– Спорим, это тот парень ее заставил. – Натан прикрыл глаза рукой.
Минти закатила глаза.
– Брось эти викторианские замашки. Поппи никто не заставлял, она сама сделала выбор. Нельзя впадать в гнев, обижаться и строить теории заговора лишь потому, что тебе не по душе то, что она сделала.
В каком-то смысле Минти была права. Но с другой стороны она говорила чушь и ничего не понимала – да и как она могла понять?
– У тебя нет детей, – сказала я.
В душной комнате повисла тишина.
Натан и Минти переглянулись. Минти сложила в стопку несколько книг, валявшихся на низком стеклянном кофейном столике.
– Если у тебя есть дети, Роуз, это вовсе не делает тебя самой умной. Я-то ближе к Поппи по возрасту. – Она швырнула в стопку еще одну книгу. – Если у тебя есть дети, это вовсе не значит, что ты лучше остальных людей! Не тебе одной позволено быть опытной и рассуждать. Нам, простым смертным, тоже есть что сказать по этому вопросу.
– Минти, – предупреждающе проговорил Натан, – мне кажется…
– Все в порядке, Натан. – Минти напомнила мне о том, чего я лишилась, – о долгих, захватывающих, наполненных любовью годах, которые никто и ничто не сможет отнять.
Минти потерла ногой ковер.
– Извини.
Натан высморкался.
– Я даже не знаю фамилии Ричарда.
– Знаешь. Локхед, – сказала я.
Натан поднялся и подошел к узкому окну с видом на унылую красную кирпичную террасу дома напротив. Он казался слишком огромным для убогих размеров комнатушки.
– Что будем делать?
Минти нетерпеливо проговорила:
– Для начала я бы хотела закончить одеваться – и тебе тоже не помешает, Натан. Иначе опоздаем.
Она треснула дверью спальни, и Натан повернулся ко мне.
– Не уходи пока.
Когда Минти появилась из спальни в кожаной юбке и фиолетовом топике, сквозь который просвечивали соски, мы все еще были увлечены разговором. Натан предлагал лететь в Таиланд и притащить Поппи домой. Он сокрушенно произнес:
– Как она могла так с нами поступить?
Положив руку на бедро, Минти слушала.
– Поверить не могу, что ты несешь такой бред. Позволь напомнить тебе, что Поппи теперь замужняя женщина. Ты выставишь себя идиотом, если попрешься туда!
Я украдкой покосилась на Натана. Он отреагировал более сдержанно, чем я ожидала, и это меня встревожило. Ему было больно, он был горько обижен тем, что Поппи забыла о нас в столь важный момент.
Минти рубила дальше. Она не знала о том, что в секретере в кабинете Натана хранилась значительная сумма на свадьбу, которую он планировал отдать Поппи.
– Разве вы не должны чувствовать облегчение оттого, что Поппи в безопасности, что ей хорошо, что она счастлива? У нее же не проказа или что-то вроде того. – Минти выпятила губки. – Сам подумай, Натан, ты же повел себя неожиданно – так почему бы Поппи не сделать тоже самое? Может, ей кажется, что она платит тебе той же монетой.
Это разозлило Натана настолько, что он вышел из печального ступора. Ледяным голосом он произнес:
– Хватит. Я тебя понял. Я вскочила и взяла сумку.
– Я ухожу. Если захочешь поговорить о Поппи, ты знаешь, где меня найти.
– Роуз, давай обсудим это завтра, когда я все обдумаю. – Натан снова переключил внимание на меня. Как ни странно, он гораздо лучше контролировал себя, когда злился, чем когда расстраивался; думаю, именно поэтому он позволял себе злиться довольно часто, и те, кто его плохо знали, считали его не таким уж милым человеком. Это было необычное, интересное качество, и я к нему привыкла. А Минти – нет. Она развернулась и вышла из комнаты, хлопнув дверью.
Я сидела в машине пять или десять минут, пытаясь собраться с мыслями. Как это похоже на Поппи: отплатить нам с Натаном той же монетой. А может, наш разрыв настолько потряс ее, что она стала искать стабильности в другом месте? Боже мой, она даже не понимала, что делает.
Я вставила ключ в зажигание, и тут открылась дверь квартиры Минти. Натан с Минти быстро пошли к машине, горячо переговариваясь. Минти запахивала коротенький красный жакет и хмурилась. Натан, в темном костюме и голубом шелковом галстуке, был чернее тучи. Он сел в машину, захлопнул дверцу и, даже не подождав, пока сядет Минти, завел мотор.
В Таиланд и из Таиланда посыпались отчаянные письма. «Из-за чего сыр-бор? – писала Поппи. – Почему вы не можете порадоваться за меня? Что за игру затеял папа? Мы едем в глубь страны на медовый месяц и в середине июля возвращаемся в Англию. До тех пор связаться со мной будет нельзя».
Пришлось смириться.
