Убраться пришлось мне, и притом немедленно. Проходя мимо «кадиллака», я заметил в нем нескольких парней, и один из них показался мне знакомым, хотя я и не мог хорошенько его разглядеть.
Я не верил, что Макс изменил нам, но почему он до сих пор не приехал, как обещал, чтобы помочь мне начать предвыборную кампанию? Я не знал, что и думать.
Глава двенадцатая
– И безумец может сказать разумное слово, – начал отец, – но послушай его дальше – и ты убедишься, что у него не все дома. Ты опять себя показал, мой сын. Когда ты приехал сюда на своей машине, я подумал: наконец-то он взялся за ум. Но не тут-то было. Так ты, значит, в самом деле хочешь тягаться с мистером Нангой! Сын мой, зачем ты упустил такой случай? Если тебе показалось, что он предложил слишком мало, почему ты прямо ему не сказал? Почему не потребовал три, четыре сотни? Да где там! У тебя разве на это ума хватит! Ты норовишь оскорбить человека, который желает тебе добра. Может, ты воображаешь, что он завтра опять придет и поклонится тебе в ножки – сделай милость, возьми двести пятьдесят фунтов? Как бы не так. И в рай ты не попал и согрешить не сумел.
– А вам-то что за печаль? Мой убыток – не ваш. Вы в ПНС, я – в Союзе простого народа!..
– Придется тебе терпеть мое брюзжанье, пока ты носишь имя Самалу. Хотя не далек тот день, когда ты сам станешь звать меня, да уж я не откликнусь.
Я сразу смягчился. Я очень чувствителен к подобного рода намекам и не люблю думать о том, что настанет время, и близкий тебе человек не откликнется, сколько его ни зови. Я выдержал долгую паузу и заговорил уже более мирным тоном.
– Выходит, у вас в партии считают, что министр вправе брать взятки?
– Что? – переспросил отец, просыпаясь. Я и не заметил, как он заснул.
– Нанга уверяет, что десять процентов комиссионных, которые он берет, заключая контракты, идут в фонд партии. Это правда?
– Если крокодил высунется из воды и скажет, что он заболел, ты полезешь проверять?
– Вот оно что, – сказал я и невольно улыбнулся, увидев, что отец тотчас снова задремал.
На следующий день приехал Макс со своей группой – всего человек двенадцать, из которых я знал лишь двоих: Юнис, невесту Макса, и профсоюзного лидера Джо. У них были легковая машина, микроавтобус и два новехоньких вездехода с репродукторами па крыше. Увидев, как хорошо они оснащены и как уверенно держатся, я воспрянул духом. Признаться, я позавидовал Максу, что у него такая красивая и преданная подруга. Везет же людям! Я жалел, что не могу пригласить Эдну посмотреть на них.
– Почему ты не предупредил меня о своем приезде? – спросил я Макса. – Это, конечно, ничего не меняет, но все же…
– Разве ты не получил мою телеграмму?
– Нет.
– Я телеграфировал тебе в понедельник.
– В понедельник? Ну, а сегодня только четверг, в субботу получу.
– Техника! – сказал Макс, и все рассмеялись.
Я повел их в пристройку. При виде гостей отец натянул свою порыжелую фуфайку и принялся с таким жаром пожимать всем руки, будто он всегда нам сочувствовал. Мои братья и сестры высыпали во двор, окружили машины; они строили рожи, глядя на свои отражения в сверкающей полировке. Должно быть, машины вымыли на переправе, подумал я. Это было так похоже на Макса – он всегда старался появляться на людях в безукоризненном виде. Жены отца вышли на порог главного дома и шумно приветствовали гостей. Потом появилась Мама с телеграммой в руке и торопливо направилась к нам.
– Вот, – сказала она мне, – сегодня утром получили, когда тебя не было. Я совсем забыла. Велела Эдмунду напомнить, когда ты придешь, да этот дуралей…
Все опять рассмеялись, а отец, заражаясь всеобщим весельем, шутливо проворчал что-то насчет людей, которые, не умея читать, хватают чужие письма.
– Придется нам взять назад свое обвинение. А ну-ка, троекратное «ура» в честь министерства почт и телеграфов!
– Гип-гип…
– Ура!
– Гип-гип…
– Ура!
– Гип-гип…
– Ура!
Мировые это парни – почтари.
Мировые это парни – почтари.
Мировые это парни – почтари.
Всем мы это говорим – ура!
Всем мы это говорим – ура!
Шум, смех и невиданное скопление машин привлекли внимание соседей и прохожих, и вскоре у нас во дворе уже толпился народ.
– А почему бы нам не открыть сейчас предвыборный митинг! – воскликнул Макс, и глаза у него возбужденно заблестели.
– Только не здесь, – твердо сказал я. – Мой отец – председатель местной организации ПНС, и мы поставим его в неловкое положение. Да и вообще, разве митинги так проводят?!
– Чего он там болтает? – вмешался отец. – Что с того, что я в ПНС? Вам-то до этого какое дело? Всякая птица садится, где хочет, и орел ястребу не помеха.
