И в то же время, имея в виду состояние Половянской… А может быть, он и не посвящал ее в свои дела, а просто нашел среди всего этого барахла укромное местечко и там?.. Напрасные надежды. Как бы то ни было, я начал осмотр квартиры с простукивания стен, издавая при этом ничего не значащие возгласы. Я все время ждал, что старуха спросит, где мои инструменты, но постепенно дело приняло совсем другой оборот – вдруг оказалось, что мы оба ищем пропавшие ключи. Это позволило мне заглянуть во все углы, увидеть вещи, хранившиеся со времен царя Гороха (за некоторые из них любой антиквар заплатил бы солидную сумму). А Пырван еще говорил, будто Милчо и его приятель-картежник обобрали весь дом! Грязный как трубочист, я в конце концов влез на стул и начал шарить среди сваленных на шкафу масок.
– Там, там мои ключики… я все вспомнила, – взволнованно заверещала вдруг Половянская.
Ключей на шкафу не оказалось, тайника – тоже, но зато я обнаружил довольно большой деревянный сундучок, доверху набитый фотографиями. Я устало опустился на стул и закурил.
– Вы позволите мне их посмотреть?
Едва в этот момент во взгляде старухи промелькнуло что-то осмысленное.
– Кто вы такой? Что вам нужно?
У меня не было сил снова впускаться в объяснения. Я перевернул сундучок, и все фотографии высыпались на пол. Они были пожелтевшие от времени, с замусоленными краями и поблекшим глянцем. Я начал рассматривать их одну за другой. Мое упорство было вознаграждено самым неожиданным образом: я вдруг наткнулся на один групповой снимок. Внизу на полях химическим карандашом было написано: 5-й "Б" класс, 1936 г., Враца.
Четвертым слева в верхнем ряду был Милчо Половянский. Узнать его было совсем нетрудно – как вы уже знаете, такие характерные, хищные черты лица встречаются редко. В центре группы я вдруг увидел увидел лицо, которое показалось мне знакомым. Я вытащил из кармана лупу и стал его разглядывать. И тут у меня по спине забегали мурашки. Ученик в центре поразительно был похож на Петра Чамурлийского. В следующую секунду, однако, я уже не был в этом так уверен. Слово "поразительно" отпало с той же быстротой, с какой я сначала его было принял. Но в том, что сходство действительно есть, не было никаких сомнений… Господи, да это же все меняет, точнее, все ставит на свои места! Ведь везде, во всех сведениях о Петре Чамурлийском упоминается Софийская II мужская гимназия. При чем тут 5-й "Б" класс Врачанской гимназии? Что же получается? Если мальчик на фотографии и Петр Чамурлийский – одно и то же лицо, значит, Чамурлийский и Половянский учились в одном классе. А как они могли учиться в одном классе, раз Чамурлийский, согласно неопровержимым доказательствам, всегда учился в Софии? К тому же они знакомы всего три года. А что, если не три, а тридцать? Тогда… тогда выходит, что Петр Чамурлийский совсем не Петр Чамурлийский, а кто-то другой, кто присвоил себе имя героя. От этой догадки у меня снова по спине поползли мурашки. От волнения я не узнал собственного голоса.
– Пойдите сюда! – позвал я Половянскую. – Посмотрите в лупу, вот сюда!.. Узнаете? Может быть, это школьный товарищ вашего сына? Вы не могли бы вспомнить, как его зовут?
Половянская склонилась над лупой.
– Ничего не вижу. У меня все мутится перед глазами.
Я ткнул пальцем:
– Вот этот! Вам не кажется, что он похож на хозяина квартиры, где жил Милчо?
– Милчо! Вот он! Сыночек мой единственный. Чего вы хотите? Оставьте меня в покое!
Битых полчаса я пытался заставить ее что-нибудь вспомнить и сосредоточиться на фотографии. Напрасно! Она видела только Милчо. В какой-то момент в голове у нее все совсем перемешалось и она стала тыкать пальцем куда попало и во всех учениках узнавать черты своего погибшего сына.
Я оставил ее сокрушаться о пропавших ключах и прорванной водопроводной трубе и прямиком отправился в Управление, нимало не заботясь о том, что прохожие могут принять меня за мелкого воришку, орудующего по чердакам. По дороге я все время ощупывал внутренний карман пиджака, где спрятал свою неожиданную находку: мне все казалось, что в спешке я могу ее потерять.
У себя в кабинете я разложил на столе несколько фотографий Чамурлийского, снятых издалека с помощью телеобъектива: Чамурлийский перед входом в Министерство, у парадного его дома, вдвоем с Соней в парке, он же крупным планом в толпе на трамвайной остановке. В центре я поместил свою находку и дал лупу Пырвану:
– Сравнивай!
Пырван не замедлил с ответом:
– Это он!
