,
на санках. Им-то что, дома их никто не заругает! Может, и побранят, да не побьют.
Анча Фиалова спускалась в деревню по руне. Руна — это такая насыпь из камней между виноградниками. Руны длинные и летом зарастают малиной, но сейчас вся малина под снегом.
Эй, эй! Конечно, это Анча Фиалова. Я сразу узнал ее по голосу.
Со стороны Врбинки послышалось пение. Я подумал, что, должно быть, поет Мишко Штефанец. Интересно, водятся ли у него еще голуби такие — зобастые, дутыши? Наверняка водятся: ведь Мишко Штефанец голубей не убивает и не продает. А не зайти ли к нему погреться?
И я пошел.
Мишко — высокий, тощий старик. Зимой и летом он носит короткую кожаную куртку и кожаную фуражку. Взрослые к нему не ходят, а порой и смеются над ним. Детям говорят, что нужно уважать всякого человека, а сами друг дружку высмеивают. Кто его знает, может, они из-за голубей Мишко завидуют?
Я остановился у деревянной калитки.
Мишко стоял на лесенке, доставал из кармана зерно и давал клевать его голубям прямо с ладони.
— Мишко, можно к тебе зайти?
— Что? — Старик обернулся ко мне.
— Мне на голубей поглядеть охота.
— На голубей? Много таких найдется! Вдруг голубь какой-нибудь пропадет, а я ищи потом.
— Почему же он пропадет?
— Таких, как ты, я уж не один десяток видывал!
— Мишко, а я у тебя еще ни одного голубя не взял. Если хочешь, я тебе помогу голубятню почистить.
— Голубятню? И другие чистили, да только почти всякий раз после того у меня голуби пропадали.
— А какие? Какой голубь у тебя пропал?
— Какой? Как же я тебе покажу, раз его у меня нет? Если бы голубки не несли яиц, у меня бы все голуби перевелись.
— Голубки и сейчас несутся?
— Много будешь знать — скоро состаришься!
— Мишко, у тебя был такой белый-белый, он еще пропал у тебя осенью...
— Правда, пропал такой. И осенью, и зимой мои голуби пропадали... Гу-у,— загукал он, и все голуби слетелись к нему с крыши.
— Мишко, да ты с голубями умеешь разговаривать! Что?
Он взял голубя, который сел ему на плечо, и посадил в голубятню.
— Попробуй скажи им что-нибудь,— принялся я его упрашивать.
— Голубям сказать? С голубями разговаривать не след, их понимать надо. А что озорник, как ты, понимает? Приходит такой сорванец с рогаткой, натянет резинку — и птица лежит у моего порога. Я несу ее в сад1 закопать, а другой головорез просит продать мне птицу для супа. Годится ли голубя в суп класть? В суп хороша и ворона. Ты уже ел ворону?
— Нет, не ел.
— Сама ворона не больно-то хороша, а в супе — это да! Я как-то варил-варил ворону, а она все же жесткая, словно чурка буковая.
— Правда?
— Правда.
— Мишко, можно к тебе погреться?
— Иди.
Мишко слез с лесенки и отпер калитку.
У МИШКО ШТЕФАНЦА
Мы уже вошли, а Мишко все рассказывал и рассказывал о своих голубях. Он сказал, что жил у него как-то один дикий голубь. Спал он в углу голубятни, где протекает крыша. Конечно, это весной было, когда то и дело дождик идет. Как раз з такое время голубь и прилетел, а домашние ему покоя не давали. Дикий и месяца не выдержал.
— Какой же он был?
— Клинтух.
— Клинтух?
— Да. Есть еще дикие голуби, их называют вяхирями.
— И такие у вас тоже были?
— Нет, таких не было.
— Какой вяхирь с виду?
— Вяхирь? Вяхирь побольше.
— Побольше всех других голубей?
— Зачем всех? Побольше клинтуха. Глаза у него желтые. Глядит, глядит, а как человека заметит, сразу и улетает.
Почему же он улетает?
— Боится.
— И тебя он боится? Да.
— Я видел дикого голубя, не знаю только, как он называется.
