Я услышал голос, орущий:
– Вы думаете, это очень смешно, да? Какое веселье!
Голос показался знакомым, но я проигнорировал это, меня занимало другое: нужно было добраться до этих мужиков по неудобному балкону. Кто-то поймал меня за руку, но я отмахнулся, послышался звон бокалов. Зазвучали и другие голоса, откуда-то издалека меня позвала Роза. Мужчина с камерой все еще стоял на колене, он повернулся и снимал теперь меня. Я пнул его, он потерял равновесие, и я выхватил камеру у него из рук. Я собирался разбить эту штуку о голову мужика в обманчивом свитере. Потому что он опасен. Он убивает людей своим объективом. Я увидел лицо Сэнди, застывшее в ужасе. В ее глазах уже стояли слезы. Мне хотелось сказать ей: «Все в порядке. Я не позволю, чтобы они тебя обижали». Камера выпала, и я стал искать ее на полу, но чьи-то сильные руки подхватили меня сзади. Я стал вырываться, но присоединились другие и сжимали меня до тех пор, пока я совсем не перестал шевелиться.
Темнота.
Темнота.
Хотелось умереть. В горле пересохло, в сердце пустота. В висках мерно стучала кровь, переполняя больную голову. Я потер брови и скулы, чувствуя, как двигается кожа, натянутая на череп. На секунду блеснули мелкие искорки света в глазах. Я снова открыл их.
Темнота.
Было время, когда я боялся темноты. Я вспомнил, и какой-то страх вернулся ко мне из тех давних времен.
Я очень медленно приподнялся на локте. Это была не моя кровать. Покрывало из лоскутов, тяжелый бархат, чередующийся с жестким хлопком, рубчатый плис по краям. В комнате стоял запах пудры, старых вещей и нестиранных простыней. Я провел рукой по одеялу, нащупал прорехи, остатки вышивки. Что-то остро ткнулось мне в спину. Я отодвинулся. Шпилька. Я вспомнил весь вечер, как всегда вспоминаю вечера – в темноте ночи. Надеюсь, мне все же удалось хорошенько двинуть мужику в свитере до того, как меня скрутили. Я смутно помнил, что крови на его лице не было. На костяшках моих пальцев не было ссадин. Я продолжил изучать покрывало, обшаривая пальцами большой холм чужого тела рядом. Послышался вздох.
– Господи.
– Роза?
– Оставь меня, Рильке, я ужасно себя чувствую.
– Роза, нужно поговорить.
– Утром.
Она отвернулась от меня, но приподнялась и несколько раз взбила подушку, прежде чем снова улечься.
– Рози…
– Нет.
– Ну Рози…
Под одеялом холодная нога пнула мою голень.
– Еще раз меня так назовешь – спать будешь на полу, где тебе самое место. – Роза поерзала, натягивая одеяло на голову и стараясь вернуть себе былой комфорт. Ничего не вышло. Она взвыла, стукнула пятками о матрац, потом перевернулась и включила лампу у кровати. – Я думала, тебе хватило неприятностей, чтобы еще ко мне цепляться. – Ее волосы до сих пор были наполовину подобраны, вчерашняя тушь размазалась под глазами. Роза закашлялась. – Дай сигарету. – На секунду она замерла с сигаретой во рту. Потом слегка тряхнула головой и закурила. Я взял одну из ее пачки, оторвал фильтр. – О, да мы – мачо!
– А как же.
– Со всех сторон мачо, да?
– Тебе видней.
– Ты вообще о чем думал, а? Нам с Лесом пришлось выволакивать тебя оттуда. Еще повезло, что таксист согласился тебя везти в таком состоянии. Лес был просто в ярости.
– Я с ним поговорю.
– Придется постараться.
Мы недолго покурили в тишине. У кровати лежала пачка болеутоляющих таблеток. Я проглотил три и передал Розе.
– Их надо пить не больше двух, – сказала она.
– Я уже большой мальчик.
– Ну да, бесполезно травить отравленного. – Я промолчал. – Ты не хочешь объяснить мне, что означала твоя выходка?
– Ой, да не знаю, Роза.
– А мне кажется, мы с Лесли заслужили объяснение. Не говоря уже о его дружках. Ты был как одержимый, никогда тебя таким не видела. Ты меня напугал, Рильке. – Сощурившись, она посмотрела на меня сквозь волокнистые спирали дыма. И вдруг улыбнулась, обхватив руками колени. – А во всем этом было что-то комичное. Эти парики, свисающие на глаза. И вопли – о боже! – Она рассмеялась.
– А я не вижу тут ничего смешного. Мне хреново, а ты делаешь еще хуже. Они просто издевались над этой девицей. И я не выдержал.
– Рильке, она же была в центре внимания, и ей очень нравилось. Может, это был лучший вечер в ее жизни, а ты зачем-то влез и все испортил.
– Да она ведь не видела, что они на самом деле делали с ней.
– И ты решил стать рыцарем без страха и упрека.
– Вроде того.
– И тебе понравилось?
– Ты уже все сказала.
