Он высунул в окно руку под углом в девяносто градусов и приветствен – но махнул самым недружелюбным образом.
Сукин сын хочет меня запугать. Я прибавил газу, однако не смог оторваться. Как можно скорее и круче свернул к городу, а он держался в дюйме от моего заднего бампера, схватив одной рукой руль, а другой по-прежнему выражая свое недовольство.
– Давай, Пегая!..
Мы уже вылетели на прямую дорогу. У меня возникла идея, я направился прямо к цели. Парень, видно, нажал на педаль, подрезал меня, я вильнул вправо. Стараясь сообразить, в какую сторону надо выкрутить руль, принял правильное решение. Физика выправила машину, я пулей полетел под уклон, увеличив дистанцию. В тот момент, когда он чуть меня не догнал, до отказа повернул руль вправо и понесся к полицейскому участку со скоростью сорок пять миль в час. Парень долю секунды следовал за мной, потом сообразил, куда я направляюсь, и вильнул назад к шоссе.
Теперь коп, стоя в трех дюймах перед капотом моей машины, спрашивал:
– Какого… черта?…
– Видели вон того типа? Промчался мимо вас на скорости сто миль в час…
– Попрошу выйти из машины.
Похоже, мне, наряду с Керри, предстояло испытание хотя я в подобные вещи не верил. Должно быть, биология, сама природа против меня, и я не намерен умножать свои беды. Тут у меня не возникает никаких проблем. Равно как и у каждого прочего.
– Вам никогда в голову не приходило, – полюбопытствовал коп, – что не стоит на такой скорости врываться на полицейский участок?
– За мной шла погоня.
– Кто же за вами гнался?
– Один тип, который хотел купить наркотики у моей бывшей подруги.
Как только я это сказал, сразу понял, что тупей меня в Бейкерсфилде никого нет, хотя многие претендуют на чемпионскую ленточку.
– Вы наверняка догадываетесь, – продолжал он, – каким будет следующий вопрос.
– Керри Кацумата.
– Знакомая личность.
– Она больше не торгует. Сама даже не принимает.
– Тоже знаю. По крайней мере, думал, что знаю. Он жестом отмел меня в сторону и осмотрел машину.
Потом уточнил:
– А вы? Употребляете? Зачем кому-то гнаться за вами, черт побери?
– Я с ним столкнулся, выезжая задом с дорожки у трейлера Керри.
– Пили?
– Пока нет.
Я услышал шорох пакета, прежде чем увидел его в руках полисмена.
– А это что?
– Деньги.
– Грязные? Полученные за наркотики?
– Просто деньги.
– Сомневаюсь. Пройдемте.
Я вышел на административный свет. Флуоресцентные лампы освещали участок, словно он представлял собой бюрократические небеса. Мы уселись в кабинке 12В. Я объяснил, откуда деньги. Полицейский записал показания.
– Она не торгует, – настаивал я. – Сама дала мне деньги. Они теперь мои.
– Не учли возможности, что это наши деньги – грязные?
Теперь я попал в их список. И сам их добавил к собственному списку: Деннис, САВАК, парень в надетой задом наперед бейсболке, полиция штата, Рози, Мэри, Азаль и, после того как копы к ней заявятся, Керри.
– Наверно, попозже отправитесь в трейлер? – спросил я.
Коп взглянул на меня и качнул головой.
– Не попозже. Ребята уже там. Она нам только что звонила. Что это был за тип? Фамилию знаете?
– Нет. Может, Керри знает.
– Номер машины?
– Вообще не видел табличку.
– Какой марки машина?
– В марках я не разбираюсь. Маленькая, зеленая.
– Господи Иисусе.
Он вытряхнул из пакета деньги и пересчитал.
– Две тысячи двести двадцать три доллара. Любопытно, сколько двоек. Знаете, какой сегодня день?
– Вторник.
– Второй день недели. – Он послюнил палец, отсчитал двести долларов, протянул мне. – Депозит. За остальными вернетесь, когда мы их проверим. Или Керри сама заберет.
– А когда…
– Ш-ш-ш. Следующий вопрос стоит две тысячи долларов, которые я вам пока не вернул.
Я проехал полмили и встал на дороге, нацелив нос машины на солнце. На капот сели пчелы, желая проникнуть внутрь, поэтому я не выключил кондиционер, оставил включенным мотор, который работал на деньги, брошенные в щель автомата на бензозаправке. Свидетельство коварного заговора, который разгадывала Керри, – любезность Саудовской Аравии, донесшаяся через полмира до американской пустыни.
Совесть велела вернуться к ней, но вопрос стоял так: беги или дерись, а наркоманка в паре с алкоголиком не крепче каждого в отдельности. Нервная система грохнула, рассыпая страх. В страхе я представил себе птичку-рыбку, парившую надо мной со словами:
– Катись, парень, проваливай!
Что такое трусость и смелость – химические реакции? Если так, то мне требуется переливание крови, потому что я снова бегу. От совести было мало толку. Она говорила о том, чего я уже точно не сделаю.