— Клинтух, — сказал Мишко. Может, это был вяхирь?
— Нет.
— Мог быть.
— Нет, не мог.
— Почему?
— У вяхиря глаза желтые.
— А может, и у этого были желтые?
— Нет.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Вяхирь — птица умная. Он смотрит на человека с сосны, а сам не показывается.
— Прятаться хорошо умеет?
— Да.
А ты его сам видел?
— На сосне видел.
— Что он, семена клевал?
— Да, на сосне семена из шишки выклевывал.
— Из шишки?
— Вот-вот. Я осторожно подкрался и говорю ему: гру, гру-у. А он мне в ответ тоже: гру, гру, гру-у-у-у.
— Так и ответил?
— Да, так.— Мишко посмотрел на окно, темнело уже.— Пора тебе и домой,— сказал он.
— Мне еще не надо.
— Надо.
— А что мне дома-то делать?
— Не пойдешь, так тебя дома забранят.
— Не забранят.
— Ты чей?
— Я? — Мне не хотелось называть свою фамилию.
— Зовут-то тебя как?
— Винцо.
— Значит, ты именинник сегодня?
— Ага.
— А почему же ты из дому ушел?
— Там нет никого,— соврал я.
— И мамы?
— Нет.
— А отец где?
— Отец на работе.
— Но вечером-то он вернется?
— Нет, не вернется.
— Когда же он вернется?
— Завтра только.
— А мама?
— Мама в Братиславе.
— И тебя одного оставили?
— Ну да.
— Сегодня оркестр в честь Винцентов будет играть, — сказал старик.
— Я знаю.
— Ив твою честь. В твою честь разве не сыграют?
— Сыграют.
— А может, музыканты у вас уже были? Дома никого нет, они взяли да и ушли дальше... Тебе лапши хочется?
— Какой лапши?
— С маком.
— Ты сам стряпаешь?
— Сам.
— И лапшу умеешь делать?
— Гляди!
Он подвинул ко мне миску, стоящую на столе. Лапша оказалась толстая, грубая, но маку в ней было много.
— А кто тебя стряпать научил? — спросил я.
— Меня? Я, видишь ли, сам научился. Дать тебе ложку?
— А где у тебя ложка?
— Вот.— Он достал ложку из кармана.
— А ты есть не будешь?
— Сперва ты поешь.
Я взял ложку и съел лапши не меньше трети.
— Понравилась?
— Еще бы.
Тем временем совсем стемнело. Старик взял миску и тоже поел. При этом он рассказал, что раньше у него были кошки, но их пришлось прогнать. Кошки, они хитрые. Глазищи зажмурят, а сами на голубей зубы точат. Влезет кошка на чердак или на крышу и к голубям одним махом перескочит. Правда, старого голубя она не изловит, а с молодым живо справится.
— Кошка у тебя задушила хоть одного голубя?
— Не успела, я ее застукал.
— Как это?
— Поймал и метлой вздул.
После этого Мишко еще что-то долго рассказывал. У меня начали слипаться глаза, и я даже не заметил, как заснул.
Утром я проснулся на лавке, закрытый одеялом и кожаной курткой. Под головой у меня лежала маленькая подушечка.
Я НЕ ПОШЕЛ В ШКОЛУ
Я сбросил с себя одеяло и сел. Протер глаза, огляделся. Где же спал Мишко? Никакой кровати не видно, только старый шкаф, стулья и стол. Может, есть еще вторая комната? Но как же это я заснул одетый?
Я вышел во двор. Мишко опять стоит на лесенке и опять голубей кормит. Некоторое время я смотрю на него.
— Доброе утро! — здоровается он.
— Доброе утро!
— Ты уже позавтракал?
— Нет.
— Там еще лапши немного осталось, можешь ее доесть.
— Можно?
— Конечно, можно.
— Мишко, а ты где спал?
— Я?
— Ты не был в деревне ночью?
— А что мне там делать?
— Где же ты спал?
— В сарае.
— И тебе не было холодно?
— Нет... Гугу! — загукал он на голубей.
