Я первая повстречала Майкла, а Сара вырвала его у меня прямо из рук. У меня отбили парня – да вдобавок еще в день рождения. Я встала, попрощалась и в гордом одиночестве поехала на такси домой.
На следующий день за ленчем Сара смаковала подробности изумительных способностей Майкла по части куннилингуса, а мне пришлось делать вид, что я заинтригована. Так хотелось высказать подруге, до чего меня задело, что она отбила у меня парня. Однако у нас была еще не настолько тесная дружба, чтобы я могла позволить себе впасть в бешенство. Да и Майкл вовсе не был моим бывшим возлюбленным и тому подобное. Он был всего лишь случайным сексапильным парнем, запавшим скорее на нее, чем на меня. Но минут через пять этого притворного спокойствия я так рассвирепела, что мне стало невмоготу смотреть на Сару. Она продолжала рассказывать о Майкле, а я уставилась прямо перед собой, как угрюмый подросток, и односложно ей отвечала.
– Что с тобой, Ариэль? – наконец спросила Сара.
– В каком смысле? – сказала я.
– У тебя какой-то безумный вид. Ты чем-то расстроена?
– Нет, – ответила я.
Но Сара догадалась, что тут что-то не так, потому что ни разу не позвонила мне за выходные. И в понедельник в обеденный перерыв, спустившись в вестибюль, где мы обычно встречались, я ее не застала. Я потеряла единственную подругу и не знала, как ее вернуть. Слишком стыдно было поведать Саре о своих чувствах. Гордость не позволяла мне признаться в ревности.
Хуже всего в нашей ссоре было то, что она произошла именно сейчас. Сара оставила меня в одиночестве именно в тот момент, когда мне нужна была компаньонка для выходов в свет. Можно, конечно, тусоваться в одиночку, но это казалось мне чересчур безнадежным. Когда две девчонки бывают на людях вместе, это круто. Но если девушка приходит куда-то одна, это лишь вызывает у окружающих жалость. Так что всю эту неделю по вечерам, пока Сара, возможно, лежала распростертая на кровати, я смотрела телевизор, потягивая «Карло Росси», перечитывая «Записки старого извращенца» и моля Бога, чтобы какой-нибудь знакомый паренек вытащил меня из хандры и занялся со мной любовью, достойной вверенной мне колонки.
В среду в полдень я отправилась к ящику «Сити Уик» и взяла экземпляр газеты. На первой странице, внизу, между анонсами статей «Последний кутеж Надика » (стр.18) и «Хайман пытается вылечиться » (стр. 19), было напечатано следующее:
«Я опустилась на колени возле дивана и медленно расстегнула молнию спереди на платье-халатике медсестры. Потом стянула его с плеч, сбросила на пол и осталась стоять перед Джеймсом в одних колготках и лифчике «минимайзер». Я медленно расстегнула лифчик, тоже бросила его на пол и стала водить по грудям пальцами, как стриптизерша в кино». Читайте новую колонку Ариэль Стейнер «Беги, хватай, целуй»! (стр. 21)»
Я попыталась представить себе выражение лиц родителей, когда они это прочтут. Но гораздо хуже анонса была карикатура. В середине двадцать первой страницы, над заголовком «Комический стриптиз», было помещено изображение все той же эльфоподобной девицы из прошлого номера газеты, теребящей свои соски перед эякулирующим парнем. Иллюстраторша изобразила пенис Джеймса чрезмерно длинным и торчащим кверху, пририсовав вокруг него маленькие штришки, отчего создавалось впечатление, что он трясется. Меня она изобразила с родинкой над верхней губой, короткими темными волосами и небольшими вздернутыми сиськами. Да эта цыпочка Тесса Толнер еще в большей степени сексуальная извращенка, чем я.
Прочитав рассказ, я обратилась к разделу «Почта».
Осмеяние, которому Ариэль Стейнер подвергает отсутствие обрезания (рубрика «Я», № 9/25), лишний раз подтверждает ту неслыханную предвзятость, с которой приходится сталкиваться нам, коренным американцам. Осмелься Стейнер поносить чернокожих парней или евреев, десятки возмущенных читателей в своих письмах заклеймили бы ее как шовинистку. Почему же в отношении нас должен существовать иной стандарт? Мы, «необрезанные франки», из среды которых вышли такие светила, как Элвис Пресли, Тони Данза и Чарлтон Хестон , не намерены и впредь мириться со столь вопиющими предрассудками.
Джеффри Томасон, Верхний Ист-Сайд
Дорогая Ариэль Стейнер!
Зачем соглашаться на надувного бойфренда, когда можно иметь настоящего? Я неплохо сложен, и женщины говорят, что я хорошо целуюсь. Похоже, ты как раз такая девушка, какая мне нужна: не боишься называть вещи своими именами, и у тебя есть чувство юмора. Мой телефон найдешь в телефонной книге. Не сомневайся – я не псих.