Я открыл тумбочку у кровати, пошарил там среди бутылок и салфеток. На секунду мои пальцы остановились на холодном, рифленом вибраторе, потом добрались до цели. За кипой триллеров в мягких обложках я нащупал наконец неполную бутылку виски – прохладное, пупырчатое стекло. Открутил пробку и глотнул, виски обожгло горло. Сначала я подумал, что меня сейчас стошнит, но потом мгновенно полегчало.
– Посмотрите на него. Шарится по чужим шкафам, как у себя дома. Смотри, а то найдешь что-нибудь лишнее.
– Роза, да ты сама не помнишь, что у тебя там хранится.
Она нахмурилась, протянула руку к бутылке и, скривившись, глотнула.
– Фе-е. Одно из двух: или вылечит, или убьет. – Она воткнула пробку на место и сунула бутылку под кровать. Я понял, что больше никогда ее не увижу. – Знаешь, ты порой меня удивляешь… Какое тебе дело, смеялись они над ней или нет? Думаешь, она к этому не привыкла? Любой переодевающийся мужик должен уметь держать себя в руках. Не все в жизни таково, каким выглядит, Рильке, сам знаешь.
Я откинулся на кровати. Мне захотелось, чтобы она обняла меня. Просто обняла и мы бы пролежали так до утра. Она затушила сигарету.
– Ну, по крайней мере, ты дал им пищу для разговоров на следующем собрании. Только представь, они будут вспоминать этот случай лет десять.
– Роза, прости меня.
Она нежно коснулась моей руки, отвернулась и выключила свет.
– Ладно уж. Ты хоть никого не избил. Спи давай. Утро вечера мудренее. К тому же нас ждет тяжелый день.
Я сидел и слушал ее медленное, ритмичное дыхание и смотрел на оранжевый огонек моей сигареты, пока тот не погас и я снова не оказался в темноте.
9. Проверяйте деньги, не отходя от кассы
Вокруг лифта суетились люди – в него втискивались антиквары и стильные парни из Вест-Энда. Я пробрался к лестнице и, мягко ступая по бетонным ступенькам с искрой, пошел на третий этаж, к аукционному залу. Сверху по лестничному колодцу до меня долетели обрывки чьих-то бурных переговоров. Я прислонился к стене, до середины выкрашенной в синий, и посмотрел наверх, через гнутую паутину перил. Четверо мужчин стояли очень близко друг к другу в слабо освещенном проеме. Я рассмотрел двоих. Один – сутулый, в черном пальто «Кромби». Второй – невысокий, коротконогий, в поношенных брюках с пузырями на коленях. Какая-то затянувшаяся дележка. Шариковые ручки раздраженно черкают по каталогам. Шайка Дженсона обсуждает план действий перед распродажей.
– Нет-нет, – произнес чей-то голос, – почему мне всегда достается обсосанная палка от леденца? Опять вы за свое. Вы пытаетесь надуть меня все эти годы.
– А ты все эти годы канючишь.
– Да ладно тебе. – Гнусавый голос и не должен был вызывать симпатии: тут скорее уступишь, чтобы только он больше не звучал в ушах. – Я продам этот книжный шкаф.
– Мы все можем продать этот шкаф. Я сотню обычных книжных шкафов могу продать. На прошлой неделе у тебя было три камина. Я нашел парня, которому такой позарез нужен. Две сотни без проблем, но это была твоя доля, и я, что – жаловался?
– Да при чем тут? С каждой неделей все дольше и дольше. Этот шкаф все равно просто создан для яппи. Поднимем цену на двести, и они решат, что купили выгодно. Мы, типа, проиграем, а Роза Бауэри отхватит двойные комиссионные. Говорю тебе, она уже должна нам приплачивать.
– Интересная мысль, Дженсон. – Мужчина в «Кромби» повернулся ко мне, и его грибовидное лицо побледнело. – Вы что-то хотели мне сказать?
Компания Дженсона – старая нелегальная группировка дельцов, торгующих одним классом предметов. Их цель – понизить цены. Собираются перед распродажей вокруг лидера, в данном случае – Дженсона, и договариваются, какие лоты им интересны и какую цену они за них могут дать. После аукциона эта компания снова соберется, чтобы организовать уже– свою распродажу. Тут уже цена будет сильно отличаться от начальной. Каждый член группы должен заявить, какую прибыль он получит, перепродавая вещи своему покупателю. Теоретически любой участник сговора может делать деньги, просто участвуя в аукционе, но я бы никому этого не посоветовал. Здесь не приветствуют новичков, группа держится обособленно, вынуждая всех не входящих в их крут платить по максимуму.
Шайка Дженсона существует много лет. Они уже всем осточертели, но мы у них в заложниках. Если мы их разоблачим, они объявят нам бойкот, перестанут покупать и, что еще важнее, перестанут вести дела через аукционный дом. Мы не можем себе позволить их потерять. Я стараюсь избегать этих ребят, но при случае люблю подколоть их.
Дженсон свесился через перила и поймал мой взгляд. Коротышка в длинном пальто, причесанный и чисто бритый – вылитый карликовый гробовщик. Крут необычайно, но я старался сделать так, чтобы он не знал, что у нас происходит. К тому же педики изменчивы – никогда не поймешь, перебегу я к нему или нет. Он загрохотал:
– Мистер Рильке, а мы как раз обсуждали количество мебели, которое собираемся провести через «Бауэри». Вам уже давно пора выплачивать нам комиссионные.
