«Напяливайте на себя одежду, – велел он, – через пять минут мы выходим».
«Джейк, долго?»«Чего долго?» – заорал Джейк. Что значит вспыльчивый характер – сразу кулаками махать. Не столько на меня, сколько на весь мир. «Сердитый молодой человек», сказали бы вы, но мне кажется, «сердитый юнец» звучит лучше. Запальчивость отрочества. Строптивость детства. Господи, доктор, если он заводился, с ним сладу не было. Мама знала это и предупреждала меня в тот наш последний день, в тот ее последний день, когда мы были за городом. Она шептала мне на ухо: «Он славный, чудесный мальчик, твой брат, всегда люби его, всегда уважай, прислушивайся к нему. Но он с норовом. С ужасными перепадами настроения. Как ваш отец, как любой отец, насколько я знаю».«Долго тебя продержали там?» – снова спросил я.«Не надо было тебе ходить туда», – сказал Джейк, на этот раз без гнева в голосе.Я виновато вздохнул.«И что они трогали?…»Джейк не хотел разговаривать. Он поник головой и поднял руку, призывая меня замолчать.А я-то думал, что он успокоился, что его ярость прошла. Но нет. Она просто затаилась, готовая вырваться наружу при первой возможности. Видоизмененная, но не утратившая силы. И она вырвалась: Джейк навалился на меня, прижав мне коленом живот, наклонился к моему лицу и выдохнул свою ярость в словах, которые слетали с его губ вперемешку со слюной:«Я не могу вспомнить! Понимаешь ты, я не могу вспомнить!»Тогда я не понял, но сейчас понимаю, доктор. Тебя могут преследовать какие-то навязчивые видения, из ночи в ночь, из года в год – как было со мной, как было с Джейком, – однако все эти видения лишь части головоломки, которые никак не удается сложить в единое целое, и поэтому они не имеют смысла.
«Пора ехать. Карета подана; запрыгивайте, и покатили».«Я жалею, – сказал Джейк, – жалею, что раскричался на тебя».Конечно, он жалел. Я тоже. И на кладбище все жалели нас – люди в трауре у маминой могилы, полицейские, обнимающие моего отца за плечи. Если между мной и Джейком и пробежала черная кошка, то, карабкаясь на холм в тот страшный день, мы вновь объединились, можно даже сказать – воссоединились. Нас связывала общая боль, общие воспоминания о времени, которое мы провели вместе в нашей комнате или в мамином святилище на ее кровати. Не важно, месяц назад это было, год или накануне той роковой поездки за город. Лента 2. Часть Б В нашем доме какие-то чужие люди пели и орали, плакали и смеялись.Отец подгонял нас: «Быстрее спускайтесь. А то еще встретим кого-нибудь, я не хочу ни с кем разговаривать».«Постучи в одну из дверей», – шепнул мне в ухо Джейк. Отец не расслышал его слов, но смеялся, подталкивая нас вниз по лестнице. Это радовало – смех, без сомнения, лучше, чем ярость; я тоже смеялся, поскольку, подталкивая меня, он щекотал мне бок.«В эту», – сказал я.«Давайте, давайте, – говорил отец. – А то мы только к концу дня до машины доберемся».Дверь распахнулась, и мы вздрогнули от неожиданности. Прежде всего отец, но я и Джейк тоже. А потом задрожал весь дом. Отец перелетел через нас, бросившись в объятия человека, открывшего дверь. Но не обнял, не поцеловал. Ударил. Человек упал, с тошнотворным треском стукнувшись головой о верхнюю ступеньку. Отец покатил его вниз по лестнице. Шаг за шагом. И мы шли следом.«Давайте, давайте». Катящееся тело все время было перед нами, на ступеньку ниже.«Джейк, – сказал я, – похоже, будет потеха».«Похоже», – ответил Джейк.«Этот человек, мальчики, – засмеялся отец, когда мы все трое перепрыгнули через тело нашего соседа, – на одну ступеньку опередил нас».Мы засмеялись, потому что это было смешно. У Джейка смех булькал в горле, у меня рокотал в груди. Отец трясся от смеха всем телом. Веселье не прекратилось, и когда мы садились в машину. Соседи смотрели на нас из окон и видели счастливую семейку, собирающуюся на прогулку за город.«Чудесный денек для отдыха на природе!» – крикнул кто-то отцу. «Да уж, чудесный», – ответил отец, высунув голову из машины.