Глаза его блеснули, как у напавшего на след охотника.
– Теперь мне все ясно!
– Ладно, дай мне подумать! Сядь там, в сторонке. Извини, если я сегодня малость грубоват, но сам понимаешь…
– Что вы, товарищ полковник. Может, мне выйти?
– Нет, останься, ты мне понадобишься. Посмотри-ка еще разок на эти фотографии. А то ишь – взглянул и отрезал! Так дело не пойдет. Знаешь, у меня у самого какая каша в голове?
Что и говорить – самая настоящая каша! Никогда вместе не учились, знакомы всего три года, однако, с другой стороны, – Половянский располагается в квартире высокопоставленного чиновника, ведет себя нагло, откуда-то берутся у него и доллары, и левы, надеется он получить и заграничный паспорт. А чего стоят его обмолвки о том, что у него есть сильный козырь против Чамурлийского? И при этом они сверстники, оба родились в 1920 году. А пребывание Чамурлийского в плену и его спасители-американцы, передавшие его через месяц в руки советской комендатуры? Добавим к этому и подозрительное одиночество, отсутствие друзей и любимой женщины, тихий, замкнутый образ жизни, который никак не соответствует его буйному характеру в молодости – один человек до Девятого сентября и совершенно другой в Военном училище, в армии, в институте, в министерстве? И наконец – убийство Половянского и застывшая предсмертная улыбка убитого. Кто мог его убить, за что? Было ли это обычным ограблением или же чем-то посерьезнее? А как оценить тот факт, что Чамурлийский вернулся после нашего разговора, чтобы подробно рассказать мне, где и как он познакомился с Половянским и почему приютил того у себя дома? Как неубедительно звучал тогда его рассказ!.. Почти как сказки Половянского о его тетке из Гамбурга. Кто поверит, что именно от нее получал он щедрые подачки в валюте. Ведь проверка показала, что она всего лишь скромная торговка, которая сама еле сводит концы с концами…
Все эти вопросы пришли мне в голову еще в квартире матери Половянского сразу же после того, как я увидел на фотографии загадочно знакомое лицо. Теперь следовало бы как-то привести все вопросы в систему, собраться с мыслями. Но догадки мелькали одна задругой, как пестрые стеклышки калейдоскопа, сменяя друг друга так быстро, что я вконец запутался и стал невольно сосредоточивать внимание на разных несущественных подробностях. Снова вспомнились Соня и ее злосчастный баскетболист, Десислава и Страшимир Максимов, карманные часы и исчезнувшая цепочка. И все-таки я был уверен, что мне удалось ухватиться за ту ниточку, потянув за которую, мы постепенно распутаем весь клубок. Ниточка эта вилась у меня перед глазами, и ее затейливые петли складывались в слова: "Он – это не он! Он – это не он!" Или, другими словами, мальчик на школьной фотографии и человек, которого мы подозреваем в самом страшном – государственной измене, – просто одно и то же лицо, и его настоящее имя нам не известно. Оно было известно Половянскому, а настоящий Чамурлийский пропал и, наверное, давно уже похоронен где-нибудь на чужбине. Мог ли он предполагать, что его славное прошлое послужит ширмой опытному шпиону… Ужасно! До того меня расстроила эта проклятая фотография, что я, кажется, уже никогда не смогу собраться с мыслями… Вы понимаете, одного человека заменили другим. Главную роль, несомненно, сыграло их внешнее сходство. Они вернули нам не героя Петра Чамурлийского, а человека, на которого тот был удивительно похож. Остальное – вопрос везенья, опыта и выдержки. Ему оставалось кропотливо собирать данные о "своей прежней жизни", не оставляя и следа сомнения у "своих старых знакомых", что он и есть тот самый Чамурлийский. Для этого приходилось быть все время начеку, выработать соответствующие реакции, создать солидную, до мелочей выверенную легенду о своей новой жизни, делая ставку в основном на безукоризненное исполнение служебных и общественных обязанностей, одним словом – носить с честью фамилию Чамурлийский, которая пользовалась и будет пользоваться таким уважением в нашей стране, и благодаря отцу, старому коммунисту, и благодаря подвигам сына в Испании, Греции, Югославии и на фронте.
