Где ты?
– Нет. Я в этом идиотском парке! Собралась фотографировать, но не могу ни на чем сфокусироваться. Знаю, нужно бы сосредоточиться на том, что исправит мне настроение, но я не в силах совладать с собой, Далей. Просто не могу. Мне слишком тяжело. – Я прямо-таки хныкала. – Я собиралась сделать запись в дневнике, но в результате стала его перечитывать. Слушай, у меня все так паршиво! Знаешь, тут у меня список всего, что мне нужно иметь к нынешнему моменту. – Я рвала траву горстями. – Ну, знаешь, такой, который мы составляем для себя: дом в предместье, дипломы лучших школ, муж и трое детей. И я была на пути к этому, на правильной дороге, а теперь сбилась и не знаю, куда иду. Я оглядываюсь вокруг, и что у меня есть? Чего я достигла? Живу в тесной квартирке с одной спальней, с собакой, которая гадит на пол. – Я начала смеяться и не могла остановиться, пока смех снова не перешел в плач. – Ненавижу себя, ненавижу, как я порчу все, к чему ни прикоснусь. Мне хочется позвонить Оливеру, взять свои слова назад и съехаться с ним. Нет, ну почему мне не стоит с ним встречаться, напомни!
– Стефани, как ты себя сейчас чувствуешь, именно сейчас?
О Господи. Почему она мне не отвечает? Это она пытается меня успокоить. Мне потребовалось время, чтобы переключиться и ответить.
– Я боюсь и нервничаю.
– Почему?
– Мне страшно, а вдруг я совершаю ошибку?
– Почему?
– А вдруг я так никого и не встречу?
– Почему?
– Возможно, я этого не заслуживаю. И не найдется достойных мужчин, которые могли бы меня полюбить.
– И что еще тебя тревожит?
– Я осознаю свой страх одиночества, и это ужасно.
– Почему?
Мне захотелось ударить ее.
– Может, хватит этих идиотских «почему»?
– Нет, ответь мне. Почему ты сейчас пытаешься осознать свой страх одиночества?
– Я знаю, что только так сумею от него избавиться, но мне все равно страшно.
– Стефани, если бы ты не боялась, тебе не пришлось бы проявлять отвагу. Я представляю, как ты испугана. Потому-то тебе требуется столько душевных сил. Но ты справлялась с ситуациями и посложнее! – Вот за этим я и позвонила Далей.
Ее советы обходились мне дешевле, чем рекомендации Психотерапевта-по-телефону.
– Знаю, но я никогда еще не была так одинока, и я погано себя чувствую, Далей. – Я снова захныкала.
– Почему? Подумай, прежде чем ответить. Нет, в самом деле, почему, Стефани?
– Я не хочу умереть в одиночестве, не имея ни любимой семьи, ни детей.
– Стефани, – спокойно произнесла она, – все мы умираем в одиночестве.
Мне трудно было принять тот факт, что жизнь не предоставляет нам никаких гарантий, и в любой момент мы можем лишиться людей, которых любим, или вещей, которые нам дороги. Я знала, что от этого факта не спрячешься, но очень уж мучительно добиваться чего-то, верить в это и одновременно понимать, что оно может внезапно исчезнуть. Вы не в силах ничего проконтролировать, и это выбивает из колеи. Тем, кто с этим не борется, кто понимает, что все проходит, легче переносить потери. Меня страшила не только вновь обретенная независимость без Оливера. Я оплакивала разрыв отношений, которые, казалось бы, двигались именно туда, куда я так стремилась. Эта потеря лишала меня последней надежды на устойчивость и стабильность. Я заново пережила крушение своих надежд, теперь уже с Оливером.
Я сказала об этом Далей.
– Возможно, я не заслуживаю ничего хорошего. – Я не верила в то, что достой на счастья.
В глубине души я не понимала, с чего хоть одному мужчине любить меня, раз я настолько лишена цельности натуры. Я боялась, что не сумею осуществить свои мечты, не найду для этого ни храбрости, ни сил. Я не хотела умереть в одиночестве...