Дорога взбиралась вверх, и мы мчались по ней на огромной скорости, прочь от дома. Казалось, что мы летим. Отец-то уж точно летел, забыв, что он в машине, забыв, что в машине мы. И насвистывал. Насвистывал, словно был счастлив, а я хотел, чтобы счастлив был Джейк. Мой бедный, рано повзрослевший старший брат. Я обнимал его за плечи и чувствовал, как он судорожно сжимается, собираясь что-то сказать.«Я обязательно кое-что сделаю», – наконец произнес он.«Что ты сделаешь, Джейк?» Его горячее дыхание и жар, с которым он говорил, наполняли меня страхом.«Я не решил… пока еще».Этот ответ я уже слышал раньше.«Прекратите шептаться, – сказал отец, – сидите тихо».Джейк умел строить планы. Он накручивал себя до предела, и его мозг, не выдерживая, иногда вскипал. Временами в его голосе звучали истерические нотки, до маминой смерти редко, а потом бесчисленное число раз. Мама, бывало, пыталась взять его на руки, хотя в свои неполные тринадцать он был уже слишком тяжел для нее.«Я вынимаю из бомбы запал», – объясняла она мне, пока Джейк боролся с ее объятиями. Как правило, ей удавалось оторвать его от земли, но не более – Джейк неизменно вырывался и отбегал в угол.«Он не такой плохой, как ты думаешь», – это была ее излюбленная фраза, призванная оправдать отца в глазах Джейка, который строил свои безумные планы и жаждал мести. И страх отступал, доктор, мой страх за него, за меня самого. Всякий раз. Словно мне ввели успокоительное.Она говорила: «Попробуй его полюбить, Джейк, сделай это, пожалуйста, для меня». Джейк выл в матрас, пинал подушки, отдирал от стен щепки ногтями, а потом, требуя тишины, в комнату зашел отец, и Джейк плюнул в него, плевок приземлился отцу на ботинок. Последнее, что я услышал, единственное, что я услышал, перед тем как накрыл голову подушкой, спрятавшись, будто страус, были слова отца: «Ты еще пожалеешь об этом, мальчик». Но Джейк ни о чем не жалел. Я – да, а он – нет. Мама забралась под подушку вместе со мной и дрожала так же, как я, дрожала от страха, и наши слезы, смешиваясь, объединяли нас в общей жалости к Джейку.Бедный, храбрый Джейк.«Куда мы едем?» – спросил я отца.«Не задавай вопросов».Я услышал, как Джейк сказал: «Не все ли равно?»«Не задавай вопросов, – повторил отец, – когда приедем, узнаешь».Я хорошо помню эту сельскую местность, что довольно странно. Мы не часто выезжали куда-то, но в памяти эти поездки не сохранились, разве что одна-две, да и те уже после того, как умерла мама.«Я хочу снова поехать в лес!» – вдруг выкрикнул Джейк.«В какой лес?» – спросил отец.«Ну, в тот, ты знаешь… Куда мы ездили с мамой».«Туда мы не поедем». Скуп, скуп, скуп на слова.«Брось, Джейк, не надо», – я наклонил его голову к себе на плечо и приложил палец к его губам, призывая Джейка к молчанию, но он укусил меня за палец, да так больно, что я взвизгнул… ох, Джейк…«Я хочу в тот или не поеду никуда!» – прокричал Джейк, нагнувшись вперед, вплотную к отцу. Машина резко вильнула к обочине шоссе и остановилась. Была ранняя весна, цветы еще не распустились, но воздух уже прогрелся и вовсю светило солнце. Прекрасный денек для отдыха на природе.Отец бросил руль и обеими руками, для усиления удара сцепленными в замок, с размаху врезал Джейку в челюсть.«Туда мы не поедем никогда, понял?»Джейк ничего не сказал, а я смотрел в окошко на высокие платаны росшего вдоль дороги леса, как будто это был тот самый лес. Хотя, конечно, я понимал, что это не так.