Игоряха был младшим братом Веревкина, был, потому что в юности помер от передозировки самогона. И в самом деле, Вадим этот был вылитый Игоряха те же губы, те же голубые глаза, та же косая сажень в плечах. Вот ведь странно: при общении с Веревкиным у Хозяина прорезывалась земная память, вспоминалось, тудыть его, трудное прошлое.
- Может, и пожалею, - сказал Хозяин. - А может, и нет.
Однако же пожалел, не тронул, но отпустить не отпустил, заставив удирающих бойцов кружить по одной и той же дороге.
Знал бы, что некто Траш уже начал плести свою паутину, нипочем бы не пожалел.
* * *
- Черт, - сказал Завехрищев. - Кажется, здесь мы уже проезжали.
Фары, нацеленные на белое полотно дороги, вырывали из темноты то бурые стволы могучих сосен, то изумрудные шапки кустов, то хитросплетение черных ветвей, зеленых листьев, по большей же части все то. что было на обочине леса, оставалось во мраке, и непонятно было, как сержант умудрился что-то заметить.
Мотор чихнул и заработал с перебоями.
- Этого еще не хватало, - проворчал Завехрищев. - Где же эта чертова трасса?
- Не чертыхайся, - сказал Вадим, - а то ведь придет.
- Придет? - усмехнулся Завехрищев. - Да он уже пришел. Он, Петров, теперь все время с нами. Вот только не знаю, кто будет следующий - ты или я?
Мотор чихнул и заглох.
- Та-ак, - сказал Завехрищев. - Рассветет через час. Пойдем или будем ждать? Фонарей-то нету. - И, подумав, добавил: - А трасса где-то рядом. Нутром чую.
Вадим вынул из зажимов автомат, а из ящика с боекомплектом пару рожков, вставил рожок, другой сунул в карман скафандра. Это был автомат Селиванова, остальное оружие осталось в машине Велибекова.
- Дай-ка мне. - Завехрищев взялся за ствол, но Вадим выдернул автомат и молча повесил на шею.
- Хрен с тобой, таскай сам, - сказал Завехрищев. - Смотри только, не подстрели с перепугу-то.
Ни за что на свете Вадим не признался бы, что оружие он взял после того, как услышал тоненький голосок: "Возьми автомат-то, паря, и не отдавай этому бугаю. Спасешь и себя, и бугая".
Они выбрались из бронетранспортера и вначале при свете фар, а затем во все более сгущающейся темноте пошли к трассе. Поначалу вообще ничего не было видно, и они плелись еле-еле, потом обозначился контур леса, просека. Идти стало легче.
Завехрищев молчал, Вадим думал о своем.
Наконец начало светать. Давным-давно уже должна была появиться трасса, а они все еще шлепали по бетонке.
- Ни хрена нам отсюда не выйти, - сказал Завехрищев, и тут вдруг из леса раздался глуховатый старческий голос:
- Эй, ребята, вы куда это направились? Там, чай, Объект, туда не велено. Или вы из этих, из ликвидаторов? Тогда почему не откуда надо идете?
- А откуда надо, дед? - обрадованно взревел Завехрищев. - Ты чего там прячешься-то? Да не боись, дедуля, мы свои.
- Свои, говоришь? - отозвался дедуля. - Иди тогда на мой НП, покажу на карте, откуда вы маршируете. Только один иди, а этот, с ружьем, пусть пока на месте стоит.
Завехришев, бухая сапожищами, устремился к невидимому деду, добежал до опушки, поорал: "Эй, дедуля, где ты?" - побегал по кустам, после чего обернулся к Вадиму и широко развел руками - нету, мол, никого.
- Леший озорует! - крикнул Завехрищев, и тут вдруг все подернулось густым белым туманом, и Вадим остался совсем один, ничего перед собой не видя и не слыша ни звука.
Впрочем, один он оставался совсем недолго. Туман рядом с ним рассеялся, обнаружив идеально круглую, висевшую на уровне глаз сферу с крохотным мужичком внутри. Мужичок был в драном костюме и потерявшей форму кепочке, ни дать ни взять ветеринар Лыхманов из Красногюлья, только очень маленький, с пальчик.