А потом слезы закрыли пеленой все окружающее, оставляя на глазах следы, подобные кольцам внутри старых деревьев. И мне уже не нужно было кому-то звонить и обсуждать это. Я знала, что мне надо сделать: разорвать составленный когда-то список, перечень желаний, уцелевший от прежней, благополучной жизни. И еще нужно было убраться из парка.
А потом произошло самое ужасное. Нет, я не наткнулась на Оливера. Из моего дневника выскользнул листок бумаги. Желтая открытка, которую я сама смастерила, когда узнала, что беременна. Я приклеила к ней клетчатую ленточку. Внутри были вклеены вырезанные из войлока контуры пеленки и детской кофточки, а между ними было от руки написано:
Избавиться от Линуса было не так-то просто.
Он получил шлепок, но царапался в дверь раз сто.
Недовольный, он ворчал целый час, пока мы трудились так, что только душ нас спас.
Мы трудились упорно ночей безумных восемь.
Дело вовсе не в Хануке, и отдыха мы не просим.
Заснув в объятиях твоих, прижавшись к тебе нагишом,
Как могла я не пробудиться уже с твоим малышом?
Нам известно, что значат эти розовые линии две:
Новый маленький Розен появится в нашей судьбе.
Мы будем семьей: Линус, ты, я плюс новый малыш – подросшая наша семья.
Нет слов, чтоб передать мое воодушевленье.
Эта новая жизнь – прекрасное наше свершенье!
Слезы радости катятся по моим щекам, готовься к лету – тогда малыш окликнет нас сам.
Мороженое и пикули...
Но подожди пока смеяться,
Мы купим все – сиденья, пеленки. Долгов мы должны бояться!
А во мне растет теперь не просто любовь, знаешь сам, а наш любимый крошка, благодарение небесам.
Возьми мою руку и крепко держи ее, мы входим в новый дом,
Скоро ты станешь папой, родится малыш – с твоим лицом.
Читая это стихотворение, Гэйб плакал, прижав меня к себе. На следующей неделе он пошел и купил мне новую сумочку.
– Мать моего ребенка должна иметь красивые вещи.
Сидя в глубине Центрального парка, я справляла праздник жалости к себе, на котором была и гостьей, и хозяйкой. Я не могла удержаться и продолжала мучить себя.
– Ладно, мисс Мелодрама, хватит тосковать, вставай и попрощайся со своим поганым прошлым. Пришло время перемен. – Я едва не зааплодировала.
Отлично, все в норме. Я снова разговариваю сама с собой.
Подхватив рюкзачок и повесив фотоаппарат на плечо, я заспешила на север. Я со всем справлюсь. Боль еще не прошла, но когда-нибудь я поблагодарю себя за такое решение. Это как с диетой и защитным кремом от солнца: чтобы ощутить пользу, нужно время.
Направляясь к 72-й улице, я заметила знакомое лицо. Это была Джейми Лоуэри с мужем Дэвидом и сыном Нейлом. До моего замужества мы с Джейми дружили, были неразлучны, работали вместе. Мы одновременно планировали наши свадьбы, почти одновременно забеременели и делились друг с другом приметами из книги «Что есть тем, кто ждет малыша», а также страхами по поводу будущих родов и расщепления позвоночника. У нее была та жизнь, которая полагалась и мне: малыш в коляске и рука мужа в ее руке. Я смотрела на них с вымученной улыбкой. Нет, сегодня определенно не мой день! Правда-правда. Ну вот скажите, почему все так погано?
– Ох, Стефани, ты чудесно выглядишь! – Ну, это уж точно было вранье. Может, она имела в виду мою худобу? Я не могла толком есть, когда нервничала. Я, конечно же, потеряла в весе, но «чудесно» – это перебор. – Чем занимаешься?