«Понял?» – повторил отец и, схватив Джейка за ноги, стал тянуть его к себе, пока рычаг переключения скоростей не уперся Джейку в пах.«Если я переключу скорость, может, ты станешь тем сыном, какого я хочу», – сказал отец, не обращая внимания на гудки мчащихся мимо машин. Склонившись к лицу Джейка, он расплылся в довольной улыбке.«Отличная шутка, не правда ли?»«Глупая шутка», – пробормотал Джейк, как всегда не сдержавшись. Он не мог молчать, даже если знал, что ему достанется за его дерзость. В этом была его сила. Но в этом же была и его слабость.«Пойми, нельзя все время лезть на рожон, иногда лучше промолчать», – говорила ему мама.«Нет, шутка отличная», – зло сказал отец и с силой дернул рычаг на Джейка. Лента 2. Часть В «Это сон, всего лишь сон», – сказал Джейк. «Знаю, знаю», – ответил я. И проснулся. Потом проснулся Джейк.«Ты не спишь?» – спросил он.«Уже нет, – ответил я. – Мне снился сон».«Знаю. Мне тоже».В комнату ворвался отец, занавеска взлетела, цветы затряслись, будто на ветру.«От кого этот шум, будь он неладен?»«Нам приснился сон», – сказал я.Он посмотрел на меня. Язвительно скривил губы.«Что у вас есть такого, чтобы снилось во сне?»Мы с Джейком обменялись взглядами. «Держись ближе ко мне…» – прошептал Джейк, потихоньку отступая назад.«Много чего», – ответил я, стараясь не глядеть на отца.Джейк прошептал: «Не разговаривай с ним…»«Никуда не годится, – сказал отец. – Не годится, не годится, не годится…» И в ту же секунду я оказался на полу, больно стукнувшись головой о половицы, красные и коричневые цветы расплылись у меня перед глазами. Я почувствовал, как меня волокут за ноги в запретную зону: сначала занавеска лизнула мне коленки, затем пощекотала голые бока, и, прежде чем она добралась до моей головы, я поймал глазами Джейка, милого, некогда храброго Джейка. Он царапал ногтями обои и кричал: «Сны и то лучше…»«Запиши, Иохим, может, мальчик в чем-то и прав». Он засмеялся, я – нет, а Джейк заплакал.Отец наглухо задернул занавеску, и больше я уже не слышал голос Джейка.
Иногда ночью мама прокрадывалась в нашу комнату, когда это еще была просто наша комната, без занавески, без красно-коричневых матерчатых цветов, вяло колыхавшихся в воздухе. Даже и не вспомню, когда эту грязную тряпку в последний раз стирали. Мама прокрадывалась и ложилась в изножье нашей кровати, мы ощущали ступнями ее горячее дыхание, а она сражалась со своими волосами, пока не закрывала ими лицо.«Что там не так?» – спросил бы Джейк, если был в настроении разговаривать.«Спите, мальчики, спите».«Но что там не так?»Она не отвечала и никогда бы не ответила, никогда бы не стала перекладывать свои беды на нас. Держала их внутри, под замком, но они то и дело напоминали о себе, и тогда мы чувствовали, как ее горькие слезы капают нам на голые ноги.«Всё так. Просто сегодня ночью буря на улице».Воздух почти не проникал в комнату сквозь приоткрытое окно.«Этот маленький поросенок…»Она схватила Джейка за большой палец. Джейк взвизгнул.«И вот этот маленький поросенок…»Теперь уже взвизгнул я.И настроение сразу изменилось, ее настроение. Не прошло и нескольких минут, как она тайком пробралась в нашу комнату, придавленная тяжким грузом бед и проблем, и вот уже мы с Джейком змеями извиваемся в перекрученных простынях, лупим по матрасу, пытаясь увернуться от ее рук. Наши лица в слезах, и, хотя мы просим ее перестать, это слезы радости, а она щекочет нас, держась на некотором расстоянии от кровати, чтобы мы не могли до нее дотянуться.«Оба маленьких поросенка так и не пошли домой».