Макс и его друзья захлопали в ладоши и снова прокричали троекратное «ура», на этот раз в честь моего отца. Потом включили репродукторы на полную мощность и запустили пластинку с бравурной песенкой. Когда прокрутили четыре или пять пластинок, набился уже полный двор народу. Из дому вынесли все стулья и табуреты, расставили их полукругом и усадили стариков и знатных людей деревни. На крыльце установили микрофон. Всех поразило, что, когда говоришь в эту штуку, голос раздается откуда-то совсем с другой стороны. Я слышал, как кто-то сказал: «Все-таки белый человек – колдун».
Импровизированная речь Макса – похоже было, он все же приготовил ее заранее, в общих чертах, – прозвучала внушительно. Но я не думаю, чтобы она многих убедила. Строго говоря, это была даже не речь, а диалог между оратором и аудиторией, вернее, наиболее горластой ее частью. Один из присутствующих доставил нам особенно много хлопот. Когда-то он служил капралом в полиции и отсидел два года в тюрьме за то, что взял с водителя грузовика взятку в десять шиллингов. Во всяком случае, такова была официальная версия. Сам же он уверял, что все дело подстроили потому, что когда-то, еще до того, как страна получила независимость, он не поладил со своим белым хозяином. Я уверен, существовала и третья версия, по которой виноватыми были недоброжелатели из другого племени. Вернувшись домой, капрал, как его до сих пор называли в деревне, вздумал заняться политикой и стал членом деревенского совета. Теперь он поставлял деревне щебень для будущих строительных работ – у нас собирались провести водопровод, – и про него ходил слушок, что, продав кучу щебня, он ночью выкрадывал ее, а на следующий день продавал заново, и так без конца. Разумеется, он орудовал в сговоре с казначеем деревенского совета.
Макс начал с того, что обвинил нынешнее правительство в мошенничестве и коррупции. Когда он, приводя пример за примером, показывал, как наши государственные и политические деятели, которые еще пять лет назад были буквально нищими, стали чуть ли не миллионерами, в толпе то и дело раздавался смех. Но это был горький смех людей, привыкших мириться со своей участью. Никто не взывал к отмщению, никто не потрясал кулаками и не рвался в бой. Все отлично понимали, о чем толкует Макс, ведь это происходило у них на глазах. Но что тут можно поделать?
Бывший капрал очень хорошо выразил общее настроение.
– Что ж, – сказал он. – Они сами живут и другим дают жить. Вот воду взялись нам подвести и электричество обещают. Разве прежде у нас это было? Выходит, что и нам от них кое-что перепадет…
– Не давай их в обиду, капрал! – крикнул кто-то. – Ты ведь тоже из их компании – любишь поживиться за чужой счет!
В толпе опять засмеялись, и опять это был горький, но беззлобный смех. Никому и в голову не приходило всерьез обвинять в чем-нибудь капрала или затевать с ним ссору только из-за того, что он выгораживает таких же пройдох, как он сам.
До сих пор Макс говорил спокойно и уверенно, не горячась. Но когда он завел речь о том, что наши теперешние правители уже стали привилегированным классом и хотят сесть на шею народу, голос его дрогнул.
– Все они заодно! – крикнул он. – Что ПНС, что ППС – < разницы никакой.
– Верно, – подтвердил кто-то из толпы по-английски.
– Они хотят прибрать к рукам все богатства страны и поделить их между собой. Вот почему вы не должны поддерживать их, вот почему мы основали новую партию – Союз простого народа, партию, которая защищает интересы простых людей, ваши интересы. Однажды ночью охотник подстрелил крупную дичь. Он долго искал ее в кустах, но не мог найти. Тогда он решил пойти домой и дождаться утра. С первыми лучами солнца он вернулся в лес, заранее радуясь своей добыче. И что же он там увидел? Два стервятника дрались из-за остатков растерзанной дичи. Охотник пришел в ярость. Он зарядил ружье и пристрелил мерзких птиц. Вы, может быть, скажете, что не стоило тратить на них пули, по я не могу с вами согласиться. Охотник рассердился и покончил с подлыми ворюгами, которые дрались из-за чужого добра. Охотник – это вы все. Да, вот вы, и вы, и вы… А два стервятника – это ПНС и ППС.
Раздались аплодисменты. Неплохо, подумал я.
– Стервятников трое, – во всеуслышание сказал бывший капрал, как только аплодисменты стихли. – Третий и самый молодой зовется Союз простого народа.
– И чего ты все перебиваешь? Дай человеку слово сказать, – оборвала его какая-то старуха, курившая короткую глиняную трубку.
Но многим замечание капрала понравилось, и кое-кто даже подошел пожать ему руку.
Заканчивая свою речь, Макс прибег к приему, который показался мне недостойным ни его самого, ни нашей партии. Но, возможно, я просто слишком щепетилен.
– Счет дружбы не портит, – сказал он. – В прошлый раз был выбран в парламент уроженец Анаты. Теперь ваш черед. Оттого, что козел поест, курица сыта не будет, даже если они и друзья. Что паше, то наше, но уж что мое, то мое. Союз простого народа призывает вас отдать свои голоса за вашего земляка Одили Самалу.
