Теперь наша жизнь – постоянная гонка. Мы живем, не замечая самой жизни. Спим и не придаем значения снам – ведь нам важно лишь происходящее наяву. Нам бы только время скоротать; мы откладываем на потом то, чего бы нам действительно хотелось. Именно на этом «потом», а не на «сейчас» и сосредоточено наше внимание. В городах жизнь проходит, не оставляя человеку ни минуты на раздумья. В такой жизни нет ни секунды покоя, которая бы компенсировала непрерывную гонку. Ни у кого теперь нет времени ни на что. Даже на то, чтобы удивиться, ужаснуться, растрогаться, влюбиться, побыть наедине с собой. Тысячи причин – лишь бы не остановиться, не спросить себя, делает ли нас эта гонка счастливее. А если отговорок нет – что ж, мы прекрасно научились их выдумывать.
В детстве я знавал людей, обладавших изобилием времени. Это были пастухи из Орсиньи, деревни в тосканских Апеннинах, куда я приезжал на каникулы. Они часами лежали на лугу на вершине холма, пожевывая травинку, следя издали за стадом, мечтая, сочиняя стихи, которые они иногда вырезали на камнях у источника, или пели по воскресеньям, собравшись у оплетенной бутыли с вином. В Индии время есть у всех; часто найдется в запасе и бесхитростное размышление, которым можно поделиться с прохожим. Вот, к примеру, хозяин крохотной убогой чайной на обочине деревенской дороги. Заварив чаю, он нальет его тебе в глиняную пиалу, а потом, когда чай будет выпит, вдруг предложит эту пиалу разбить о землю и непременно обратит твое внимание на то, что пиала вновь стала частью той самой глины, из которой потом налепят много новых пиал. И прибавит, что с людьми происходит то же самое…
Древние греки, встречая индийцев на базарах Малой Азии, поражались этой их склонности к размышлениям и говорили: «Они же не торговцы, они философы!» Вот и в нынешней Индии, как и много веков тому назад, мудрец не обязательно должен быть брамином, управляющим храмом или книжником, наизусть знающим Веды; он может быть кем угодно.
Некоторые мудрецы – «святые», или «риши», – были людьми самого простого происхождения и самоучками. Нисаргадата Махарадж, пользовавшийся огромным уважением и умерший совсем недавно, сворачивал в деревянной будке сигарки «биди-биди» из листового табака. Рамакришна, великий риши XIX века, о котором писали Макс Мюллер и Ромен Роллан, родился в крестьянской семье. В такой же семье сельских тружеников век спустя родился и Рамана Махариши, человек, считавший молчание одним из самых действенных способов общения. При помощи этого своего молчания Рамана изменил жизнь тысяч и тысяч людей. И влияние его ощущается до сих пор.
Еще одним таким великим «простаком» был Кабир, один из любимейших в Индии поэтов; он тоже был «риши». Кабир жил в XVI веке в Бенаресе, был ткачом. Среди его учеников были богатые и влиятельные люди. Многие предлагали ему бросить работу и не торговать больше тканями, но Кабир отказывался: «Ткать – это мой способ молиться», – говорил он.
Когда Кабир умер, индусы и мусульмане пытались оспорить друг у друга право устроить похороны по своему обряду. Но он завещал так: «Просто накройте меня покрывалом, и все устроится само собой». Так и сделали. Когда же откинули покрывало, оказалось, что тело Кабира исчезло. На его месте лежал ворох цветов, и двум общинам ничего другого не осталось, как поделить их между собой.
У меня был в Дели свой персональный мудрец, и он тоже был «человеком базара». Мой друг, ювелир, был родом из Сундар-Нагара. В его старомодной лавке с изображениями предков и богов на стенах всегда царил полумрак, а в воздухе стоял чудесный аромат благовоний. Этот старик был единственным, с кем я мог поговорить о своем состоянии и о том, что творилось у меня в голове, не опасаясь вызвать у него жалость. Когда я рассказал ему о своей болезни, он отреагировал с поразительной деликатностью, а его история о мусульманине, которого столкнули с крыльца мечети, того, который катится по лестнице и на каждой о ступеньке поминает Аллаха, меня глубоко потрясла.
Время от времени я навещал его. Однажды утром я пришел в тот момент, когда из магазина выплывала жена одного европейского посла. Ее поджидала машина с номерным знаком 01, с водителем в ливрее, на которой красовались цвета национального флага. Я не удержался и съязвил насчет заносчивости некоторых дипломатов, которые представляют не столько свои страны, сколько самих себя.
Ювелир ничего на это не ответил. Он просто рассказал притчу о боге Индре.