«Ну и что у нас здесь?» – это был голос чужака.«Иохим, – сказал мой отец со значением, – я точно не знаю».«Придется нам разобраться, да?»«Я тоже так думаю».«Оставьте его в покое!» – закричал из-за занавески Джейк. Он снова стал храбрым, мой брат, и, как в старые времена, распалял свое сердце ради меня. Я улыбнулся. Надо мной, расставив ноги, стоял чужак, человек, которого отец называл Иохим, и все-таки, даже лежа на полу в запретной зоне, я улыбнулся, а потом засмеялся, правда, это был животный смех, сотрясавший меня с головы до пят.«Что это тебя так рассмешило?» – Иохим склонился надо мной, его лицо налилось кровью.«А ты что там вякаешь?» – спросил отец у Джейка и двинул кулаком по занавеске, от чего она заходила волнами.Они услышали смех, и это показалось им подозрительным. Таков был их мир.Я смотрел на Иохима абсолютно спокойно, без каких-либо эмоций.«Ничто меня не рассмешило», – сказал я.«Ничего я не вякаю», – вторил мне Джейк.И мы замолчали.Иохим расстегнул ремень на брюках, и они свалились комом у него вокруг щиколоток. Это вполне могло быть смешно, доктор, только в другое время, в другом месте. Скажем, если бы он и мой отец помчались наперегонки в спущенных штанах и оба упали, я, пожалуй, мог бы засмеяться.Но в действительности было не до смеха. Я, как корабль, севший на мель посреди океана, оказался в ловушке, из которой не мог выбраться, погребенный под навалившимся на меня Иохимом, пригвожденный к половицам всем грузом другого поколения.Ха-ха.Он пришел и ушел глубокой ночью. Джейк спал. Я бодрствовал.Из-за занавески в цветочек донеслись приглушенные голоса. Потом она шелохнулась. Джейк повернулся во сне и закинул костлявую руку мне на грудь. Я был напряжен, он расслаблен. Обычно бывало наоборот. Мама как-то обратила на это внимание, целуя нас перед сном – меня в коленку, Джейка в грудь.«Ты весь какой-то одеревеневший», – сказала она Джейку.Но он только улыбнулся, хотя и позволил маме массировать ему плечи, спину, голову.Отец шикнул: «Ш-ш-ш».И наступила тишина. Занавеска в цветочек шевелилась от ветерка, которого я не чувствовал.Не чувствовал с тех пор, как мы последний раз выезжали за город.«Пусть ветер сдует паутину прочь, мальчики», – изрек тогда отец.Но мы с Джейком не поняли, о какой паутине идет речь.
Мы все ехали и ехали. У меня зуб на зуб не попадал от холода, Джейк окоченел в забытьи, склонив голову мне на плечо и крепко зажав руки между ног. Он бормотал во сне, пуская слюни, тут же замерзавшие у него на губах. Был, да сплыл. Как бы я хотел уплыть вместе с ним. Я прилетел из космоса. Да, он прилетел из космоса. Я пытался разобрать звуки, то и дело слетавшие с его губ, пытался уловить интонацию его голоса, перекрываемого гудением мотора.
'Так и не…» – услышал я, и струйка слюны оборвалась.'Так и не – что, Джейк?» – прошептал я ему на ухо.'Так и не…»«Не вернуться? Не съездить туда? Что, Джейк?»А отец сказал: «Мы почти на месте».«На месте – это где?»«Увидите. Там вы никогда не бывали раньше».«Так и не…» – повторил Джейк, приподнимая во сне голову, машина дернулась, и он завалился на бок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36