- Веревкин, - представился мужичок, приподняв кепочку.
Если присмотреться, он был вовсе не стар, этот Веревкин, и под кепкой у него оказалась копна спутанных серых волос.
- Рассусоливать некогда, мил человек, так что слушай, - сказал Веревкин. - В овраге, что на краю Марьевки, есть пещера.
Он подробно описал, как найти пещеру и как в этой пещере найти ученическую тетрадь в косую линейку, на которой он записал Знание. Далее Веревкин объяснил, каким образом можно прочесть тайнопись, после чего попросил:
- А теперь стрельни в меня, мил человек, из своего автомата, пока Хозяин не хватился. Только целься получше, чтоб наповал. Чтоб дух, значит, вон. Иначе вам отсюда не выбраться.
- Это с какой такой стати стрелять-то? - удивился Вадим.
- Стреляй, Вадим, - раздался тихий, как далекое эхо, голос. - Мочи ведь нет.
- Андрей? - спросил Вадим. - Ты где, Андрюха?
- Стреляй, Вадим, не спрашивай больше. Сжалься над нами.
- Над нами? - спросил Вадим.
- Там и Андрей, и Селиванов, и Грабов, и Велибеков, - сказал крошечный Веревкин. - Кому-то, убив меня, ты поможешь прямо сейчас, кому-то потом, когда овладеешь Знанием. Давай, Вадик, не тяни, а то всем будет очень-очень плохо.
Вадим прицелился. Веревкин был до того крохотный, до того жалкий! Снял ради такого случая кепочку, прижал к груди и встал на колени.
Короткая очередь разнесла человечка вместе со сферой в клочья. Кто-то в тумане дико заверещал, белая пелена пришла в движение, в ней закрутились вихри, пронеслись смерчи, засвистал ветер. Что-то тяжелое ударилось о землю, туман стал быстро рассеиваться, и в какие-то секунды пропал совсем.
В пяти шагах от Вадима лежал перекрученный, как кукла, Веревкин - уже нормального роста, в замусоленном, драном пиджаке и потерявших форму портках, с кепкой в крепко сжатом коричневом кулаке. Сквозь дыры в подметках проглядывали грязные подошвы. Этот Веревкин был лыс и стар, рот и заросшие щеки ввалились, кожа на сомкнутых веках натянулась. Грудь превратилась в кровавое месиво.
- Дай-ка автомат, - спокойно сказал невесть откуда взявшийся Завехрищев.
Вадим, не в силах оторваться от Веревкина, безропотно отдал. Зачем он теперь, этот автомат, ведь все уже вроде бы сделано. Все, что просили маленький человечек и Андрюха. А что вообще-то сделано? Что?
- Ну, ты, Петров, даешь, - сказал Завехрищев, уже повесивший автомат на свою бычью шею. - Мужика-то зачем ухлопал? - И вдруг отрывисто, как на плацу, скомандовал: - Кру-угом. Три шага вперед, руки за спину. Шагом арш!
Глава 5 ХМУРЫЙ И ВЕРБЛЮД
Это называлось карантин. Отдельное одноэтажное здание, в котором обитали только Вадим, Завехрищев и сменный медперсонал. Белые приборы, белые хрустящие простыни, постельный режим, трижды в день уколы, в промежутке какие-то горькие пилюли, питание, можно сказать, классное. В коридоре пост наблюдения круглосуточный, с телефоном, со строгими медсестрами. Наружная дверь закрыта на ключ, Вадим уже проверял. Палата отдельная, большая, около пятнадцати квадратных метров, вот только вид из окна неважнецкий - клочок земли с пожухлой травой и высоченный бетонный забор. Да, и еще - на окне решетка.
У Завехрищева была своя палата. С тех пор как их поместили в диспансер, они друг друга не видели.