Пока Ианта лежала в больнице, ей пришлось отстаивать очередь почти в каждое отделение, но, будучи в этом деле большим мастером, она справилась с обычной стойкостью. Когда я поехала ее забирать, она приютилась на стуле в глубине палаты и наблюдала за рыбками в аквариуме, которых, видимо, подбирали по их унылому виду. На столике лежали древние растерзанные журналы. Резиновые подошвы туфель медсестер скрипели о линолеум; где-то беспрерывно звонил телефон.
– Вот ты и пришла, Роуз.
Я села рядом, и мы обсудили ее самочувствие. Потом я выпалила:
– Мама, лучше уж я тебе скажу. У Поппи новости.
– Моя милая девочка. Как у нее дела?
– Эта милая девочка сбежала и вышла замуж на пляже в Таиланде. За Ричарда Локхеда.
– О. – Ианта потеребила жемчужную пуговку на манжете. – Как печально. И никого из нас не позвала. – Мама по-прежнему теребила пуговицу. – Значит ли это… она беременна?
– Насколько мне известно, нет. Нет, не думаю, что женщины из поколения Поппи выходят замуж, поскольку беременны. Я слегка в шоке, – горячо проговорила я, – но намерена делать вид, будто обрадована. Устроим для них вечеринку, когда приедут домой. – Я подняла ее чемодан. – Когда доктор назначил прием?
– Через пару недель, когда будут готовы окончательные результаты анализов. Давай не будем об этом думать.
Она проявила такое нежелание обсуждать эту тему, что я не стала допытываться. На Пэнк-херст-Парейд мы возвращались по улицам, где машин летом становилось меньше и меньше. Время от времени я смотрела на маму. У нее был хороший цвет лица, губы как всегда ярко накрашены, и я могла испытывать лишь гордость за свою храбрую мать, которая научилась справляться с одиночеством и нехваткой денег.
Новости от Поппи разворошили старые воспоминания.
– Когда твой отец сделал мне предложение, он повел меня вдоль ручья к прудику с форелью. Цвели нарциссы, на деревьях висели сережки, вокруг было так красиво и спокойно, но я думала лишь о том, что волосы у меня от сырости начнут виться. Моросил легкий дождик. У меня не было времени переодеться, и я боялась, что от меня пахнет… нy… потом, потому что мне пришлось бежать за автобусом. – Мама улыбнулась. – Он казался таким милым и серьезным в твидовом пиджаке, а я была в отчаянии, потому что выглядела не лучшим образом. Мне хотелось, чтобы все было идеально.
– Ты выглядела идеально на свадьбе, – напомнила я. – На фотографиях ты вышла прелестно.
– Тогда тоже шел дождь, можешь себе представить?
– Жаль, что папа так рано умер, – заплакала я. – Жаль, что тебе пришлось так много страдать.
– В страданиях нет ничего особенного, Роуз. Это так же естественно, как рост волос. Надо просто научиться справляться и жить дальше.
В доме номер четырнадцать было как в бане; я открыла все окна, а Ианта приготовила чай.
– Представь, одна медсестра называла чай «Мистер Утешитель».
Я помогла ей распаковать вещи. Я давно не заходила в спальню Ианты. На прикроватном столике, на самом видном месте, стояла фотография: мы втроем у коттеджа «Медларз», мне восемь лет. На туалетном столике – баночка крема для лица, тюбик бесцветного лака для ногтей, щетка с серебряной ручкой, такая старая, что половина щетины повылезла. В шкафу аккуратно стояли шесть пар туфель, на вешалках висело зимнее пальто из ломаной саржи и платья. Ианта наблюдала, как я осматриваю ее вещи.
– С возрастом, Роуз, одежды надо все меньше и меньше.
– Как печально.
Я открыла ящик, чтобы убрать чистую ночную рубашку, и чуть не задохнулась от знакомого запаха.
– Лаванда. Какой сильный запах.
– Пока не забыла… – Ианта что-то искала на полке в шкафу. – Купила тебе пару мешочков на церковной ярмарке.
Я молча держала их в руках, атакованная сильной, незабвенной ностальгией.
У Ви были на меня еще планы. С почтой пришло приглашение на гала-ужин в честь выхода лучших книг этого лета. Многие годы у меня был свой столик на этом мероприятии. На обратной стороне приглашения Ви нацарапала: «Теперь у меня свой столик. Ты будешь гостем».
Я положила приглашение на стол в кабинете. Для меня такая ситуация была в новинку, и я ощутила прилив волнения и нервный укол в глубине живота; пожалуй, даже любопытно посмотреть, что произойдет и как я отреагирую. Признаю, в последние несколько недель я не очень-то задумывалась о своей карьере; этот мир от меня отдалился. Словно по сигналу зазвонил телефон.
– Никаких отговорок, – отрезала Ви. – Понимаю, я предупредила в последнюю минуту, но ты обязана прийти. И еще, Роуз: сходи к парикмахеру.
Готовясь к вечеру, я гордилась собой. Ни минуты не колеблясь достала из шкафа черное платье без рукавов и выбрала невероятно стильные туфли, купленные в Париже. Нанесла крем-пудру, серые тени, обвела губы алым контуром и закрасила его помадой.