Джерри Лупино, Бронкс
Вернувшись на работу с обеденного перерыва, я первым делом проверила автоответчик – не звонил ли Лупино. Ничего. Я слегка расстроилась. Но все же позвонила в телефонную компанию и попросила изъять из справочника мой номер, чтобы помешать злокозненным планам очередного извращенца.
Несколько позже позвонил-таки один грозный дядя. В смысле – мой отец.
– Стоит ли показывать это маме? – спросил он. – Она наверняка будет спрашивать.
«Сити Уик» распространяют только в Манхэттене, а офис мамы расположен в Бруклин-Хайтс, неподалеку от дома родителей. Она ведет собственное дело, распространяя детские видеофильмы для школ и библиотек по почте.
– Лучше не надо, – сказала я.
– Мне сейчас нелегко, – признался отец. – Меня сильно выбила из колеи эта иллюстрация, но больше всего расстроил подзаголовок к колонке. Не хотелось бы думать, что прочитанное мною – действительно правдивая исповедь.
– Мне показалось, ты говорил, что степень достоверности – мое личное дело и ничье больше.
– Я лукавил. Так ты сочиняешь эти байки или нет? И почему их тогда в газете называют правдивыми, если это не так?
– Может, тебе все же не следует читать колонку? Я хочу сказать, раз тебя все это сильно смущает…
– Не могу остановиться! Не хватает самообладания!
– Ну, тогда, прошу тебя, сделай одолжение: не рассказывай мне, что ты прочитал, а что – нет. Мне лучше не знать о том… насколько ты информирован.
– Интересное заявление. В нем слышны отголоски твоего собственного стыда, чего я раньше не принимал в расчет. Я беспокоился только за нас с мамой. Полагаю, ты попросила от души, так что постараюсь выполнить твою просьбу.
И сама не знаю, поверила ли я тогда папе или нет.
На протяжении нескольких следующих недель, поскольку мы с Сарой продолжали бойкотировать друг друга, мне пришлось заняться раскопками своего прошлого. Я знала, что в моей колонке должны печататься правдивые исповеди, но Дженсен и Тернер ничего не говорили насчет хронологии. Итак, моими следующими тремя опусами были рассказы о Джоше («Великое Нечто»), Джейсоне, пареньке из МСО («Поделись богатством»), и Телле, вызывающе одетом панке («Глен или Гленда»). Я придумала, что каждый мой роман длился неделю, а в последних двух рассказах изменила названия улиц и ресторанов, чтобы создалось впечатление, будто эти истории произошли в Нью-Йорке, а не в Провиденсе. Иллюстрации были такими: я стою обнаженная и пялюсь на голого парня с бачками и возбужденным пенисом; меня удовлетворяют орально в классной комнате с портретом Маркса на заднем плане; я делаю минет парню в парике.
Каждый вечер в понедельник, приходя домой с работы, я находила электронные послания от Тернера: «Дорогая Трейси Лордс, продолжай в том же духе. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду». Или: «Ты единственная в своем роде клевая деваха, и это – высочайшая похвала!» Очевидно, мое надувательство сработало. В глазах Тернера я была сексапильной распущенной девчонкой. Он понятия не имел о том, что на самом деле я – несчастная домоседка.
Письма читателей не уступали в экспрессивности тернеровским, но, к сожалению, не все они были со знаком «плюс».
Я люблю тебя, Ариэль Стейнер! Ты меня подзаводишь каждую неделю и делаешь это непринужденно и стильно. Хорошо бы, в газете напечатали твое фото, чтобы увидеть, какая ты.
Эрни Лейн, Фар Рокауэй
P.S. Почему тебя нет в телефонной книге?
Если бы Ариэль Стейнер пришла ко мне в гости и исполнила стриптиз, я бы не стал ее останавливать. Я бы сделал ей предложение.
Фредди Ассизи, Челси
Благодаря Ариэль Стейнер мужчине, захотевшему сбросить немного спермы, теперь вовсе не обязательно тратить деньги на дорогой порнографический журнал. Можно просто взять бесплатный экземпляр «Уик» и использовать его с тем же успехом. И поскольку это газета, ее можно заодно использовать также в качестве превосходной туалетной бумаги.
Натан Шерман, Форест Хилз
Интересно с кем переспала Ариэль Стейнер, чтобы получить эту колонку?
Линда Салль, Верхний Вест-Сайд
Прочитав последнее письмо, я была вынуждена сложить газету и сделать несколько глубоких вдохов. Я и раньше знала, что читатели «Сити Уик» пишут самые злобные в городе письма; я просто не была готова к тому, что меня так скоро и так больно начнут клевать. Но в то же время эти выпады показались мне до странного знакомыми. Хотя меня ни разу до этого не высмеивали в печати, у меня уже имелся опыт публичного унижения перед тысячной аудиторией.
В девятом классе, в начале учебного года, наша преподавательница драматического искусства, миссис Хоппер, объявила, что приближается День Искусств и все желающие могут сыграть, спеть или станцевать на школьном празднике. На ее столе лежал сборник сценок из знаменитых фильмов, и она сказала, что мы можем этим воспользоваться. Пролистав книгу в метро, я нашла эпизод из «Выпускника» – тот самый, где Бенджамин отвозит миссис Робинсон с вечеринки домой, а она настаивает, чтобы он зашел с ней в дом, и пытается его соблазнить.