Слава Богу, что у Завехрищева хватило ума надеть-таки автомат на плечо и не строить из себя конвоира. Он это сделал, как только они вышли на трассу. Между прочим, в скафандрах никто не хотел сажать, попутные машины проносились мимо, пока не сжалился один дядька, оказавшийся военным пенсионером.
Им ничего не говорили, однако ясно было - дозу они хватанули изрядную. Вадим чувствовал непривычную слабость, тянуло в сон. Порой в полудреме он слышал, как кто-то тащится по коридору в клозет, и понимал, что это Завехрищев.
За каких-то четыре дня, проведенных в диспансере, они превратились в полусонных маразматиков, у которых одно на уме - своевременное питание и своевременный горшок, причем второе все больше и больше выходило на первый план, а это уже был нехороший знак.
На пятый день в палате у Вадима появились трое: знакомый ему пожилой доктор с бородкой клинышком и двое крепко сбитых мужчин, один постарше, лет сорока, другой лет на десять моложе, все, естественно, в белых халатах.
Вадим лежал, натянув простыню до носа, и сонно помаргивал.
- Тоже дипразин? - спросил тот, что постарше.
- Тоже, - ответил доктор.
- Как бы их денек не поколоть? - сказал молодой. - А то какие-то сонные тетери.
- Это зачем? - спросил доктор.
- Затем, что заберем обоих, - сказал молодой. - Для следственного эксперимента.
- Категорически возражаю, - заявил доктор. - Мы, понимаете, добились стабильности, а вы хотите, чтобы все насмарку? Вам не жалко этих солдатиков?
- Полдня вас устроит? - спросил молодой.
- Черт с вами, - бухнул доктор, потом, спохватившись, добавил: Извините, но у нас свои законы. Переступать через них, сами понимаете...
- Никто вас за это не повесит, - перебил его тот, что постарше. Значит, с завтрашнего дня никаких антигистамин-ных препаратов.
Он подошел к Вадиму, вгляделся в его лицо и неожиданно подмигнул.
Спустя полчаса после их ухода Вадим вышел в коридор, намереваясь посетить Завехришева - следственный эксперимент все же, надо согласовать, как себя вести, что говорить, - но медсестра, молодая, здоровенная бабища с бородавкой на носу и сурово сжатым ртом, грудью встала перед дверью сержанта, каркнув: "Не велено". Вадим, даже будучи в форме, не стал бы связываться с такой тумбой - сомнет ведь, потом стыда не оберешься, а теперь, когда и чихнуть-то боязно, что уж тут говорить? Видать, недавние посетители дали строгий наказ не пушат. Странно, что часового у дверей не поставили.
Следующий день в силу того, что сон уже не наваливался с такой неумолимостью, показался бы длинным и скучным, если бы ближе к вечеру в палате вновь не появились эти двое, уже без доктора.
На сей раз Вадим рассмотрел их повнимательнее, и того, что постарше, строгого, неулыбчивого, назвал про себя "Хмурым", а того, что помоложе и поразвязнее, разговаривающего презрительно, через губу, - "Верблюдом".
- Совсем другой коленкор, - взглянув на Вадима, сказал Хмурый и вновь, как вчера, неожиданно подмигнул.
Уж лучше бы он этого не делал. Представьте, что вам подмигнул бронзовый памятник.
- Только кратко, - сказал Верблюд. - Что произошло на ксп?
И уставился на Вадима.
- На Объекте, что ли? - уточнил тот.
- Только кратко, - повторил Верблюд, придвигая к кровати стул и вежливым жестом предлагая Хмурому сесть.
Хмурый жестом же показал: садись, мол, садись - и отошел к окну, якобы поглядеть на забор, однако же ушки у него были на макушке, так и топорщились.
- Вы про эту стрельбу? - сказал Вадим. - Так я не виноват. Можете спросить у Завехрищева.
- Завехрищев говорит, что толком ничего не понял, - усмехнулся Верблюд, усаживаясь. - Так что выкручивайся сам.
- Это он, наверное, для того, чтобы не показаться дураком, - сказал Вадим. - Дело в том, что стрелял Грабов.