Все голуби к нему слетелись и закружили около него. Он протянул руку, и один голубь сел прямо на ладонь.
— Мишко, а мне можно погукать?
— Погукай!
— Гугу-у-у-у! — загукал я, но голуби и не подумали ко мне подлететь.
— Загукай еще раз!
— Гугу-у-у!
Но и на этот раз они ко мне не полетели.
— Лезь ко мне наверх! — предложил Мишко.
Я мигом очутился рядом с ним. Он насыпал зерна на мою ладонь, взял меня за руку и загукал сам:
— Гугу!
Голубь перелетел с его руки на мою.
— Попробуй погукать ты! — сказал Мишко.
— Гугу-у-у! — загукал я.
Голубь испугался и взлетел на крышу.
— У тебя голос нехороший,— сказал Мишко.
— А почему?
— Не знаю.
Мы спустились на землю. Старик отставил лестницу и разбросал по двору остатки зерна. Опустошив оба кармана, он пошел со мной в комнату.
— Дома тебя не побьют? — спросил он.
— За что же меня бить?
— Дома-то не знают ведь, где ты ночевал.
— Не будут меня бить.
— А в школе?
— А там тоже не побьют.
— Раньше в школе были розги, и кого попало розгами пороли.
— Кто порол?
— Директор.
— Наш директор?
— А разве я знаю, кто теперь директор?
— Тернь.
— Какая у него фамилия чудная! — сказал Мишко.
— Какая есть.
— Он что, злой?
— А я не знаю.
— Розгу он о тебя еще не обломал?
— У него нет розги.
— Может, о кого другого обломал? В школе-то ведь плохо.
— Почему?
— Потому что там порют.
— Вовсе и не порют.
— Если не порют, значит, подзатыльниками угощают.
— И подзатыльники не дают.
— Правда? Почему же тогда в школу ходить не хотят?
— Кто не хочет?
— Ребятишки.
— Учиться им неохота.
— Может, их учат плохо?
— Может, и так.
— Я вот никого не зову, а ребятишки ко мне сами каждый день приходят и свои сопливые носы всюду суют.
— Сопливые? — И я поскорей вытер нос рукой.
— И грязнули. От земли не видать, нос сопливый, а сам стянуть что-нибудь так и норовит.
— А у меня какой нос? Мишко поглядел на меня.
— У тебя нос чистый,— сказал он.— В школе у вас за носами-то следят?
— Ага.
— А кто?
— Учительница наша.
— Она вас и учит?
— Она.
— А чему же она вас учит?
— Да всему.
— Всему-то все равно не научит. Глупый все равно ничему не научится.
— Но учиться-то надо всякому.
— Надо. К отличнику-то не придерется.
— Почему?
— А не так разве?
— Так.
— У тебя какие отметки? Получаешь единицы?
— Нам еще табеля не выдавали.
— Но в прошлом-то году у тебя колов не было?
— Двойки были.
— Гуськи? А будь у тебя пятерки да четверки, ты мог бы уже велосипед получить.
— Кто вам сказал?
— Я уж знаю.
— А у меня дома большая труба — геликон есть,— похвалился я.
— Врешь!
— Нет, не вру. Правда была...
— А сейчас?
— Сейчас нет, но мне ее опять отдадут.
— Не будешь учиться, не отдадут.
— Дадут.
— Нет, не дадут... Если хочешь, ешь лапшу. Мишко придвинул мне миску.
— Не хочется что-то.
— Ты что, обиделся?
— С чего это я обижаться стану? Когда Рудо Кеменеш уедет в Остраву, геликон мне опять дадут.
— А если Рудо не уедет?
— Все равно мне дадут.
— Учился бы ты получше, никто бы и не взял его.
— Но ведь я учился!
— На геликоне играть?
— На геликоне.
— И в школе учиться надо.
— Я и учусь.
— Как же ты учишься, если у тебя двойки? Эх, дружок! Если хочешь геликон или велосипед получить, хоть тресни, а в школе учись.
