Один из них держал фонарь: лучи света, проникая сквозь мои прикрытые ресницы, казались золотыми нитями.– Вот он.Говорил Кайт – его голос, хоть и заглушённый, все же был узнаваем.Они подошли к кушетке, на которой я лежал. Моя голова была слегка повернута в их сторону, зубы обнажены, глаза неподвижно уставились в какую-то точку во мраке. Двое остановились, как будто меня окружала невидимая стена.– На нем чумные знаки, – сказал другой.– Посмотри на его руку, – сказал Кайт.– Подожди… не подходи слишком близко.Головной убор еще больше искажал его голос, чем у Кайта, но все же и в нем было что-то неуловимо знакомое.Один из них – Кайт, кажется – поставил фонарь на пол, протянул свою белую трость и ткнул меня ею в бок. Ткнул на пробу, почти почтительно. Слава богу, у меня есть кое-какой опыт изображения мертвеца. Однажды – когда меня закололи в самом начале сцены битвы – мне пришлось лежать на краю сцены «Глобуса» прямо перед зрителями. Казалось, это продолжалось часы, да еще и дождь моросил, и при этом на моем лице не должно было отражаться большего неудобства, чем то, которое испытывает человек, умерший насильственной смертью на поле сражения. Вся штука в том, чтобы полностью расслабить мышцы, дышать неглубоко и думать о чем-нибудь более приятном. Чем я и пытался заниматься сейчас, когда лежал на кушетке и получил пару тычков в бок. Потом второй голос сказал: «Довольно».Я благодарил Господа, что они не подошли слишком близко. Обстоятельства благоволили хитроумию Абеля и его умению обращаться с гримом – эта пара поверила в мою смерть. Тонкий жезл позволял своему владельцу держаться на расстоянии от заразы, так что Кайт, наверно, стоял в нескольких футах от меня. К тому же свет шел с пола, а фальшивые могильщики носили капюшоны, которые ограничивали их зрение. Толстые линзы поблескивали в полумраке. Позже я подумал, что именно так должен чувствовать себя умирающий ягненок высоко в горах, когда он лежит, окруженный уродливыми птицами – собирателями мертвечины, огромными черными воронами и стервятниками.Играть покойника не так сложно, когда речь идет о пьесе. Изображать его гораздо труднее, когда это буквально вопрос жизни и смерти. Это было сродни кошмару, где ты не в силах пошевелиться, не в силах издать звук. Только что в кошмаре ты в конце концов просыпаешься. Я уже бодрствовал; бодрствовал, но превратился в камень.Как я и предсказывал Абелю, пришедших куда больше интересовало богатство этого дома. Наверно, они опасались, что в любой момент на пороге появится орава других могильщиков и перехватит добычу. Фонарь убрали с пола, и оба злоумышленника переключили свое внимание на другие части комнаты. Я был лишь предлогом для их присутствия, труп, не стоивший и ломаного гроша. Я снова задышал медленно и неглубоко, только теперь поняв, что все это время удерживал дыхание.Именно в этот момент мне и надо было позвать Абеля и Джека, но что-то помешало мне. Легко было говорить о криках и призывах на помощь, но осуществить это на самом деле оказалось весьма затруднительно. Не знаю почему. Может, потому, что, закричав, я сбросил бы маску, защищавшую меня до сих пор.Вместо этого я ждал, что мои друзья ворвутся в спальню и спасут меня. Конечно, они должны были услышать, когда злодеи вломились в дом. Но я-то их не слышал, правда? Я осознал их присутствие только тогда, когда они уже стояли в этой самой комнате. Может, они даже и не вламывались в дом, а раздобыли ключ каким-нибудь окольным путем, как и Джек Вилсон. А может, Джек не сумел как следует запереть входную дверь. Какое это имело значение? Они были внутри, а где мои друзья?Могильщики бесшумно двигались по темной комнате. Я молился, чтобы кто-нибудь из них с грохотом уронил серебряный подсвечник или споткнулся в полумраке. Они ничего не уронили и не споткнулись. Скорее, они даже как-то привычно передвигались по комнате, перешептываясь время от времени, наводя луч фонаря на определенные предметы. Последние, насколько я мог заметить краем глаза, откладывались в сторону.Спустя несколько минут, которые показались часами, я понял, что должен что-то сделать. Абель и Джек не собирались врываться в спальню и спасать меня. Я был предоставлен самому себе. И единственным моим шансом было действовать немедленно. Вскочить, ужаснув их внезапным исцелением, закричать и завопить, застать их врасплох. Парадную дверь, вероятно, оставили незапертой, так как, считал я, воры планировали быстренько исчезнуть, как только загрузят свою телегу. Я не желал становиться частью их груза. Если мне удастся ошеломить их, я, возможно, сумею выскочить на улицу и позвать на помощь.