Я ответил: нельзя все время смотреть в одну сторону – шея одеревенеет.
Мы расхохотались, и европеец смеялся громче всех.
– Я понимаю, Джо, но… – начал было Макс, но Джо не унимался.
– Нет уж, прости, Макс, – продолжал он, – я говорю серьезно. В конце концов, свободные мы граждане или нет?
– Нет, – сказал Макс, и все снова расхохотались, не исключая Джо, у которого, видимо, сразу исчез запал.
Я был поражен спокойной уверенностью Макса. Он отлично ориентировался в обстановке, и вера в свое дело сочеталась в нем с практическим чутьем и здравым смыслом.
Помню, как-то раз он сказал мне: «На очередных выборах нам не победить». Собственно говоря, это было очевидно, и его предсказание не свидетельствовало об особой прозорливости. Но сколько мы видели партий, которые вырастали, как грибы после дождя, громогласно возвещали, что на ближайших же выборах одержат победу по всей стране, а вслед за тем, как грибы па солнцепеке, усыхали и рассыпались.
– Наша задача, – говорил Maкс, – дать первый толчок движению, пусть даже слабый – рано или поздно это приведет к взрыву. Взрыв будет. Не знаю, когда и как он произойдет, но он неминуем. Такой застой и разложение не могут продолжаться до бесконечности.
– А где вы рассчитываете достать деньги?
– Кое-что у нас уже есть, – улыбнулся Макс, – во всяком случае, на предвыборную кампанию хватит. А подкупом избирателей предоставим заниматься ПНС и ППС. Мы только забросим несколько кошек на их голубятню и посмотрим, что из этого выйдет. В данный момент я собираю документальные свидетельства коррупции в верхах. Трудно представить, что там творится.
– Охотно верю.
Мы уже собирались ложиться, когда я шутя спросил Макса, сочиняет ли он по-прежнему стихи. Порывшись в бумагах, он отыскал листок со словами песни на популярный мотив – он написал ее семь лет назад, в дни упоительных надежд, вскоре после провозглашения независимости. Теперь он пел эту песню, как панихиду. И поверьте, слезы выступили у меня на глазах – я оплакивал надежду, которая умерла, едва родившись. Если хотите, назовите это сентиментальностью.
Сейчас, когда я пишу эти строки, стихи Макса «Танец в честь Матери Земли» лежат передо мной, и я мог бы привести их целиком. Но невозможно передать словами трагическое чувство, овладевшее мною в тот вечер, когда Макс пел свою песнь, отбивая ногою ритм, и в памяти моей воскресали всеобщий подъем и светлые ожидания, воодушевлявшие нас семь лет назад. Теперь эти семь лет казались мне семью столетиями.
Много веков я бродил – бездомный, измученный странник.
Но ныне к тебе я вернусь, милая, нежная мать,
Снова отстрою твой дом, разрушенный хищной ордою.
Терракотой, и деревом черным, и бронзой украшу его.
Я читал и перечитывал заключительную строфу. Бедная черная мать! Как долго ждала она, что сын ее вырастет, утешит ее и вознаградит за долгие годы позора и притеснений, а сын, на которого она возлагала столько надежд, оказался Нангой.
– Бедная черная мать! – сказал я.
– Да, бедная черная мать! – отозвался Макс, глядя в окно. После долгой паузы он обернулся и спросил, помню ли я еще Библию.
– Не очень. А что?
– Понимаешь, я впитал ее с детства, и ничего с этим не поделаешь. Ты ведь знаешь, мой отец англиканский священник… Вот ты сказал: «Бедная черная мать», и мне сразу вспомнилось:
Глас в Раме слышен,
Плач, и рыданье, и вопль великий;
Рахиль плачет о детях своих
И не хочет утешиться, ибо их нет.
Это любимый стих моего отца. Между прочим, он до сих пор думает, что нам не следовало прогонять белых.
– Быть может, он прав, – сказал я.
– Ну, нет, – возразил Макс – Отец так считает только потому, что лично он мало что выиграл от независимости. Просто-напросто с уходом белых не открылось ни одной вакансии, которую он мог бы занять. Епископом в его епархии уже был африканец.
– Ты несправедлив к своему старику, – сказал я, смеясь.
– Послушал бы ты, что он говорит обо мне! В последний раз, когда мы были у него с Юнис, он сказал: «Похоже, у тебя больше надежд на сына, чем у меня». Вот какими шуточками мы обмениваемся.
– Ты у него единственный сын?
– Да.
Мне стало завидно.
– Знаешь, Одили, – сказал он, помолчав, – я не верю в провидение и все такое прочее, но ты приехал как нельзя более кстати. Видишь ли, мы собирались назначить в каждый район страны способного и деятельного организатора. Теперь ты с нами, и нам не придется ломать себе голову, кого направить на юго-восток…
– Я сделаю все, что в моих силах, Макс, – ответил я.
Я узнал от Макса много нового, но, пожалуй, больше всего меня поразило то, что формирующуюся партию тайно поддерживает один из министров.
– Что же он делает в правительстве, если так им недоволен? – наивно спросил я. – Почему он не подаст в отставку?
– В отставку? – рассмеялся Макс – Ты что, забыл, где мы живем? Ты не в Англии, Одили. Не говори глупостей.