* * *
- Грабов, который уже восемнадцать часов, как был мертв? - вновь усмехнулся Верблюд, на сей раз более презрительно. - Ты, парень, ври, да не завирайся.
- Ну хорошо, пусть стрелял Грабов, - не оборачиваясь, вмешался Хмурый. - Выпущен был весь рожок. Завехрищев должен был это увидеть. У него было время. Однако же...
- Однако же он отрицает, что видел Грабова, - подхватил Верблюд. - И я понимаю его. Не мог человек в здравом уме видеть, что покойник стрелял из чужого автомата, а если говорит, что видел, значит, у него с чердаком не все в порядке.
Хмурый повернулся и спросил:
- Как ваш автомат оказался у Грабова?
- Вывернул из рук, - ответил Вадим. - Он был как из железа, этот Грабов.
- Значит, он пострелял, этот Грабов, потом вернул тебе автомат, не оставив на нем ни одного своего отпечатка, залез под брезент и во второй раз дал дуба, - сказал Верблюд. - Так, что ли?
- Нет, он попросту исчез, - произнес Вадим, понимая, что Дело плохо. Этот Завехрищев, этот подлец, явно спасал свою задницу. Явно и подло. Оно конечно, кто поверит, что покойник, да еще со стажем, как-никак восемнадцать часов прошло, способен на подвиги, но ведь он, этот подлый Завехрищев, все видел собственными глазами. Будешь компотом отдавать, будешь компотом отдавать. Ну скотина, ну подонок.
- Я понимаю, вы сейчас проклинаете Завехрищева, - сказал Хмурый. Действительно, единственный свидетель - и все отрицает не в вашу пользу. Тогда докажите, что он врет. Но только без этих, без рогатеньких.
Да как же без них-то, если именно они, рогатенькие, во всем и виноваты? Вы, ребята, чем приставать к болезному, взяли бы да разобрались, отчего это вдруг погибла охрана Объекта, которая находилась на КСП, а также группа наблюдения в неприступном бункере. Если первых можно было перестрелять либо накрыть пыльным мешком, то к тем, что в бункере, вообще никто не мог подступиться. Их-то кто порешил?
Вадим примерно так и сказал.
- Это уже другой вопрос, - не моргнув глазом, отреагировал Верблюд. Тут работает комиссия, она во всем разберется. Не волнуйся, парень, не такое раскручивали.
Он прищурился и добавил:
- Ты вот все финтишь, Петров, все тень наводишь, а мужичок-то тоже на тебе. Или, скажешь, это опять Грабов? Ишь ты, любитель пострелять, мать твою.
Вадим досадливо отвернулся, а Верблюд встал и заявил:
- У тебя, Петров, впереди вечер и еще ночь. Постарайся придумать что-нибудь правдоподобное ради своей же пользы. Чтобы потом люди при твоем имени не плевались.
- Да уж, вы постарайтесь, - поддержал Хмурый Верблюда, но уже мягче. Порой о чем-нибудь забываешь, о чем-нибудь очень существенном, очень важном. О том, например, что стрелок ты пока неважнецкий и попасть в сердце для тебя проблема, потому что ты точно не знаешь, где оно находится.
Верблюд покосился на Хмурого, но тот продолжал как ни в чем не бывало.
- Или же о том, что в тумане, не видя человека, выстрелить ему прямо в грудь невозможно. И как бы ты ни был силен, тебе ни за что не одолеть обладателя черного пояса Велибекова. Ну и так далее. И еще, Петров, не вздумайте сотворить с собой какую-нибудь глупость. Бывает, знаете ли, у некоторых желание выкинуть ночью, особенно под утро, этакий фортель: а вот, мол, я вас, дураков, оставлю с носом. Поберегите свое доброе имя.
- Доброе! - фыркнул Верблюд, закипая. - Вы бы еще, товарищ подполковник, его к ордену представили.
- Спокойно, капитан, спокойно, - одернул Верблюда Хмурый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12