Потом рядом с пчелами уселась настоящая птичка – библейский знак, сказал бы кто-нибудь другой. Я нажал на гудок.
– Пошла к чертям.
Может, поехать домой? Но при мысли о Рози я съежился, словно она и за столько миль могла хлестнуть меня ремнем.
Птичка вернулась. Пришлось прогудеть десять раз, прежде чем совсем улетела. Несколько пчел раскисли на капоте, слишком утомленные, не в силах умчаться с жужжанием, не успев вонзить жало.
Мне что-то нужно. У меня одна задача. Без нее остается вернуться назад, но дом, где царит хаос, вообще не дом, там не ждет приветливая перина. Он становится больницей. Я бы поблагодарил медперсонал за заботу, но изо всех сил ждал выписки.
– Прощайте, сестра Рози. Я – Одиссей, не готовый ржаветь от безделья, хотя мои знания утекают с каждой секундой.
Я поехал к «дому отдыха», где впервые встретился с Керри. Кредитной карточки у меня не было – Рози еще до женитьбы потребовала уничтожить ее, – поэтому я заплатил за ночлег. Войдя в номер, увидел в постели Керри. Потом она растаяла.
Я включил в розетку ноутбук, подзарядил, пока дисплей не засветился. Там оказалось единственное сообщение, на этот раз от имени ПРОЙДОХА-ДЖОНТОМАС: «Ты меня еще не нашел? Я тебе ничего не скажу. Может, вернешься домой, чтоб я тебя сама нашла? Обоим будет легче. И еще: если скоро меня не найдешь, я покончу с собой и свалю на тебя. Не спрашивай как. Сумею. Тут кругом твои отпечатки».
Ох. М-м-м.
Той, кто это пишет, известно, что я уехал из дома. Известно, что я ее ищу. Значит, вполне могла написать какая-то женщина, у которой я уже побывал, только точно не скажешь, кто именно. Мэри подозревать неразумно, если только она в день моего визита не отправилась в другое место, чтоб послать сообщение по электронной почте, захватив с собой коробку с яйцами для отвода глаз – хитрая уловка. Хотя тут же явился Хесус, отлично осведомленный о коробке. Керри уверена, что нашла утешение в бамперной наклейке, была ко мне добра, вдобавок мы не совершили того, что закон природы считает кровосмешением. Остается Азаль. По-моему, также нельзя исключать Денниса Грозного и САВАК.
Невозможно ехать домой. Что-то происходит. Я по-прежнему верю – что б это ни было, все равно лучше, чем ничего. А как только упал на матрас, почувствовал приближение четырехбалльного землетрясения.
Землетрясение в четыре балла

Нам, паукам, приходится лезть по сотканной паутине.
Добрались до Луны, но по-прежнему держимся за слова, услышанные в пустыне.
Не хотим разгонять колдовские чары мертвецов,
Не обращаем внимания на подсказки в клубах
реактивного выхлопа, на сверхзвуковые секреты.
Это что, рукотворная трещина? Я для этого слитком стар.
Пришел час: вот что тебе приказано сделать.
Одиссей, я в восторге от твоей последней задачи,
Но на этот раз сам призван на службу, пустился в свое путешествие.
Париж, Берлин: куда еще деться экспатрианту?
Выстроим лагеря для интернированных персидских кошек.
Просто на всякий случай. Никогда точно не угадаешь.
Заснув в летящем трейлере, вижу бобовые стебли в троекратных очках, птицу-рыбу.
Сам стряпаю сны.
Спи, матадор, спи. Просьба не беспокоить.

Четыре
Никогда не забывай повесить на дверь табличку «Просьба не беспокоить». Иначе постучат и откроют дверь. Завидев тебя в постели, бормочут: «Вот черт», – уборку надо сделать немедленно. Но я подумал, а вдруг дверь откроет самая сверхъестественно одаренная на белом свете горничная, возьмет меня за руку и скажет: «Знаю, что с тобой происходит. Все написано вот тут на ладони».
Вместо того я откинул отельные простыни цвета осенних листьев и вышел на балкон. Мысленно нарисовал карту Калифорнии, прикинув, далеко ли до Фресно, следующей моей цели. Интересно, покину ли я когда-нибудь Золотой штат? Почему не доехать До Флориды, доплыть оттуда брассом или кролем до Кубы? Или из Мичигана перескочить через мост в Канаду? Или отправиться во Вьетнам, поискать парочку идолов с исколотыми венами под деревянной кожей? Можно легонько сдвинуть на столе джокер, посмотреть, как теперь легли карты, или срезать уголок игральной кости и бросить, щелкнув пальцами, или склеить монеты решками, глядя, как каждый раз выпадают орлы. Я мог многое сделать, но выбор казался неограниченным и поэтому бесполезным. Потом рассудок сузил безграничное поле возможностей, свел почти на нет, до размеров зубочистки, которую легко сломать. Все равно бесполезно.
Теперь к списку моих будущих наказаний добавилось самоубийство или убийство какой-то неизвестной степени. Убийство за опоздание, засвидетельствованное часовыми стрелками. Разве это наказуемое преступление?
