– Ну а доллары-то, доллары?
– Это самое важное. Доллары ему якобы высылает тетка по отцовской линии, проживающая в Западной Германии. У нее будто бы в Гамбурге два бара, несколько ресторанчиков. И денег некуда девать.
– Ну, а дальше? Все, что ты мне рассказал, не дает оснований думать, что именно мы должны взяться за этот случай. Твои друзья из уголовного розыска слишком быстро решили умыть руки.
– Вовсе нет. Они очень даже многое до сих пор сделали.
– Ясно, ты настаивал, и они, чтобы не перечить тебе… Да будет тебе известно, коллеги из уголовного розыска не любят передавать другим свои дела. Об этом ты, кажется, не подумал?
– Как это не подумал, – сразу же ответил Пырван, готовый в любую минуту вспыхнуть. – Я же не от нечего делать все это рассказываю. У меня на то серьезные причины.
– А именно?
– Эта тетка совсем не так богата. Проверка показала, что вся ее собственность – небольшой павильончик, где торгуют пивом и сардельками.
– Все зависит от того, кто и как все это проверял…
– Я понимаю, но в создавшейся ситуации мы должны…
– …взять это дело в свои руки, – досказал я вместо него. – Ведь нас не может не интересовать, откуда поступают эти доллары, кто столь щедрой рукой их сыплет и за что. Не ради же красивых глаз этого Мирчо Половянского, так, что ли, его звали?
– Милчо, товарищ полковник, – поправил меня Пырван. – Милчо Половянский. И глаза у него не красивые, а серые и мутные.
– Ого, да ты и про глаза все выяснил?!
– Мне его фотографию показали. Цветную. Вытащили тайком из сумочки одной женщины. У них есть и другие его фотографии, но сделанные уже нашими сотрудниками. Мне, кроме всего прочего, подробно его описали. К сожалению, в описании тоже не все ясно, но я готов, если вы позволите…
– Ну, раз уж речь идет о моем разрешении… – начал я, не подумав, что тем самым связываю себя и нарушаю собственное решение видеть в Пырване спортсмена и только спортсмена. – Но вся эта история отнимет у тебя много времени. Не пойдут ли прахом тренировки? Не забывай, что первенство страны на носу и что Косолапый тоже не лапу сосал всю зиму!
Но Пырван уже не слушал. Он сидел как на иголках, готовый сию минуту сорваться с места. Он был так счастлив и доволен, что даже забыл меня поблагодарить. Эх, молодость, молодость! Море ей по колено… Ладно, посмотрим. Только бы не прибежал через месяц-другой, поджав хвост! Во всяком случае, буду оказывать ему содействие – даже людей ему дам – пусть командует. Не хочу, чтобы потом коллеги за его спиной посмеивались или в открытую показывали на него пальцем. И я сказал ему по-военному, подражая генералу:
– Действуй!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Я все еще ни на шаг не продвинулся с этим делом о СЭВ, и настроение у меня день ото дня становилось все хуже. В таком состоянии люди обычно делают массу глупостей, порой поступая совсем по-детски. На нашей улице живет, точнее, подвизается один человек с неизменной хозяйственной сумкой, который вот уже столько лет здоровается со мной, хотя мы никогда не были знакомы. Его неподвижный, выжидающий взгляд всегда меня раздражал. Сколько раз я зарекался оставлять без ответа его чересчур любезные приветствия, но не могу – какая-то неведомая сила заставляет меня кланяться и широко улыбаться. Чтобы избавиться от него, я начал ходить другой дорогой. Напрасно – он преследовал меня везде, низенький, неуклюжий, с голой шишковатой головой, весь скрюченный под тяжестью набитой хозяйственной сумки, с умоляющими собачьими глазами. И каждый раз история повторялась: этот человек замедлял ход, останавливался и приветствовал меня, а потом ждал ответного приветствия. Церемония, смысл которой был мне абсолютно неясен – быть может, он думал, что я какая-то важная персона или просто путал меня с кем-то? И знаете, как я поступил? Вчера прошел мимо него и не поздоровался. Последовала потрясающая реакция. Честное слово, более несчастного, более униженного человека мне видеть не приходилось. Однако почему? Чего он от меня хочет? Вот и сегодня то же самое. Взгляд его не выходил у меня из ума. Сначала исполненный тревожного ожидания, потом – немой вопрос и горькая обида. Да пошел он к черту! Как будто у меня других забот нет… Мне и так весь белый свет не мил, а он, заслуженно или нет, стал для меня олицетворением всего этого «белого света». Да и откуда было взяться другому настроению? Из розового списка генерала я выписал несколько имен и