Индра по поручению других богов убил гигантского дракона, который держал в своем брюхе всю воду мира. Этим Индра вернул жизнь земле и счастье людям, но сам так возгордился своим подвигом, что голова у него пошла кругом; он попросил бога искусств построить ему большой дворец, в котором подобает жить герою. Чудесный дворец был построен, но Индра был недоволен: он хотел еще больше комнат, еще больше садов. Зодчий пошел к Брахме и пожаловался ему на Индру. Брахма поручил Вишну вмешаться. В обличье маленького мальчика тот явился к воротам дворца Индры и попросил, чтобы его принял сам царь. Индра сначала рассмеялся над дерзостью маленького попрошайки, но все же решил его выслушать и с высоты трона спросил, чего он хочет. Приблизившись, мальчишка рассмеялся, потому что из-за его спины вышло муравьиное войско и заполонило тронный зал.
– Что это за муравьи? – спросил Индра с дрожью в голосе.
– Эти? – переспросил мальчик. – Все они были Индрой в прошлой жизни.
Индра понял.
Понял и я, что и говорить, ювелир был истинным дипломатом. В другой раз мы заговорили о детях. У него их тоже было двое, и я спросил, что еще мы можем дать им.
– Да отдайте им все, что есть. Оно им нужнее, чем вам. В нашем возрасте следует заботиться лишь о вечном, о том, что не умирает. Все остальное прочь! Знаете историю Нанака?
Я знал, что гуру Нанак был великим сикхским святым. Но что же это за история?
– Вся жизнь гуру Нанака протекала в странствиях… – начал ювелир.
Приходит он как-то раз в одну деревню. Видит красивый дом, украшенный разноцветными флагами. В нем живет местный богач-ростовщик, который, наполнив монетами очередной ларец, на радостях поднимает новый флаг и устраивает праздник. Гуру Нанак подходит к этому дому и просит, чтобы ему дали немного поесть. Хозяин узнает в нем святого человека и велит принести путнику еды и питья.
Закончив трапезу, гуру Нанак спрашивает ростовщика, не может ли тот оказать ему услугу.
– Конечно, могу, – отвечает ростовщик, довольный, что может добрым делом улучшить свою карму. – Я сделаю все, что ты захочешь.
Гуру Нанак вынимает из кармана ржавую булавку:
– Сохрани-ка ее для меня, а вернешь, когда мы встретимся в следующей жизни.
– Обещаю, – говорит ростовщик, – и даже ничего не возьму с тебя за услугу.
Гуру Нанак снова отправляется в путь, а ростовщик идет к жене и рассказывает, что произошло.
– Что за глупец! – говорит ему она. – И как же, по-твоему, ты это выполнишь? Ведь ты, когда умрешь, не заберешь с собой даже эту булавку!
Ростовщик понимает, догоняет святого человека, падает к его ногам и просит, чтобы он позволил ему стать его учеником и сопровождать его. Ювелир добавил:
– Смерть отнимает у нас все. Если нам удастся избавиться от лишнего груза до ее прихода, мы будем чувствовать себя свободнее.
Вот оно! Стоит ли ждать последнего мгновения, чтобы избавиться от балласта – от этих вещей и эмоций, которые нас тяготят? Не лучше ли сделать это сейчас, сознательно, пока есть силы? Вот это было бы подлинное освобождение!
– Конечно, смерть придет, – сказал ювелир, – так пусть не застанет нас врасплох. Помните присказку «не на базаре, так в Самарканде»?
Мне захотелось услышать эту историю, особенно в его пересказе.
Однажды халиф посылает визиря на базар, послушать людские разговоры. Тот идет и в толпе видит худую высокую женщину в черном, которая пристально смотрит на него. В ужасе визирь бросается бежать. Прибежав в халифу, он умоляет его:
– Помоги, о повелитель! На базаре я видел Смерть, она пришла за мной. Позволь мне уехать, молю тебя. Дай мне лучшего скакуна, чтобы к вечеру добраться до Самарканда и спастись.
Халиф соглашается, визирь вскакивает в седло и исчезает в клубах пыли.
А халифа разбирает любопытство, и он сам отправляется на базар. В толпе он замечает эту черную женщину, подходит и спрашивает.
– Ты зачем напугала моего визиря?
– Напугала? Да я ему и слова не сказала, – отвечает Смерть. – Просто удивилась, когда увидела его здесь, потому что к ночи у меня с ним свидание в Самарканде.
Вот такие разговоры вели мы с ювелиром – индийским ювелиром.
А где еще, как не в Индии, встретишь такого зубного врача, как доктор Сиддхартха Мехта из Хан-Маркета? Чтобы вырвать мне зуб, он сделал легкий обезболивающий укол, взял щипцы, предупредил, что я могу услышать хруст, сосредоточился, потянул, и зуб послушно вышел. Положив щипцы на столик, доктор поднял глаза к небу.
– Спасибо, – сказал он своему богу. Потом, обращаясь ко мне, добавил:
– Знаете, он мне всегда помогает…
Свет в ладонях
Слово «рэйки» и два обозначающих его иероглифа я когда-то увидел на стенде Нью-Йоркского Открытого центра. Афиша приглашала желающих записываться на курс «Первый уровень рэйки», занятия проводились по выходным.