Очень медленно я повернул голову. Фонарь стоял в дальнем углу комнаты на буфете. Рядом с ним было несколько поблескивавших предметов. Меня охватило негодование от имени Эдмунда Коупа, находившегося в Питерборо, в милях отсюда. Все это была его собственность! На моих глазах один из закутанных воров принес, обхватив руками, большую чашу или кувшин и добавил ее к общей куче. Это был Кит Кайт. Я уже мог немного отличать их друг от друга. Сначала я удивлялся, почему они не снимают свои капюшоны, но потом вспомнил, что для них этот дом был заражен. Интересно, где второй? Этого я не мог узнать, не сев и не оглядевшись.Хватит думать, хватит задаваться вопросами.Если я не двинусь с места сейчас, мне конец.Я резко поднялся со своего смертного ложа.Человек у буфета тотчас же повернулся. Должно быть, он уловил движение краем своей линзы. Для него я восстал из мертвых. Он что-то сказал – ругательство, возглас – и уронил свой большой кувшин. Тот ударился о голые доски и зазвенел, как самый настоящий колокол. Я был уже на полпути к двери.Затем я выскочил в дверь и побежал по коридору.Там было темно, но я интуитивно нашел дверь, ведущую на улицу. Конечно, она была закрыта. Я стал лихорадочно нащупывать ручку, одним ухом прислушиваясь к звукам погони. Потом осознал, что ничего не слышно. Возможно, Кайт грохнулся замертво от ужаса. Где второй?К счастью, дверь не заперли. Она открывалась внутрь.Я почти вывалился через нее на Гроув-стрит.Первой неожиданностью стало то, что было еще светло, почти светло. Кругом были люди. Обманщики не стали терять времени и поспешили в дом Коупа, положившись на свои черные одежды. Их повозка стояла возле двери. Между оглоблями ждала пегая кляча.Я щурился, как человек, вышедший из пещеры.Трое или четверо прохожих наблюдали за мной, пока я решал, что делать дальше.– Помогите мне, – сказал я, протягивая руку.Едва ли это был вопль – на мой взгляд, скорее разумное заявление.Тогда почему они выглядят такими испуганными, почему пятятся, пускаются наутек и исчезают за углом?Потому что, ответил внутренний голос, они видят человека, выскочившего из дома, окна которого занавешены или закрыты ставнями. У человека безумный и отчаянный вид. Он покрыт чумными опухолями, черно-серебряные пятна расползлись по всему его лицу и рукам.– Подождите! – закричал я.Ничего не выйдет, сказал внутренний голос, они никогда тебе не поверят. Да и все равно злодеи уже убежали. Ты меченый человек. Ты мертвый человек.А потом мой внутренний голос больше ничего не сказал, потому что я получил страшный удар по затылку. Пошатнувшись, я круто развернулся и увидел человека в капюшоне с клювом. Тут я оступился, и черный плащ проскользнул передо мной, пока я падал на камни мостовой к ногам человека. Потом земля вздыбилась, разверзлась и поглотила меня. Карета купидона Вы склоняетесь над ним на улице, после того как он упал. Он разбил голову о камни, кровь струится по его лицу. Вы почуяли подвох сразу, как только узнали его там, внутри, в доме, который не принадлежит ему. Теперь же, в свете угасающего дня, вы внимательно изучаете предполагаемые признаки чумы. Вы знаете, что он находчивый малый, зарабатывающий себе на жизнь тем, что выдает себя за других, так что вы сомневаетесь в подлинности этих опухолей. Что ж, Ревилл, может, и ускользнул от вас из дома госпожи Рут, но сейчас он сунул голову прямо в пасть опасности. Если он еще не мертв – а он не мертв, вы видите, его грудь поднимается и опускается, – то скоро будет. Ну а если он хотел поиграть со смертью, то скоро поймет, что игра перестала быть шуткой. Никого нет на Гроув-стрит. Любой прохожий устрашится того, что увидит: могильщик в капюшоне, склонившийся над телом жертвы чумы. Из дома выскакивает Kaйm в крайнем волнении. – Мы раскрыты! Он смотрит на тело на земле: – Ревилл? – Да. – Он был тем мертвецом? – Не совсем мертвецом. Помоги мне затащить его в телегу. – Он воскрес. – Он и не умирал. – Там, внутри, есть еще и другие, – говорит Kaйm. Даже через капюшон вы слышите дрожь замешательства в его голосе. – Сколько их там? – Не знаю. Они кричали. Я закрыл на ключ дверь в заднюю часть дома. – Хорошо. Удивительно, что у Кайта хватило на это ума. Но всякое спокойствие его оставило. Напуганный конюх суетится вокруг тела Ревилла, как огромная птица. – Хорошо! Как можешь ты говорить «хорошо»! Мы раскрыты, повторяю тебе! – Положи его в повозку, – говорите вы. – Что подумают люди? Вместе вы поднимаете тело актера и бросаете его в телегу. Вы хотите вернуться в дом, но Kaйm хватает вас за рукав: – Мы должны бежать. Стряхнув его руку, вы входите в темный дом. Через коридор быстро проходите в комнату и сгребаете из буфета все, что можно унести. Откуда-то издалека