против каждого не смог написать ничего, кроме до обидного коротких примечаний. И это все, что до сих пор сделано. Если, конечно, не считать того, что эти примечания привели в движение немало людей, соответственно проинструктированных быть внимательными и очень осторожными, а также воспитанными и сдержанными, как дипломаты. В таких запутанных историях счастливая на первый взгляд карта редко оказывается на самом деле счастливой. Это как у уличных игроков в лондонском Сохо. Они сидят на углу улицы за маленькими столиками, и их ловкие пальцы без передышки тасуют три карты, из которых одна красная, а две другие – черные. Три карты раскладываются на столике, и публика начинает делать ставки. Искусство мошенника состоит в том, что, мешая и раскладывая карты, он всячески старается внушить, какая именно карта красная. Так что ты кладешь на нее свои денежки, а потом не перестаешь удивляться, почему не угадал. Я смотрел, смотрел на них и пришел к выводу – ставить надо, вопреки очевидности, на самую ненадежную карту. Красная непременно окажется среди тех, которые, по твоему убеждению, ею быть не могут. Так твой шанс выиграть возрастает до пятидесяти процентов. Открытие простое, но как объяснить его наивным английским провинциалам, которые сгрудились вокруг столика? В конце концов, я решил сам попробовать. Огляделся хорошенько, чтобы убедиться, что наших поблизости нет (у нас ведь азартные игры под запретом, а мы, сотрудники милиции, должны всегда служить примером, где бы мы ни находились). Вытащил я фунт и поставил на «проигрышную карту». Игрок посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я выиграл. Но когда я выиграл несколько раз подряд и набил карман хрустящими бумажками, он жестом дал мне понять, чтобы я испарялся. Воспитанно так, беззлобно, даже просительно. «Есть и другие столики», – говорил его взгляд. Я отошел. Однократное возмездие всех мошенников не исправит.
Повторяю: в запутанных историях явно счастливая карта редко оказывается действительно счастливой. Но пять "карт", которые сейчас я держу в руках, лишают даже этой иллюзии – в каждой из них что-то есть, однако совсем недостаточно, чтобы привлечь более серьезное внимание. Судите сами.
1. Стилиян Герджиков . Возраст – 48 лет. До Девятого сентября 1944 года был членом подпольной студенческой организации. Осужден царским судом на сравнительно небольшой срок, в то время как его товарищам дают почти вдвое больше, а некоторых даже приговаривают к пожизненному заключению, хотя главным организатором был именно он. Поведение после Девятого сентября безупречно. Работает с утра до ночи, выкладывается без остатка, даже законный отпуск не берет. Однако в таком чрезмерном усердии можно усмотреть как стремление искупить вину, так и попытку заморочить людям голову.
2. Мартин Соколов . 44 года. До Девятого сентября политической деятельностью не занимался. Был нейтрален, занимал чиновничью должность в «Продинторге» и поддерживал тесные дружеские контакты с коммунистами. В 1950 году, работая в Управлении железных дорог и учась заочно на юридическом факультете, был замешан в крупной валютной афере (контрабанда). Избежал тюрьмы лишь благодаря ходатайству влиятельного шурина. Потом, уже получив высшее образование, поступил на работу в Министерство внешней торговли (чувствуется рука того же родственника). Доверие вполне оправдал. Способен, отличается хорошим коммерческим чутьем, бескорыстен. Из старых грехов осталась, пожалуй, лишь тяга к светской жизни, проявляющаяся в регулярном посещении теннисных кортов и в случайных интрижках с дамами из этой среды. Жена – партийный работник районного масштаба, натура властная и с несколько сектантскими понятиями. Детей нет.
3. Веселин Бойков . 53 года. Партизанил. После Девятого сентября комендант небольшого городка с перспективой служебного роста. Несносный характер заставляет его, однако, то и дело менять место работы. Перспектив становится все меньше, отчего его озлобленность растет. Упрям, обязателен, педантичен. Из надежных источников известно, что он завидует собственной жене, занимающей более высокий пост, часто угрожает ей разводом, оскорбляет (причем в присутствии других), обвиняет в том, что она карьеристка и приспособленка. За границу ездит редко, за загранкомандировками не гоняется. Двое детей – мальчик и девочка. Брат – летчик гражданской авиации. Сестра – продавщица билетов в фирме «Вагон-Ли Кук».
