Ее ребенок не останется без отца.

Мысль о том, что он может серьезно отнестись к обязанностям отца, ни разу не пришла ей в голову.

Она встала с сучковатого, кривого бревна, вынесенного на берег прибоем, и пошла назад в гостиницу, оставляя на песке легкие следы. Решение было принято.

Воспользовавшись директорской службой, она разыскала лондонский телефон фирмы Джеррарда и вечером после ужина трясущимися от волнения пальцами набрала номер. Ей ответил женский голос, а когда Кэндис назвала свою фамилию, тот же голос спокойно произнес:

- Да, да, одну минуту, я соединяю вас с офисом мистера Джеррарда, мисс Хьюм.

Неужели все так просто?

- Если он сейчас занят, - сказала она, все еще сомневаясь в правильности своего поступка, - я перезвоню позже.

- Нет, нет, он распорядился соединять вас с ним немедленно.

Щелчок, пауза, уже другой, но по-прежнему ровный женский голос, вежливый и деловой, та же мгновенная реакция. Затем голос Сола, резкий и отрывистый:

- Кэндис, куда ты, черт возьми, подевалась?

Она опешила.

- Я в Новой Зеландии. Я беременна, Сол.

- Это правда? - Голос его звучит спокойно. - Хорошо... Дай мне свой адрес.

На мгновение она потеряла дар речи, потом все-таки продиктовала адрес и услышала в ответ:

- Через двадцать четыре часа я буду у тебя. Никуда не уходи.

- Ты сказал "хорошо". А что "хорошо"?

- Стефани передает тебе огромный привет, - сказал он. И повесил трубку.

Кэндис была в ярости. Она снова набрала номер, но ровный, спокойный голос слегка насмешливо произнес:

- Я очень сожалею, мисс Хьюм, но мистер Джеррард уже ушел. Он просил передать вам, что прилетит завтра, просил вас поберечь себя.

- Да... - произнесла она как во сне.

Она все еще стояла с телефонной трубкой в руке, когда в комнату вошла Элизабет.

- Мне только что позвонили из Лондона и попросили приготовить к завтрашнему вечеру номер люкс.

- О, Сол...

Элизабет пристально посмотрела на нее.

- Что с тобой? У тебя такой вид, словно тебя стукнули по голове.

- Нет, нет, все в порядке. Просто я только что позвонила Солу - он отец моего ребенка. Он приезжает завтра. Я думаю, что номер люкс, вероятно, заказан для него.

Брови Элизабет поползли вверх. Впервые что-то могло вывести ее из привычного, словно броня, равновесия.

- Сол Джеррард - отец твоего ребенка?! Не может быть! Как это могло получиться?.. - Она застыла как вкопанная, словно видела Кэндис впервые в жизни. Но вскоре, когда к ней снова вернулось самообладание, она деловито произнесла: - Я думаю, ты поступила совершенно правильно. А о моих малышах не беспокойся. Завтра приезжает мать Карла и с удовольствием присмотрит за ними, пока мы не найдем тебе замену. Делай так, как тебе лучше.

Что ж, прекрасные, разумные слова. Придя к себе в комнату, она подошла к окну и стала смотреть на зеленые заросли кустов, ровным ковром покрывающие остров. Безмолвные и неподвижные в этом лунном сиянии, они были так же загадочны, как и душа человека, которого она любила. Она вспомнила, когда последний раз наблюдала восход луны. Это было в ту самую ночь, когда был зачат ее ребенок. И, вспомнив это, она вздрогнула. Что же он собирается делать?

"Хорошо"... Он сказал, "хорошо" то, что она беременна, это хорошо. Но в его голосе она не услышала любви. С тоской она подумала о том, что впереди ее ожидает еще одна боль. Она заставила себя лечь в постель, но почти всю ночь провела без сна, неподвижно уставившись в потолок.

Его вертолет прилетел через двадцать пять часов после того, как она поговорила с ним по телефону. Он спускался по трапу с самоуверенным видом человека, которому стоит только пошевелить пальцем, и самолет будет готов тут же доставить его в любую точку планеты. Кэндис видела, как в сопровождении своей охраны он входил в отель; лунный свет блестел у него в волосах.

Через десять минут у нее зазвонил телефон.

- Поднимайся ко мне, - негромко скомандовал он.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Кэндис была в ярости - Сол нисколько не сомневался в том, что она покорно повинуется его приказу, но, в конце концов, она сама приняла решение, заставившее его проделать такой путь. Это просто смешно - так выходить из себя из-за его самонадеянности и высокомерия.

Роскошный, элегантный отель был построен на самой скале, так что большинство его номеров выходило на величественную панораму залива, уходившего в глубь острова. Между этажами бесперебойно сновали скоростные лифты. Через две минуты после его звонка она уже стучала в дверь его номера, расположенного на самой крыше небоскреба. Дверь открыл он сам, стоя на пороге и засучивая рукава белой рубашки. Лицо его было непроницаемо, замкнуто и настороженно, пока он всматривался в нее пристальным, изучающим взглядом.