Он подошел ко мне, взял мою руку и поднял ее. Толпа приветствовала нас криками.
Потом встал какой-то старик, кажется, тоже член деревенского совета. До сих пор он сидел на краешке стула, прямо перед микрофоном, обеими руками сжимая свою железную палку. Весь его вид говорил о том, что он внимательно слушал речь Макса.
– Я хочу поблагодарить молодого человека за его прекрасные слова, – сказал он. – Я не пропустил ни одного. Я всегда говорю, что в наше время важен не возраст, не звание, а ученость. Я хочу поклониться молодому человеку за его ученость. Много мудрого он сказал, но одно запало мне в душу, не знаю, все ли поняли это так, как я: мы должны получить свою долю, и сын нашей деревни принесет ее нам.
Толпа зааплодировала.
– Придется Анате потесниться, – продолжал старик, – чтобы и мы могли протянуть руку к общему блюду. Ни один человек в Уруа не отдаст свой голос чужаку, раз он нужен нашему сыну. Если целебная трава, которую мы собирали в лесу, выросла теперь у нас во дворе, зачем же ходить за ней в такую даль? Мы люди темные и во всех этих делах что малые дети. Но одно я хочу сказать: в дом, где у ребенка прорезался первый зуб, не приходят с пустыми руками. Уруа тоже ждет, чтобы ей что-нибудь подарили на зубок. Пусть же наш сын напомнит об этом там, в столице, уж он сам знает, кому и как. Верно я говорю?
– Верно! – закричали в толпе, и народ начал расходиться.
Немного погодя я отозвал Макса в сторону и в нескольких словах рассказал ему о визите Нанги.
– Напрасно ты не взял деньги, – сказал он.
– Что? – переспросил я, не веря своим ушам.
– Мистер Коко предложил мне тысячу фунтов, – невозмутимо продолжал Макс – Я посоветовался с ребятами, и мы решили их взять. Купили на них вот этот автобус.
– Я тебя не понимаю, Макс. Неужели ты согласился за деньги снять свою кандидатуру в пользу ПНС?
– Этого я тебе не говорил. Нам нужны деньги, а бумажка, которую я подписал, не имеет никакой юридической силы.
– Но моральную силу она имеет, – пробормотал я, совершенно убитый. – Извини меня, Макс, но мне кажется, ты совершил большую ошибку. Я думал, мы намерены бороться честными средствами. Вот увидишь, теперь они пустят в ход все свои грязные уловки, и люди скажут, что мы сами виноваты.
Я был очень обеспокоен. Наш народ твердо придерживается правила: взял деньги, сделай, что обещал, иначе тебя ждет справедливая кара, и ни амулеты, ни сам господь бог тебя не спасут.
– Да брось ты, не о чем тут говорить, – отмахнулся Макс. – Ты знаешь, что ПНС получила от «Бритиш амальгамейтед» на проведение избирательной кампании четыреста тысяч фунтов? Американцы расщедрились еще больше, хотя точных цифр у нас пока нет. Сам посуди, можно ли вести эту грязную войну в белых перчатках? Ну, нам пора, мы едем в Абагу. Я вернусь через пару дней посмотреть, все ли у тебя в порядке, и расскажу о наших дальнейших планах – ты должен быть в курсе. И послушай меня, дружище, если Нанга повторит свое предложение – соглашайся. Ведь эти деньги в такой же мере твои, как его. Ладно, теперь это все равно чисто академический вопрос… А твой отец отличный старикан. Он мне понравился.
Когда я смотрел, как Макс и Юнис делят все радости и заботы, меня, как говорится, завидки брали. Во время выступления Макса я поймал себя на том, что не спускаю глаз с Юнис, с ее прекрасного лица. Она сидела на самом краешке стула, судорожно сжимая руки, как школьница перед экзаменом. Губы ее шевелились – казалось, она повторяет за Максом каждое его слово. Быть может, именно это зримое свидетельство трогательной женской преданности заставило меня изменить свой тщательно разработанный план и на следующее же утро отправиться к Эдне. Я решил признаться ей в любви – и будь что будет. Если она отвергнет меня, потому что я не ворую государственных денег и не разъезжаю в собственном «кадиллаке», что ж, я приму отказ, как подобает мужчине. Во всяком случае, я не намерен был больше продолжать эту тайную любовную игру. Как было бы хорошо, когда приедет Макс, познакомить его с Эдной! Я уверен, он бы мне позавидовал. Эдна, конечно, не адвокат и не может соперничать с Юнис по части косметики и прочих женских ухищрений, зато, когда она идет по улице, все мужчины оборачиваются ей вслед. А что до образования, то для меня Эдна была достаточно учена. Я ничего не имею против самостоятельных женщин, мне они даже правятся, но шут с ней, с эмансипацией, если такая образованная дама, как миссис Акило, соглашается за двадцать пять фунтов переспать с безграмотным Нангой, о чем он не преминул доверительно сообщить мне на другой же день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19