4. Петр Чамурлийский . 46 лет. Боец испанских интербригад, участвовал в Сопротивлении во Франции и Греции. В конце второй мировой войны был добровольцем Болгарской армии, воевавшей на стороне союзников. Награжден орденом за отвагу. Холост. После Девятого сентября поступил в военное училище и до 1954 года служил в армии. Разоблачил подпольную группировку. По собственному желанию вышел в отставку в звании капитана, чтобы поступить в Высший экономический институт им. Карла Маркса. Медленно, но верно поднимался по внешнеторговой служебной лестнице, пока не получил высокий пост торгпреда в Швейцарии. В системе СЭВ работает сравнительно недавно. Участвует в заключении торговых сделок, связанных с поставками вычислительной техники из Франции, ФРГ и Италии. Нелюдим, замкнут. Ближайший родственник – впавший в детство дядя, которому он помогает деньгами и возит из-за границы лекарства. Друзей нет – только хорошие знакомые, которые до небес превозносят его как работника и общественника. Характер скрытный, мрачный.
5. Недялко Станиславов . 42 года. Учился в Москве. Специальность – электроника. Потом стажировался во Франции. В течение многих лет не проявлял никакого интереса к женщинам, после чего вдруг проявил ненасытный аппетит. Злые языки утверждают, что до недавнего времени был абсолютно импотентен. Вылечила его одна медсестра самым простым и надежным в таких случаях способом – любовью. Верная, преданная, терпеливая, ничего для себя не желающая, она героически переносила его беспомощные ласки, поощряла его попытки вернуть мужскую силу. И чудо произошло – Станиславов снова почувствовал себя настоящим мужчиной. Естественно, речь зашла о женитьбе, даже свидетели были найдены. Однако свадьба не состоялась. Его первая измена (с какой-то студенткой) прошла без скандалов, медсестра понимала – надо же жениху увериться в своих вновь обретенных способностях. Однако интрижки стали следовать одна за другой, словно он хотел за несколько месяцев наверстать упущенное. К ужасу бедной женщины он даже перестал их скрывать. Обманутая – а она действительно его любила – медсестра совсем извелась и с горя тоже пустилась во все тяжкие. Однако, как я уже сказал, все эти сведения ненадежные, хотя Станиславов продолжает менять подружек с прежним остервенением и тратит на них бешеные деньги, не имея никаких дополнительных доходов.
Ну вот, выложил я перед вами все мои пять "карт", не считая ни одну из них козырной. Вместе они, может быть, и представляют какую-то ценность, и все же пока что это – пустые карты; с ними я могу только блефовать, да и то перед кем? Перед самим собой, Повторяю: порядок, в котором они представлены, не имеет никакого значения. Я спокойно мог бы начать с инженера-электронщика и кончить работягой Герджиковым, который неясно почему не разделил тяжкой участи своих друзей со студенческой скамьи. Я бы мог также вручить пальму первенства Мартину Соколову, а сразу после него поставить этого нелюдима Чамурлийского, который регулярно ездит на Запад, а машину себе так и не купил. И так далее, тасуя карты, как мошенники в Сохо, с той разницей, что мошенникам-то все ясно, им выигрыш обеспечен, а мне если что-то обеспечено, то скорее всего одни неприятности.
Наверное, я невольно поморщился, потому что Пырван направился обратно к двери.
– Постой, постой! – я начал быстро убирать со стола бумаги, чтобы кто-нибудь ненароком не заглянул в мои записки. Вечером я их прятал в несгораемый шкаф, а днем никого не подпускал к столу, не свалив их предварительно в ящик.
– Вы сказали "войди" или я не расслышал? – попытался оправдаться Пырван, все еще держась за ручку двери.
– Наверное, сказал. Не помню, – я показал ему на кресло. – Садись, пожалуйста. В ногах правды нет.
Я вдруг почувствовал себя перед ним виноватым. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как он получил от меня "добро" на расследование случая, на который сам натолкнулся, а мне и в голову не приходило спросить его, удалось ли до чего-нибудь докопаться, подтвердился ли не примитивно-уголовный характер дела. По горло погруженный в генеральскую "розовую водицу", я напрочь забыл, что Пырван решает самостоятельную задачу и что он, наверное, горит желанием поделиться со мной своими надеждами и проблемами. Однако и вправду ли горит? Скорее всего, он выложит мне все сразу с видом победителя, а не в час по чайной ложке, как предпочитает делать большинство моих подчиненных. Что ж, посмотрим. Я должен выслушать его внимательно и серьезно, какими бы пустяками все это ни оказалось. Надо его ободрить, хотя меня самого впору подбадривать.
– Как успехи на ковре? – спросил я, чтобы начать разговор.
– Нормально. Тренируемся… Тренер спрашивал, не больны ли вы?
– Ну, и что ты ему ответил? Ты ведь знаешь, что я не болен?
– Предоставил ему теряться в догадках.
– Значит, я должен перед вами обоими извиниться… Я заметил во внешности Пырвана нечто для меня новое – какую-то небрежность в одежде: и брюки не отутюжены, как обычно, и ботинки не чищены, и галстук не в тон с пиджаком – наверное, утром схватил первый попавшийся и даже в зеркало посмотреться не успел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29