Итак, Лже-Чамурлийский возвращается в Болгарию с незажившей раной на шее, полученной на память от немецких надзирателей, и – какая удача! – все его "родственники" умерли, домик около кирпичного завода снесен, а соседи переселились кто куда. Столица изменилась, и, как это всегда бывает во время революции, никто не обращает на него внимания, никто его не разыскивает. Времени узнать о "себе" подробности у него предостаточно, и он не тратит его понапрасну. Военное училище оказалось прекрасным убежищем. В армии было, может, и не так спокойно, но он блеснул и там, сыграв важную роль в разоблачении диверсионной группы и окончательно завоевав доверие начальства. Учеба в институте позволила ему полностью "погрузиться" в нужную среду. После этого он стал медленно, но верно преодолевать ступени иерархической лестницы уже как работник внешней торговли. Его успехи никого не раздражали и не удивляли: он показал себя человеком скромным, трудолюбивым, который звезд с неба не хватает, вперед не лезет, умеет уважать начальство и всегда вежлив с подчиненными. Все шло как по маслу. "Чамурлийский" приступил к серьезной работе на тех, кто его прислал. Его счет в банке (скажем, где-нибудь в Швейцарии) становился все более солидным. Перспектива обеспечить себе спокойную старость в собственной вилле на берегу прозрачного альпийского озера или на Ривьере становилась вполне осязаемой. Однако судьба, как знает каждый из нас, не любит накатанных дорог. Особа капризная и злая, она вмешивается как раз в самый неподходящий момент, когда человеку начинает казаться, что он уже почти достиг желанной цели и на его пути – ни одного красного семафора. В данном случае судьба приняла облик Половянского. Милчо узнает в высокопоставленном чиновнике Чамурлийском своего однокашника из Врачанской гимназии. С какой стати ему жить под чужим именем? Не может быть, чтобы это было случайно… Половянский не дурак. Конечно, он может выдать его властям, но что он от этого выиграет? "Будь спокоен, я умею держать язык за зубами, но молчание стоит дорого!" – заявляет Милчо своему школьному товарищу, попытки которого отвертеться (вы, мол, обознались!) провалились в первую же минуту этой роковой встречи. И вот наш "герой" приводит домой вымогателя, с тем чтобы держать его под присмотром. Половянского такая сделка вполне устраивает – и жилье ему обеспечено, и бочка с медом под боком – ни тебе тайных уговоров, ни телефонных звонков – знай себе греби и доллары, и левы, и все, что душе угодно… А как обстояли дела с заграничным паспортом Милчо? Почему бы и нет – ведь Чамурлийский – важная птица. Что ему стоит обтяпать это дельце? А станет отпираться, одного телефонного звонка Половянского куда надо будет достаточно, чтобы поставить его на место… Итак, кто же убил Половянского? Глупо даже спрашивать об этом. Чамурлийский был по уши сыт его безобразным поведением, его чрезмерной алчностью. Как ни ублажай вымогателя – а это может продолжаться бесконечно, – кто может гарантировать, что в один прекрасный день он не проговорится? Прижмут его к стенке в милиции, заставят рассказать о долларах, которые он якобы получает от своей тетки из Гамбурга, и тогда пиши пропало… А потом что? Что там говорить, и так все ясно. Даже удивительно, что он так долго ждал, – другой на его месте избавился бы от Половянского сразу же, как только стало ясно, что тот не собирается без лишнего шума отказаться от своих притязаний, а наоборот – становится все более ненасытным. На что надеялся "Чамурлийский"? Обеспечить проходимца паспортом или сбежать на Запад самому? Никто не спорит – трудно решиться пролить чужую кровь. Предатель, убийца – не много ли для одного человека? И все же Чамурлийский убил своего квартиранта, нашел в себе силы, причем удар был нанесен так мастерски, что тот и пикнуть не успел. Единственное, что мне до сих пор не совсем ясно, так это то, какова наша роль во всей этой истории. Не решился ли Чамурлийский на этот поступок из-за нас? А что: почувствовал, что дела его плохи, что повсюду за ним следят, и начал нервничать, выискивать свои самые уязвимые места. А таким местом, безусловно, были его отношения с Половянским! Да, он убил Половянского, но… кто он такой? Как его зовут?
Почти в отчаянии я обхватил голову руками, не стесняясь присутствия старшего лейтенанта, который не спускал с меня глаз. Усталость, апатия, смятение, ярость не давали мне сосредоточиться и проанализировать факты, которые могли бы оказаться полезными в этой новой ситуации. Мне вдруг даже стало казаться, что фотография – просто глупая случайность, которая ровным счетом ничего не меняет. В такие критические моменты человеку как стакан чистой воды в жару нужна чья-нибудь помощь, дружеское участие. Однако от кого я мог их ожидать? Разве что от старшего лейтенанта? Вот он сидит напротив меня, его черные глаза азартно поблескивают, и кажется, что он только и ждет моего знака, чтобы перейти к действиям. Да, но к каким? По-моему, я даже могу угадать, о чем он думает. Наверное, про себя он считает, что нам страшно повезло, что игра становится все интереснее и что сама судьба послала нам этот случай. Ему-то с самого начала было ясно, что это не просто уголовщина. Теперь нам остается только привлечь свежие силы и наконец применить решающий прием – "волчий капкан", который мы так долго держали в тайне на случай решающей схватки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29