Я чувствовал себя лучше, избавившись от похмелья, дыша сегодняшним кислородом, а не вчерашним метиловым спиртом. Никаких стреляющих нервов, никакого лобзика внутри. Я переживал не затмение при вчерашней ночной луне, а озарение при нынешнем ярком утреннем солнце. Вспомнил тот момент, когда ступил на другой путь. Бросив пить, совершил достижение, которого у меня не отнять. Когда бы ни поддавался зову крови, вспоминал, что выдержал много битв и опять выдержу. Окончательный исход сражений определит моя воля и долбаные опаленные напалмом гены. Меня принесли в этот мир, заранее задумав интригу, спланировав заговор. В определенной степени можно было повлиять на исход, но в процессе губка времени, видно, впитала меня в себя. Следовало бы понять, а я так и не понял: только что выбор был, и уже его нет.
Я решил промотать остатки денег из пакета Керри – не из легкомыслия, а как бы принеся их в жертву. Полученные сюрпризом деньги надо тратить на сюрпризы, а минимальную зарплату – на оплату электричества и жилья.
Заказал еду в номер, съел грандиозный завтрак, как у Рози, исключая оплеухи. Он обошелся в двадцать раз дороже, чем сто обедов в Бейкерсфилде, но дело того стоило – пятнадцать баксов за еду, пятнадцать за мир и покой.
Позавтракав, я растянулся на кровати, глядя в телевизор. Снова вызвал обслугу, отдал в стирку одежду. Дочитал роман Элмора Леонарда, заменяя его фразы своими и просто подумывая: может быть…
Потом принял душ, не взглянув в зеркало, чтоб отражение вдруг не испортило хорошего расположения духа. Мне никогда не стать порнозвездой, пускай даже фамилия несколько намекает на это – впрочем, обманчиво, ибо в замочную скважину я никогда не подглядывал, хотя вполне достаточно видел и знал.
Наконец, из прачечной прибыли вещи, я оделся, сунул в ящик с Библией книжку Элмора Леонарда – свой вариант бамперной наклейки Керри. Страдающие бессонницей постояльцы вознесут хвалу небесам, обнаружив в ящике нечто кроме Гидеона.
Я снова направился к Пегой, бедненькой моей ослице. Она как бы со стоном на меня взглянула, когда я повернул ключ зажигания. Все, что угодно, кроме ослиного рева. Она не стремилась к цели. Я не стал ее пришпоривать, только дернул поводья. Мы покатились, оба помятые в приключениях.
До Фресно было два часа езды – мы возвращались к хайвею. Хорошо бы иметь при себе Санчо чтобы перевязывал раны. Через десять минут я лишился и Пегой.
Она намертво испустила дух на въезде на бесплатную автостраду с громким воплем и мультипликационным облаком дыма. Мотор сдох. Вскрытия не требовалось: я все понял и пошел пешком. Никогда не умел менять масло. Наверно, последними словами машины были следующие: «Может, ты хотя бы отбуксируешь меня на кладбище?»
«Слышала, что я говорил о костях?» – напомнил я ей.
Прошагал пять миль назад к городу, поспрашивал окружающих, кто-то меня направил к автобусной станции, где я купил билет в оба конца куда-нибудь и откуда-нибудь в Калифорнии. На последние деньги.
Автобус был набит престарелыми горожанами, ехавшими на какую-то ярмарку в Фресно. Я сидел рядом с типом, больным раком. Подсознательно регистрировал признаки химиотерапии, думая об Аквамарин, которую так назвала рано постаревшая пьяница-мать, державшая бутылки в каждом ящике и шкафчике, наполовину индианка из Индии, наполовину истинная американка, «белая кость». Неся на шее ярмо подобного имени, ее дочь каким-то образом уговорила всех и каждого звать ее Марни, производным от Марин, сокращенного варианта Аквамарин, и алфавитный трюк сработал. Я имею в виду, это действительно была Марни – умненькая американская девушка, еще не женщина, несмотря на официальный возраст, которую никогда в жизни не спутаешь с ее матерью. Обычная девчонка, совсем не того типа, который обычно украшает мое полусуществование.
Мы познакомились в ресторане «Биг-бой», где она служила официанткой. Я заскочил туда впервые за долгие годы, после ухода от Керри, и, привлеченный веснушками, окрестил ее Пегой. Не успел даже зарегистрироваться в доме отдыха, когда мы нашли меж собой нечто общее. Регистрация была отложена, мы болтали, пока я дожидался счета.
Она рассказала, что ее зовут Аквамарин, ребята звали просто Марин до того момента, как она объявила, что ее отец, морской пехотинец, убит во Вьетнаме. Соврала. Ребята спросили, как ее теперь называть. «Никак», – сказала она, отправилась в библиотеку, попросила книжку «Как назвать ребенка». Увидела имя Марни и все поняла. Впоследствии официально зарегистрировалась в магистрате под этим именем, хотя мать упорно звала ее Аквамарин. Вместо супа «Кэмпбелл» и лапши «Рамон» она еженедельно одаривала дочь мешочками кристаллов и целебными ароматическими маслами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18