Мы обнялись, и я ощутила исходящее от нее тепло. Мне не хотелось ее отпускать. Я скучала по ней. Правда скучала. Глядя на нее, касаясь ее, я вдруг почувствовала, что хочу вернуть свою жизнь, ту, которую я думала, что веду, до того как узнала правду о Гэйбе. Я медленно высвободилась из ее объятий и со слезами на глазах сказала, как скучала по ней. Мы были неразлучны, пока не расстались. Слишком просто сказать, что мы расстались из-за того, что я осталась одна. Факт в том, что когда ваши женатые друзья заводят детей, вы начинаете реже с ними видеться. Скажем, мне хотелось повидать ее и вместе выпить, а ей нужно было кормить Нейла. Нет, мы не расстались. Мы просто повзрослели.
Я слышала, что женатые пары не жалуют одиноких приятельниц, поскольку жена начинает видеть в них потенциальную угрозу. Я никогда ни с чем подобным не сталкивалась. У тех друзей, с которыми я постоянно встречаюсь и общаюсь, детей нет. Думаю, женщины с детьми заводят новых подруг во время прогулок и игр с ребятишками, так же, как одинокие женщины ищут одиночек себе под стать. Помимо любви друг к другу, у нас с Джейми осталось мало общего.
У Нейла выпала изо рта соска, и он завопил.
– Он жить не может без этой штучки, – сказала Джейми, доставая новую соску.
– Понимаю его чувства.
В младенчестве я была очень привязана к соскам из серии, которую потом перестали производить. Родители пытались заменить их сосками новых моделей, но я выплевывала все подряд. «И как же вы вышли из положения?» – спросила тогда я. «Мы скупили все экземпляры твоих любимых сосок, – сказала моя мама, – а когда они закончились, просто терпели твой плач. В конце концов ты сдалась». Хотелось бы мне сейчас сказать, что тогда я хорошо усвоила урок, что научилась обходиться без спасательного круга, но, боюсь, я осталась прежней. Просто я выросла и переключилась на любовные отношения вместо сосок. А правильной модели соски «бой-френд» мои родители явно не нашли.
– А что это у тебя за фотокамера, Стефани? – спросил муж Джейми.
– О, а это моя детка. Я купила ее пару месяцев назад. Ты ведь меня знаешь, я вечно что-нибудь затеваю. – Я погладила фотокамеру и обернулась к Джейми. – Мне до смерти надоело вкладывать всю свою энергию во взаимоотношения с парнями, которые в конце концов оказываются никчемными. Понимаешь? – Нет, конечно же, она не понимала. – И поэтому я решила переключиться. Тратить силы на себя. Понимаешь? – Этого она тоже не понимала.
Она тратила силы на воспитание сына, на любовь к мужу. И моя жизнь могла бы стать такой же. Но вместо этого мне пришлось создавать себе новую жизнь.
– Готовься начать жизнь сначала, Гэйб, эту попытку ты испортил, – закричала я сквозь закрытую дверь квартиры, когда Гэйб возвратился с Линусом. – Ты ведь даже свой домашний номер никому не сообщаешь, значит, ты и не живешь здесь, наверное!
– Не глупи, Стефани. Открой дверь. – Он и понятия не имел о том, что дверь – его союзник: она отделяла меня от него.
– Здесь для тебя нет места. – Сказав «здесь», я коснулась рукой сердца.
Я представила, как Гэйб стоит с той стороны двери, переминаясь с ноги на ногу, и пытается понять, о чем это я. Но наверняка у него в животе уже заныло при мысли о том, что я могла о чем-то догадаться. Мне хотелось увидеть его лицо, посмотреть, как он станет мне врать, и возненавидеть его по-настоящему. Прежде чем открыть дверь, я глянула на сестру, сидящую на диване.
– Не могу в это поверить, Ли. Мне так скверно. – Сестра посмотрела на меня и впервые за все время, что я ее знаю, промолчала в ответ.
Когда я отперла дверь, Линус рванул вперед и уткнулся в колени Ли.