Я смотрела этот фильм несколько месяцев назад, в доме у подружки, и, следя за тем, как Энн Банкрофт стряхивает пепел с длинной сигареты и позванивает кубиками льда в бокале виски, просто вся исполнилась благоговения. Я хотела стать такой, как миссис Робинсон, когда вырасту: хрипловатый голос, длинные ноги, сигарета в руке. Алкоголичка и психопатка, обольстительница с безжалостным сердцем, в совершенстве умеющая манипулировать мужчинами.
Со мной учился смазливый, но вредный парнишка по имени Нейт, которым я одно время увлеклась. Он отличался громким голосом и сообразительностью. На следующий день я подошла к нему на большой перемене и спросила, видел ли он «Выпускника».
– Всего лишь около четырехсот раз, – сказал он. – Это мой самый любимый фильм. А что?
– Понимаешь, в следующем месяце мы отмечаем День Искусств, и я подумала, не захочешь ли ты сыграть со мной сценку из этого фильма.
– Мне сыграть Бенджамина? Да это мечта всей моей жизни. Почту за честь.
В течение следующих трех недель мы репетировали в школьных коридорах каждый день после уроков. Нейт вполне подходил для этой роли, к тому же он знал наизусть большинство реплик, потому что смотрел фильм много раз. Правда, добравшись до последней страницы, мы уперлись лбом в стену. Киношная версия эпизода заканчивается так: Бенджамин стоит в комнате Элейн, дочери миссис Робинсон, рассматривая портрет на стене. Входит обнаженная миссис Робинсон и запирает за собой дверь. Он сначала видит ее отражение в стекле портрета, а когда она говорит: «Я нахожу тебя очень привлекательным», слышит, как к дому подъезжает машина мистера Робинсона. Тогда Бенджамин в ужасе распахивает дверь и бежит вниз по лестнице.
Поскольку невозможно было допустить, чтобы я разгуливала по сцене голой, Нейт предложил альтернативную концовку. В финальный кульминационный момент я могла бы отступить за ширму высотой до плеч, снять там платье (под которое я бы надела бюстгальтер без бретелек) и на последней реплике затащить его за ширму. Идея мне понравилась. В тот день мы испробовали этот вариант и без конца репетировали, пока сами не пришли в восторг, так нам понравилось.
Вечером, перед самым концертом, мы с Нейтом вышагивали по холлу около зрительного зала. Через приоткрытую дверь нам было видно, как свет в зале постепенно погас, и зажглись огни перед сценой. И тогда мы вошли в зал по центральному проходу, словно по подъездной аллее к дому. Я вдруг превратилась в Энн Банкрофт. И не важно, что поношенное платье моей героини, раскопанное в коробке с тряпьем за кулисами, плохо на мне сидело. У меня был хрипловатый голос, длинные ноги, и вся школа на меня смотрела.
Когда мы дошли до того места, где я отступаю за ширму и снимаю платье, по рядам зрителей прошел гул. Я прикрыла свои маленькие груди ладонями.
– Я нахожу тебя очень привлекательным, – проворковала я, затаскивая Нейта за ширму и ожидая грома аплодисментов. Но их не последовало. Дети не поняли, что это конец сценки.
– Что же делать? – прошептал Нейт.
– Подожди. Сейчас до них дойдет.
Но до них так и не дошло. Все так же висела тишина. Было очень обидно.
– Конец! – проорал Нейт, но зал был огромным, и зрители его не услышали. – Смех какой-то, – сказал он. – Ладно, я пошел.
– Погоди! – взмолилась я, но партнер меня не слушал.
Он резко поднялся – слишком резко – и уронил ширму. Я вдруг предстала перед тысячью с лишним школьных друзей: скорчившаяся, дрожащая, полуголая, в чулках и купленном на распродаже бюстгальтере. В ужасе взглянула я в зал: аудитория разразилась отвратительным хохотом, таким глумливым и беззастенчиво-злым, что сердце у меня чуть не разорвалось. Я смотрела, как волны этого хохота расходятся от передних рядов к балкону – медленно, но верно. И вот уже, открыв рот, надо мной гоготал каждый сидящий в зале школьник.
Я поняла весь юмор ситуации. Мы поменялись ролями. Посрамленная обольстительница оказалась на виду у всех без одежды, а потерпевший вышел победителем. В отчаянии схватив платье и прикрывшись им, я на трясущихся ногах ушла со сцены за кулисы. Казалось, весь мир вокруг меня рушится.
Когда в тот вечер я, обливаясь слезами, рассказала маме о происшествии, она проговорила:
– Не расстраивайся. Все позабудется уже через несколько дней.
Но я понимала, что, даже если мой позор продлится всего неделю, она покажется мне годом. На следующий день после Дня Искусств состоялось официальное открытие выборной кампании в правление школы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41