– Вы так считаете, мистер Дженсон? Хорошо, я подумаю. Давно не просматривал отчеты по мебели и не проверял, кто что купил…
– Я пошутил, Рильке. Шуточка у меня такая. Лишний раз проверять – только время терять.
Его компаньоны начали расходиться – главное они уже обсудили. Я профессионально улыбнулся им:
– Итак, господа, торги начинаются. Мне кажется, такие площадочки не предназначены для сборищ, подобных нашему. В зале для вас вино и бутерброды. Проходите, угощайтесь.
Они прошли вперед, и темный вестибюль на миг осветился из торгового зала. Теплое вино в половине двенадцатого. Я отметил себе: поднять начальную цену шкафа выше люстры.
В аукционном зале завершался осмотр. Я прошел к подиуму, здороваясь с теми, кого знал, но не останавливаясь. Я замечал всех, кто пришел, и прикидывал, какие лоты их могли бы заинтересовать.
На аукционах нет общепринятого стиля одежды. Здесь богатые и бедные сходятся вместе, и кто сможет отличить их друг от друга? Вот мужчина рассматривает картины и сверяет их с записями в своем блокноте. Пиджак его серого костюма прожжен сигаретой, а брюки отвисли на пятой точке. Неопрятный тип, не заслуживает второго взгляда, но такой может вынуть из кармана тысячу наличными. Сто фунтов на новый костюм? Зачем, если можно купить неплохую картину за те же деньги, вставить ее в новую раму и перепродать в три раза дороже. А вот парень в твидовом пиджаке, с иголочки, который говорит по мобильному, откинувшись в кресле. Интересно, с кем? С партнером из Штатов? Хэнк, я тут кое-что нашел, ты кончишь от радости. Или со своим банковским менеджером? Господин Мензис, да, я много потратил в последнее время, но если вы дадите согласие прислать мне эти три чека, я обещаю, что деньги вернутся к вам до конца недели.
Выпусти этих людей толпой на улицу, и ни за что не догадаешься, кто они. Самая правдоподобная догадка – особо крупная группа Анонимных Алкоголиков. Сейчас толкаются среди мебели и столиков с закуской, обдумывают планы и ставят пометки в каталогах – свои секретные иероглифы счастья и процветания.
Над дверью каждого аукционного дома должна висеть табличка: «Покупатель, будь бдителен!» Здесь можно потерять состояние быстрее, чем на скачках. Вот новичок, только принятый в команду, еще не опомнившийся после недавнего ухода на пенсию. Прихватил справочник коллекционера. Рядом с ним теперь новые друзья. За все долгие годы работы в конторе он не встречал таких интересных и милых людей. И умных: они много знают и охотно делятся с ним. Советуют, что и где покупать. Странствия состарившегося повесы, сцена первая: повеса получает наследство. А я ничего не делаю, чтобы остановить надувательство этого хорошего человека – он только-только ушел от стабильной работы, от гарантированной зарплаты и сразу попал в руки игроков. Может, стоит наклониться к нему и прошептать на ухо:
Бегите, сэр,
Подальше в горы.
Вы для нас слишком честный,
Мы возьмем вас
И вытряхнем все –
Все до последнего пенни.
Но зачем? Вот он сидит тут, слегка под мухой от вина в столь ранний час, и многозначительно помечает что-то в своем каталоге. Слепой за карточным столом. Готовый покупать, доверившись цыганскому сброду, – всем нам, матерым профи, кто с радостью примет его в свои объятия. Этот человек думает, что нашел легкий путь.
Если ты достаточно взрослый, чтобы подписать чек, значит, и свою цену назвать можешь. Сумасшедший? Плевать, со своими деньгами ты будешь здесь желанным гостем. Пьяный? Со всеми случается. Выпей еще, и я направлю твою руку, когда будешь подписывать. Мы тут без предрассудков. Во что бы ты ни верил и что бы тебя ни печалило – заходи к нам. Заходи и покупай.
Кружок Дженсона столпился у двери – невозмутимая кучка сообщников, но сегодня им выпали плохие руны. В другом углу зала, как гастролеры, коими они и были, – ирландские мальчуганы. Явились не запылились. Настоящая ирландская тусовка – громкоголосые ребята с несмешным юмором и завуалированными намеками на ИРА. Крупные, сыновья фермеров, вскормленные на желчи вместо молока. Такие прорвут любое оцепление Дженсона и вернутся на Старую Родину с трофеями.
Роза села справа от меня и окинула зал взглядом. Ее глаза сверлили пришедших, выискивая платежеспособных клиентов, готовых начать торги. Когда дело касается денег, мозги у Розы работают отменно. Вечером она может свалиться без сил, но, пока идут торги, Роза не теряет контроль над толпой. Она наклонилась ко мне:
– Заметил, кто там? – Я кивнул, не глядя на нее. – Обожаю этих ирландских болванов, – продолжала она.
– Не их, а их деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31