доносятся крики и удары. Друзья Ревилла, без сомнения. Значит, это был обман, ловушка. Вы заворачиваете добро в ковер, покрывающий стол, и выносите свой груз на улицу. Kaйm никак не находит себе места – ворона в сумерках. Вы спокойно велите ему сесть на козлы, на место возницы. Он садится, но оглядывается на тело Ревилла и небольшую кучку столового серебра, которое высовывается из складок ковра. Вы видите его насквозь, хотя ею лицо остается в тени. Он боится, что нас остановят и начнут спрашивать, хотя сейчас уже почти темно. – Вещи из зараженного дома, – объясняете вы просто. – Никто нас не спросит. Никто и не подумает остановить вас. Неужели маленький конюх до сих пор не понял, что лучшая защита – в дерзости? Вы оба делаете услугу этому прекрасному городу. Вы вывозите трупы из домов, пораженных чумой… или ядом. Если оставить их гнить, тела распространят свои недуги вместе с гибельными парами, что исходят от них и просачиваются через щели в окнах и трещины в стенах. Вы увозите тела туда, где они больше не смогут навредить, туда, где – в определенном смысле – они даже могут принести некоторую пользу. И в самом деле, вас нужно вознаградить за вашу службу. Вы заслужили право на кое-какую прибыль из того, что собираете по пути. Никто не остановит вас. Вы скользите мимо, в сумерках или на заре, две тени в плащах и капюшонах, как настоящие ангелы смерти. Вы чувствуете себя неуязвимым. Вы думаете о том, сколько трупов уже достигло Цели на этой побитой телеге за несколько дней. Мужчины, женщины ь дети. Мужья и жены. Любовники, слившиеся в последнем объятии. Право же, эта повозка! – самая настоящая карета Купидона. Но все уже почти закончено. Пора покинуть этот город. Вы, может, и чувствуете себя в безопасности, но мастер Кристофер Kaйm, конюх «Золотого креста», – нет. Вы сидите рядом с ним, пока он молча направляет телегу и лошадь по улицам города. Вы ощущаете, как он трясется, – непрестанная дрожь, она не связана с ухабами, на которых подпрыгивает телега. Внезапно он сдергивает с себя капюшон и отбрасывает его в глубину повозки. – Я думал, ты боишься, как бы тебя не увидели? – говорите вы. – Я устал от этого, – отвечает он. Затем он снова замолкает. Слышно только скрип тележных колес. Вы тоже могли бы снять свой головной убор, но почему-то кажется более… естественно… носить его сейчас. Он сидит как вторая кожа. – Что случилось с Хоби? – наконец подает голос Kaйm. Вы поднимаете глаза на небо. На западе горит полоска света, но, под взглядом ваших стеклянных линз, свет угасает. Мертвенно-бледная луна поднимается с другой стороны неба. – Хоби утонул и завещал нам свою лошадь и телегу. Вы поворачиваетесь к Кайту, невольно думая о том, каким, должно быть, представляетесь ему. Уродливая птица на жердочке, медленно поворачивающая в темноте свою уродливую голову. Вы едва видите его, но чуете его страх. Странно, чем больше он боится, тем вам спокойнее. – Утонул? Жена Хоби говорит по-другому, – отвечает Kaйm, но не так-то просто ему заставить себя произнести эти слова, так как он понимает, что стоит за ними. – Вот как? – отзываетесь вы. Возможно, осталась еще одна или две мелочи, о которых придется позаботиться, прежде чем вы сможете уехать из Оксфорда. – По-разному можно утонуть, – говорит Kaйm. – Тем лучше было для Хоби, – говорите вы. – Он обкрадывал нас и продавал украденное на сторону. – Я устал от всего этого, – снова говорит Kaйm. Вы проезжаете мимо церкви Св. Эббе. Глухо звонят колокола. Лошадь знает дорогу. Вы протягиваете руку назад и берете палку, которую захватили из передней дома на Гроув-стрит. Палка, которой вы сшибли Николаса Ревилла. Больше похожую на дубинку, ее, возможно, держали там для того, чтобы слуге, открывающему дверь, было чем пригрозить непрошеным гостям. Она пришлась весьма кстати, когда актер вслепую пробрался мимо вас и выскочил на улицу. Ваши пальцы сжимаются вокруг рукоятки. Кит Kaйm останавливает лошадь, когда повозка достигает места своего назначения. Он разворачивается, чтобы спрыгнуть с телеги. В этот момент вы с силой опускаете дубинку на его затылок. Дубинка дрожит в вашей руке. Ну и крепкая же башка у этого конюха! Kaйm падает на землю; вы сбрасываете свой капюшон, слезаете с облучка и подходите к нему. Он не шевелится, но вы наносите ему еще один удар, на всякий случай. Затем стаскиваете с телеги тело Ревилла и кладете его рядом с Кайтом. Вы подумываете, не стукнуть ли и Ревилла еще раз, но ваша рука чувствует внезапную усталость от всего этого битья. Оставим его на попечение другого. Он не протянет там долго. Затем вы стучите в дверь.
Я проснулся в аду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36