- Входи, - сказал он, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

Она ожидала чего угодно, но только не этой ледяной отчужденности. Она надеялась, что его мгновенная реакция на ее звонок означала то, что он как-то смягчился, но в его непроницаемом, тяжелом, как маска, лице она не нашла никакого подтверждения этому.

- Как ты себя чувствуешь? - спросил он и слегка нахмурился, пропуская ее в комнату.

- Прекрасно.

- Ты была у врача?

Она утвердительно кивнула.

- И что же он сказал? - последовал его резкий вопрос.

Она не могла ему ответить.

В его роскошном номере были предусмотрены услуги дворецкого и горничной, и она слышала, как с кухни доносились их приглушенные голоса. От одной мысли, что их разговор могут услышать, ее начинал бить озноб. Собравшись с духом, она спросила:

- Зачем ты прилетел?

Он криво усмехнулся.

- Чтобы жениться на тебе, зачем же еще.

Горячая, невысказанная надежда, которая не давала ей уснуть всю предыдущую ночь, мучительно умерла. Быстро, так как говорить об этом ей было слишком больно, она проговорила:

- Я не собираюсь выходить за тебя замуж.

Что-то страшное шевельнулось в мерцающей прозрачной глубине его глаз, но лицо по-прежнему оставалось непроницаемым.

- Вот как? - спросил он мягко и вкрадчиво. - Ты воображаешь, что это будет так просто сделать, дорогая? Алименты на всю оставшуюся жизнь или уж по крайней мере, пока ребенку не исполнится шестнадцать, и никакой необходимости считаться со мной? Мне очень жаль, если ты уже успела настроить себе глупеньких фантазий, но, коли ты хочешь, чтобы я содержал этого ребенка, ты должна стать моей заложницей. Да, да, чтобы я был уверен в том, что каждый потраченный мною пенни работает на меня.

По легкому неприятному привкусу крови во рту она поняла, что прокусила губу. Все ее тело приготовилось дать отпор, отзываясь на неожиданный прилив адреналина, горячей волной хлынувшего по ее венам.

Медленно и осторожно, словно пытаясь словами оградить себя от опасной развязки, она проговорила:

- Нет, из этого ничего не получится. Ты не любишь меня, а я... а я...

- А ты не любишь меня, - закончил он совершенно бесстрастным голосом. - Но в моем кругу браки часто заключаются еще и по другим причинам.

- Догадываюсь, - с презрением парировала она. - Например, чтобы заполучить побольше денег...

- Или власти. Или чтобы заиметь детей, - холодно и отстраненно закончил он. - Что ж, с последним мы, кажется, справились. Что сказал врач о твоем состоянии здоровья?

Она побледнела, но мужественно подавила подступившую к горлу тошноту.

- Врач сказал, что я вешу немножко больше нормы и что мне нужно принимать железо, а в остальном я совершенно здорова.

Его густые ресницы опустились.

- Ясно, - безразлично произнес он. - А ты уверена, что это мой ребенок?

Она рассеянно посмотрела по сторонам и, увидев стул, опустилась на него, ощущая внутри такую нестерпимую боль, что, казалось, сердце у нее разорвется.

- Да, уверена.

- Надеюсь, что ты не ошибаешься.

- А если ошибаюсь?

- Тогда мгновенный развод, - сказал он с убийственным безразличием.

Он был совсем чужим, как будто они видели друг друга впервые. Он встретил ее пристальный взгляд - в его глазах не было ни малейшего интереса. Они смотрели тускло и холодно. Казалось, ему совершенно безразлична та боль, которую он ей причиняет.

- Я больше не могу, Сол, - глухо проговорила она. - Зачем ты так. Я же не вынесу этого.

- Но почему?

Он подошел к ней и притянул к себе. Она подняла на него глаза и увидела, что за ледяным холодом этих глаз бушует огонь, еще более опасный, чем прежде, и сейчас этому огню не давали вырваться на свободу, сдерживали ценой нечеловеческих усилий.

- Нам было чертовски хорошо в постели. Что же касается всего остального, то у тебя будут деньги и свободное время. Став твоим мужем, я вовсе не собираюсь требовать от тебя постоянных отчетов о личной жизни или ограничивать тебя в деньгах.

Его слова ранили ее в самое сердце, они били наотмашь, причиняли боль. Он поднял голову, и она увидела в его лице такую черную тоску, такую опустошенность и еще что-то темное и неведомое ей прежде, что невольно вздрогнула.

- Я знаю, ты хочешь меня, - сказал он резко. - Не заставляй меня доказывать это тебе, Кэндис. Если ты вынудишь меня, я смогу это сделать.

Ресницы ее задрожали. Она думала, что хуже того, что произошло с ней на Фалаиси, когда ее буквально вышвырнули оттуда, уже не может быть. Теперь она поняла, что это не так. Она сумела бы прожить без него, как бы тяжело ей ни приходилось, но она не была уверена, что, став его женой, сможет вынести эту пытку.