Эти знаки меня заинтересовали. На китайском они означают «вселенская энергия», но там говорилось, что на курсах речь пойдет о целительных свойствах духовной энергии. И вот это меня насторожило. Потом я прочитал, что основателем этой практики, позволяющей лечить себя и других, был некий японец, живший сто пятьдесят лет назад, и я решил сходить из любопытства. Я долго жил в Японии и отлично знал, как виртуозно дети страны Восходящего Солнца умеют присваивать чужие идеи и затем выдавать их за исконно японские. На Хоккайдо я посетил «первую в мире пирамиду» – естественно, японскую, – а также «могилу Христа» и «дом Санта-Клауса». В Нью-Йорке меня как-то не тянуло узнать, что же там некий японец проделал с китайским понятием «ци», жизненная энергия.
Но здесь, в Дели? Обучение рэйки у двух индийцев? Сочетание было слишком невероятным, чтобы я удержался. Я позвонил и записался. На занятия следовало явиться в удобной одежде из чистого хлопка или чистой шерсти; никакой туалетной воды или одеколона, чтобы не «препятствовать свободной циркуляции энергии».
Курс проходил в окрестностях Дели, неподалеку от Кутаб-Минар – очень высокого минарета из красного камня, построенного девятьсот лет назад афганскими завоевателями в качестве символа мусульманского господства. Место было чистое и приятное. Просторные комнаты выходили в красивый, залитый солнцем сад. На полу лежала огромная циновка, покрытая белыми простынями. Мы сидели на полу. «Наставники» – мужчина и женщина, лет по пятьдесят (кто знает, чем они занимались раньше – возможно, учительствовали) – сидели на низком деревянном помосте в позе лотоса, естественной и элегантной… если уметь в ней сидеть. Еще она полезна для здоровья. Я, например, приучил себя читать и писать в позе лотоса и полностью излечился от болей в спине.
Нас собралось тридцать, в большинстве женщины; каждый представился. Я назвался пенсионером и этим ограничился. Меня удивило, что слушатели, все индийцы, кроме меня, так напоминали посетителей занятий в Нью-Йоркском Открытом центре – интересные, но явно переживающие кризис; образованные, но неудовлетворенные. Каждый из них искал «чего-то другого», утешения, выхода… Здесь были женщины среднего возраста с семейными проблемами и молодые женщины – «свободные», но одинокие. Среди мужчин были радиолог, рекламный агент и фотограф.
Все это были жертвы того же самого общества потребления, которое в Америке и Европе вынуждает людей искать отдушину на курсах медитации, йоги, Таро или цигуна, которое сделало из моего нью-йоркского анестезиолога «кашмирского суфия». Они были индийцами в «новой Индии», городской и преуспевающей, той, которая уже не первый год мечтает о модернизации на западный лад, той, которая уже приобретает духовные недуги Запада.
Эта «новая Индия» – когда-то колонизованная англичанами, глубоко презиравшими все индийское, – сейчас подлаживается под господство нового империалистического гиганта – Соединенных Штатов Америки. Это Индия новой буржуазии Дели, Бомбея и Калькутты; Индия, отвернувшаяся от большинства собственного народа. Это Индия, которая перестала быть вегетарианской, которая пьет спиртное, носит джинсы, посылает детей учиться за границу и похваляется своим «западничеством». Это та Индия, которой понадобилась собственная ядерная бомба. Спору нет, это ее право, но в то же время это и отречение от традиционных поисков силы – не такой банальной, как сила оружия. Это Индия, которая отвергла Ганди.
Оба «наставника» знали, с кем говорят, и поэтому речь, с которой они выступили, чтобы познакомить нас с рэйки, с успехом можно было произнести и в Нью-Йорке. Итак, весь мир страдает от одних и тех же проблем. Человеческие отношения все больше превращаются в фикцию, люди удаляются друг от друга, становятся все более одинокими. Земля в опасности из-за нарастающего загрязнения окружающей среды, род человеческий на пороге гибели, а если и выживет, то в ближайшие двадцать лет общество изменится до неузнаваемости. Поэтому ученые и святые должны объединиться для спасения мира.
Подавляющее большинство индийцев такая речь вряд ли увлекла бы. Подобные проблемы не касались сотен миллионов людей, живущих в деревнях или вдоль Ганга, где для многих будет новостью то, что человек ходил по Луне.
– Как вы можете продолжать поклоняться солнцу и луне, будто это боги? – спросил как-то западный путешественник у старого брамина. – Солнце всего лишь пылающий газ. Что касается луны, то там уже побывали американцы и водрузили свой флаг.
– О нет, – отвечал брамин, счастливый и безмятежный в своей молельне. – Мы поклоняемся совсем другим Солнцу и Луне, которые далеко-далеко, в ином мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85