Я УШЕЛ В ДЕРЕВНЮ
Я медленно брел по деревне, стараясь всех обходить. Что, если меня за шиворот схватят и отведут к нашим? Я шагал вдоль ручья и все время оглядывался. Сегодня пасмурно, снова, пожалуй, снег пойдет.
И вдруг из-за школьной ограды выскочила прямо мне навстречу гурьба мальчишек. Я бежать. Сперва через ручей, а там по другой стороне улицы. Кароль Белуш бежал уже, совсем догонял меня, а за ним — Юро Ванда..
— Сто-ой!
Бегу дальше. Вдруг Кароль Белуш хвать меня за куртку!
— Чего вам от меня надо?
А меня уже со всех сторон дергают.
— Пустите меня, не то кусаться стану.
— Пошли с ним в школу!
— Не пойду я в школу!
— Не пойдешь? Так мы тебя отнесем!
— Я учительницу позову,— закричал Милан Футко и тут же с глаз исчез.
Остальные ребята потащили меня к школе.
— Его запрут в классе после уроков,— переговаривались они между собой.
— Не запрут.
— Вот увидите, запрут.
— Я на вас пожалуюсь,— попробовал пригрозить я.
— Пожалуешься? Ха-ха-ха! А кому же ты пожалуешься?
Анча Фиалова и Марьена Рачкова выбежали нам навстречу, и уже издали слышен был их смех.
— Чему вы смеетесь?
— Ай-ай! Опять тебе влетит!
— Ничего мне не будет.
— А кто из дому сбежал?
— Сами вы сбежали! Я у врача был.
— У врача? Вот врет-то! «У врача»!
— Куда вы его тащите? — спросила тетка Грзнариха, останавливаясь на дороге.
— В школу.
— Отпустите, пусть сам идет!
— Он еще убежит!
— Убежит?
— Он по сторожкам прятался!
— Ночевал у Мишко Штефанца.
— Гру-гру! Гу-гу!
— Кто это вам наврал?
— Гру-гру, гру-у-у-у...
Вдруг откуда ни возьмись — мой отец, да как гаркнет на мальчишек:
— Куда вы его тащете?
Я попытался вырваться, но они крепко меня держали.
Отец подбежал — и подзатыльники так и посыпались на ребят.
— Кто вам позволил его тащить?
Мальчишки разбежались кто куда, отец ухватил меня за рукав и повел домой.
— Та-ак... Значит, прогульщиком стал? Я молчу.
— Почему ты в школу не пошел? Я молчу словно воды в рот набрал.
— Ты что, понимать разучился? Почему в школу не пошел?
— У меня с собой учебников не было.
— Не было? А почему за ними домой не зашел?
— Проспал.
— Ну погоди, дома разберемся.
Вот мы и у калитки. Я замираю. Теперь начнется. Отец открывает калитку. Мама стоит на дворе, в руках у нее овощи.
— Та-ак!.. Нашелся наконец! Погоди-погоди, я сейчас тебе покажу!
Мама высвободила одну руку и протянула ее к моим волосам — видно, хотела дернуть, но отец втащил меня в кухню.
— Садись! — сказал он.
Я сел за стол.
— Есть хочешь? — спросил отец.
— Нет.
Мама хотела войти, но отец жестом показал ей, чтобы она осталась за дверью.
Почему ты убежал? — спросил отец.
Я боялся.
Кого ты боялся? Меня?
Я мамы боялся.
А меня, значит, не боялся?
И вас тоже.
— А сейчас не боишься?
'Я уставился в пол и молчу.
— Смотри! — сказал отец. — Я исхлестать тебя мог бы. И шапкой и ремнём. Захотел бы, так и два часа хлестал бы. Ты думаешь, что я на то и существую, чтобы бить тебя почти каждый день? Я из тебя человека сделать хочу, а ты — неблагодарный мальчишка! Мама говорит, что тебя надо отдать в исправительный дом. Как еще с таким сорванцом поступить? Для таких, как ты, лентяев, исправительный дом как раз и создан! Я тебе велосипед обещал, а ты не слушаешься. Рассердил маму, учительницу, меня. Скажи, заслужил ты велосипед?
— Нет... не заслужил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10