– Вот так, – обратилась я к своему творению в зеркале, – неплохо. – Я положила руку на живот: он оказался приятно плоским. Губы сияли, платье обволакивало бедра, стопы изогнулись на высоких каблуках. В довершение образа я вытряхнула на кровать содержимое сумки, выбросила скомканные бумажные платки, очистила щетку для волос и положила ее, помаду и ключи в оригинальную сумочку в форме цветочного горшка.
Когда я приехала в отель, толпа мужчин и женщин, одетых преимущественно в черное, двинулась к комнате, где подавали напитки. Какая-то странная девушка ощупала мою сумку. «Все в порядке», – сказала она.
Кто-то произнес: «Привет, Роуз. Давно не виделись… давай не теряться…» – и прошел мимо.
Из толпы появилась Ви в больших броских серьгах и помахала мне рукой.
– Выглядишь потрясающе. Ни капли не похожа на брошенную жену. Внимание, – она повысила голос. – Это Роуз.
Меня представили уважаемому театральному критику, автору книги «Будущее театра», которая пользовалась большим вниманием; мужчине, с ног до головы затянутому в кожу, и писательнице сердитого вида, на которой была пышная юбка, широкий пояс и водопад ожерелий. Театральный критик переключился на Кожаного Человека, и мне пришлось общаться с романисткой, которая писала под псевдонимом Анжелика Браун.
– Я слышала, у вас только что вышел новый роман?
Она рассердилась еще сильнее.
– Он хорошо продается, и я очень им горжусь, разве что… Я получила плохие рецензии. Критики, знаете ли.
– Я все знаю о критиках.
Нервная, как и все писатели, она продолжала:
– Мой роман – об ошибках природы. У юных девушек полно эстрогена и окситоцина – гормонов, которые нужны для деторождения. У молодых людей через край тестостерона, который толкает их на подвиги. В среднем возрасте, когда уровень тестостерона у мужчин начинает падать, женский организм прекращает вырабатывать эстроген и начинает производить тестостерон – тут-то женщины и пускаются во все тяжкие, а мужчины довольствуются игрой в гольф и соревнованиями лучшую лужайку. Говоря языком литературы, самый подходящий сюжет для трагедии.
– Пожалуй, вы правы. Неужели мужчина и женщина никогда не достигают баланса?
Она нетерпеливо пожала плечами:
– В том-то и дело.
– Анжелика, – Ви проводила ее в просторный обеденный зал с вращающимися стеклянными шарами на потолке, – вопросы пола устарели. Вышли из моды. Мы больше об этом не задумываемся.
Меня посадили между театральным критиком, которого звали Лоуренс, и Кожаным Человеком, типографом из Эссекса, который наклонился и развернул мою салфетку.
– Надо налечь на вино, – с воодушевлением произнес он.
Я прекрасно ладила с Лоуренсом, который оказался приятным, остроумным собеседником, пока не сделала ошибку и не посмотрела на соседний столик. Там спиной ко мне сидел Натан. Через стул от него, в профиль ко мне, восседала Минти. За их столиком сидели одни начальники из «Вистемакс Груп» с женами, в том числе и Таймон, и Идеальная Жена Кэролин Шейкер, и несколько известных писателей со спутницами. На их фоне Минти выглядела белой вороной. Она надела тускло-зеленое платье с глубоким вырезом, которое ей не шло. Ее участие в беседе было минимальным.
Ви корчила мне отчаянные рожи через стол – извини, извини, шептала она.
Как ни странно, больше всего меня расстроило то, что Натан не догадывался о моем присутствии. Вернулся страх, будто я растворяюсь и становлюсь невидимкой, сливаюсь со стенами и ковром. Снова прозвучал вопрос: кто такая Роуз?
Я с усилием вспомнила парижанку из зеркала – интересную, изысканно одетую, которой было что сказать, которая справилась и с материнством, и с карьерой, и с ведением домашнего очага, которая любила мужа, детей, еду, вино, море… свой сад. Постепенно паника исчезла, и мне стало легче дышать. Я опустила глаза и обнаружила, что расщепила булочку на шарики и разложила их орнаментом: маленькие в середине, а большие – в кружок по краю тарелки.
Притворившись, будто слушаю обличительную речь Лоуренса против современного театра – слишком дорогой, никакой изобретательности, посредственный, – я стала следить за Натаном. Он казался каким-то другим. Держался более свободно и не так зажато. Он уже не соответствовал шаблону, который создал вокруг себя, когда его повысили до заместителя редактора. Мимо столика прошел его коллега, поздоровался, и Натан ответил непринужденно и обаятельно. Он улыбался легко и удовлетворенно.
Мое дыхание участилось: он стал таким после того, как ушел от меня.
Минти порыскала в сумочке и подкрасила губы; ее рот был похож на кровавую рану под раскосыми глазами. Кэролин поднесла к губам бокал и кивнула мне в знак солидарности. Принесли говядину: она оказалась слишком жесткой и жилистой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38