– Я этого не вынесу! Я этого не заслуживаю! Как ты мог? – визжала я, тыча пальцем в Гэйба.
Он раскинул руки и ждал – не знаю, чего именно. Потом он переступил с ноги на ногу и заорал:
– Может, хватит орать? Понятия не имею, о чем ты...
Я заколотила кулаками по его груди – даже, пожалуй, не столько колотила, сколько пихала. У меня было подсознательное оглушение, что так и следовало вести себя, уличив мужа в измене. Визжать и бить его. Мне не хотелось колотить Гэйба, но я не представляла, что еще можно сделать.
– Ли, останови ее, иначе я не выдержу и тоже ее ударю.
– Так тебе кажется, что ты причинил мне недостаточно боли?
– Да о чем ты? – Когда он мне ответил, в меня полетела слюна.
Он оторвал от себя мои руки и прижал их мне к груди.
– Кто такая Берни?
Гэйб озадаченно отпустил меня.
– Берни? Я не знаю никакой Берни. Что ты...
– Вот это! – Я схватила распечатанный мною е-мейл и сунула ему. – Я вот про это!
Некоторое время Гэйб изучал слова, которые я обнаружила и распечатала.
– Отвечай! Кто эта Берни?
Гэйб притих, словно я изо всех сил грохнула дверью.
– Ее зовут Берн. «И» на конце не произносится.
– Как город в Швейцарии, что ли? Ты что, шутишь?
– Ничего особенного не случилось, Стефани. Между нами ничего не было!
– Я же беременна, ты, поганец! – Я орала так, как будто меня грабили; у меня разрывалось горло. Я подбежала к входной двери и распахнула ее. – Габриель Розен, ты лжец и змея! Катись отсюда к чертовой матери!
– Заткнись, тупая латина! Не ори на весь дом! – Лицо Гэйба покраснело, а на виске пульсировала жилка.
– Гэйб, это уже слишком. – Ли встала между нами.
– Прости, Ли. Ты права.
– Ах, все так просто? – закричала я, пихнув его в плечо. – Что, если я скажу тебе, что ты низок, ты тут же извинишься? Нет, к дьяволу. Мне не нужны твои извинения! Как ты мог, Гэйб? – Теперь я всхлипывала. – Как ты мог? – прошептала я.
Во рту пересохло, я стояла и дрожала, опустив голову. Он прижал меня к себе.
– Стефани, мне очень жаль, – тихо проговорил он, – но у нас с ней ничего не было.
– Не пытайся обмануть меня. Я уже с ней разговаривала! Ты ходил с ней на прием! Ты уложил свою беременную жену в постель, а потом отправился развлекаться с ней и приятелями по клинике! Ты представил ее сослуживцам! Ты хоть понимаешь, как ты меня унизил? Они все, небось, думают, что я об этом знала. А ей ты даже не сказал, что женат. А потом ты приходишь сюда и пишешь ей письма о том, как ты о ней скучаешь! Как ты можешь?
Я знала, что унижение – слишком мелкое чувство в свете всего того, что со мной происходило, но именно оно меня сейчас охватило. Мне хотелось бы наплевать на то, как я выгляжу в глазах окружающих, но ничего из этого не получалось. Так вот странно проявляются душевные раны.
– Правда, Стефани, ты преувеличиваешь.
– Если у вас ничего не было, дай мне свой мобильник. – Внезапно я заговорила по-деловому, словно просила у него кусочек мела.
– Остановись, Стефани!
Я потянулась к сотовому телефону, но Гэйб схватил меня за руки.
– Если тебе нечего скрывать, дай мне телефон. Что боишься, что я найду там ее номер?
– Там нет ее номера. Она всегда просто посылала сообщения мне в клинику на пейджер.
Оказалось, что он познакомился с Берни, когда у ее дочери, всего двумя годами меня моложе, обнаружилось воспаление инфицированного лимфатического узла. Гэйб обследовал девушку, а потом переключился на мамашу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39