Стук в дверь заставил ее высвободиться из его объятий. Он разжал руки и дал указание горничной, появившейся на пороге с чемоданами в руках. Кэндис не поверила своим глазам, узнав в них свои собственные вещи, и в ней начала закипать злость.

- В последний раз, когда ты была со мной, я забыл позаботиться о том, чтобы собрали твои вещи, - сказал он насмешливым тоном, когда горничная прошла в другую комнату. - На этот раз я не позволю себе быть таким забывчивым.

К счастью, появление дворецкого помогло ей сохранить самообладание. В руках он держал поднос, на котором стояли бутылка шампанского, запотевший графин с апельсиновым соком и высокие, на длинных ножках бокалы.

Кэндис подошла к окну. Мысли ее были в полном смятении. Боль, которую она испытывала, мешала ей сосредоточиться, заволакивала все какой-то туманной пеленой. Сейчас ей нужно было призвать на помощь тот здравый смысл, который она всегда считала главной, отличительной чертой своего характера.

Что ж, сейчас он явно подвел ее, мрачно подумала она. Позвонив Солу, она сделала самую большую ошибку в своей жизни, которая казалась ей теперь цепью сплошных ошибок. Отвернувшись от окна, за которым в лунных лучах серебрилась неподвижная гладь залива, она посмотрела на Сола. Он стоял в другом конце комнаты, делая какие-то распоряжения дворецкому, и его надменный профиль резко контрастировал с уютной и безликой обстановкой номера. Он не привык разводить сантименты, в его жизни этому просто не было места.

Не зря ее беспокоило то, как повлияет на ее будущего ребенка огромное состояние, владельцем которого он станет. Наследники этих огромных капиталов вырастали бездушными автоматами, которым были неведомы такие человеческие чувства, как любовь, милосердие, сострадание.

Дворецкий направился к двери, горничная быстро последовала за ним. Не обратив внимания на брошенный в ее сторону завистливый взгляд, Кэндис с тяжелым сердцем наблюдала, как Сол взял с подноса один бокал с апельсиновым соком, другой с шампанским и подошел к ней.

- Здесь совсем немного шампанского, - сказал он сдержанно, - вряд ли это повредит ребенку. Ну что ж, может быть, выпьем за то, чтобы наш брак был долгим и счастливым?

- Нет, - произнесла она негромко, но решительно. - Я не собираюсь выходить за тебя замуж.

- Тогда я заберу у тебя ребенка.

Его голос звучал совершенно спокойно, лицо не выражало ничего, и только сквозь полуопущенные ресницы его враждебно сузившихся глаз сверкнули синие сапфировые искры.

- Как говорится, или все, или ничего. И если я забираю ребенка, не может быть и речи ни о брачном контракте, ни о деньгах.

Она пыталась найти слова, чтобы высказать ему, как ненавистны ей его замашки торгаша, мелкого лавочника, но в горле у нее стоял ком, и она не могла произнести ни слова. Все время, пока он наблюдал за ней, с губ его не сходила легкая насмешливая улыбка. Не помня себя от ярости, она размахнулась и, набрав полные легкие воздуха, швырнула в него бокал с апельсиновым соком. Он ловко увернулся. Бокал вылетел в окно, но она с холодным удовлетворением отметила, что немного сока все-таки брызнуло ему в лицо.

Даже теперь, вытирая сок с лица, он продолжал улыбаться.

- Кажется, беременные женщины часто страдают от странных вспышек темперамента, - медленно произнес он. - Или ты просто не очень любишь проигрывать?

Что-то в его голосе заставило ее застыть в немом испуге. Она расслышала в его тоне знакомую ей дикую ярость, ярость холодную и зловещую.

И все же предположение, сделанное им только что, да еще в таком покровительственном тоне, заставило ее гордо вскинуть голову в запоздалой попытке сохранить свое достоинство.

- Мне не нужны твои деньги. Мне нужен отец моему ребенку. Уж я-то знаю, что значит беспрестанно мучить себя вопросом, почему отец не любит тебя. Мой ребенок не должен подвергнуться этой пытке. Если ты не готов понять, что я полностью отдаю себе отчет в том, что делаю, то можешь возвращаться туда, откуда приехал, а я скажу ему, что ты умер. Я не люблю, когда мне угрожают, - с негодованием закончила она, досадуя на себя за то, что сказала о себе больше, чем ей бы хотелось.

- В таком случае тебе не мешало бы научиться себя вести. - Он налил еще шампанского, добавил в него апельсиновый сок и протянул ей. - Выпей, - мягко приказал он.

Она закусила губу, но, взяв бокал из его рук, послушно выпила все до конца. Он тоже выпил свой бокал, улыбаясь так холодно и надменно, что ей одновременно хотелось и ударить его, и убежать, чувствуя жуткий, необъяснимый страх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26