– Какие же это глупости? – возразил я горячо, быть может, даже слишком горячо.
Я прекрасно знал, и мне не нужно было напоминать, что мы живем не в Англии, что у нас уходят в отставку или меняют флаг только тогда, когда это выгодно. Так поступили несколько лет назад десять вновь избранных членов парламента от ПНС, которые дружно перешли в ППС, сразу обеспечив этой партии устойчивое большинство. Они получили за это министерские посты, а если верить слухам – еще и кругленькую сумму наличными каждый. Все это было общеизвестно, но мне думалось, что наша партия должна вступить на политическую арену незапятнанной и чуждой циничной философии своих противников.
– Я понимаю твои чувства, Одили, – сказал Макс несколько покровительственным тоном. – На первых порах я и сам придерживался тех же взглядов. Но надо трезво смотреть на вещи. Возьми такого человека, как Нанга. У него четыре тысячи фунтов жалованья да всякие там… Ну, ты понимаешь, о чем я говорю. А сколько он зарабатывал, когда был учителем? Фунтов восемь в месяц, не больше. Так неужели ты полагаешь, что такой человек выйдет в отставку из принципиальных соображений? Подумаешь, какая важность!
– Если только он вообще имеет представление о принципах, – высокопарно добавил я.
– Вот именно… Я вовсе не хочу сказать, что наш друг в правительстве и Нанга – одного поля ягода. Нет, это настоящий патриот, и он без колебаний подал бы в отставку, если бы считал, что это действительно необходимо. Но, как он сам говорит, не кончают же люди самоубийством всякий раз, когда они недовольны существующим порядком.
– Ну, это, положим, разные вещи, – сказал я.
– Согласен. Но иметь своего человека в правительстве для нас очень важно, можешь мне поверить. Он держит меня в курсе всех событий.
– С этой точки зрения ты, наверно, прав. Как говорится, хочешь узнать, что будет на обед, понюхай, чем пахнет на кухне.
– Совершенно верно.
Глава девятая
23 декабря я вернулся в Анату, хотя Макс и его невеста Юнис уговаривали меня провести рождество в столице. Попутный грузовик довез меня до базарчика под названием Уайя, который вырос при дороге неподалеку от школы. Выйдя из машины, я заметил, что возле лавки Джошиа толпился народ, сбежавшийся со всего базара. По громким, возбужденным голосам и жестам собравшихся я понял, случилось что-то неладное. Я увидел, как одна из старух обвела несколько раз рукой вокруг головы и словно бы швырнула что-то в лавку Джошиа, а это, как мне было известно, означало угрозу.
Один из жителей деревни – я не знаю его имени – увидел меня и подошел поздороваться.
– Уже вернулись, учитель? – спросил он. – Давайте я поднесу вам чемодан. Ваши домашние здоровы?
Я пожал ему руку и ответил, что оставил родных в добром здравии, а потом поинтересовался, что творится около лавки.
– Да все этот Джошиа, – сказал он, забирая у меня чемодан и ставя его па голову. – Я всегда говорил, что деньги белых нас до добра не доведут. Вы знаете Азоге?
– Слепого нищего?
– Ну Да. Так вот, вместо того чтобы пожалеть беднягу, Джошиа еще вздумал сделать себе из его посоха амулеты – мало ему, что он и так нас всех обирает.
Тут мой спутник поздоровался со своим знакомым, который шел нам навстречу, и оба остановились и сокрушенно покачали головой, дивясь человеческой подлости.
– Ничего не понимаю, – сказал я, когда мы снова тронулись в путь.
– Джошиа зазвал Азоге к себе в лавку и стал угощать рисом и пальмовым вином. Азоге обрадовался и начал есть и пить, а Джошиа тем часом стащил у него посох – ну, слыханное ли дело? – и подложил вместо него другую палку. Он думал, что Азоге не заметит, но уж как слепому не знать своего посоха! Азоге, когда собрался уходить, взял палку и тут же понял, что это не его, и поднял крик…
– Не понимаю, Джошиа-то на что эта палка?
– Странный вопрос, учитель! Понаделать из нее амулетов – вот на что.
– Это ужасно, – сказал я, по-прежнему ничего не понимая, но уже не показывая виду.
– Вот я и говорю – деньги счастье сулят, да горе таят.
Мы подошли к моему дому, я дал ему шиллинг, и он, поблагодарив меня и сообщив еще несколько ничего не прояснявших подробностей, отправился обратно к лавке. Я и сам пошел бы туда, но слишком устал с дороги, да и другое было у меня на уме. Я хотел немного отдохнуть, умыться и отправиться с визитом к миссис Нанга. Однако шум толпы возле лавки нарастал, и в конце концов я не выдержал и решил пойти посмотреть, в чем дело.
Джошиа, похоже, забаррикадировался у себя в лавке, оттуда ему, конечно, слышны были крики анатцев, поносивших его самого и его ремесло. Слепой Азоге вновь и вновь рассказывал всем, что с ним случилось. Переходя от одной кучки людей к другой, я прислушивался к разговорам.
– Мало этому негодяю тех денег, которые он из нас вытягивает, – говорила какая-то старуха, – так он еще хочет околдовать нас, чтобы мы покупали у него все без разбору. Ну да пусть наводит слепоту на свою мать и на своего отца, только не на меня. – И с этими словами она очертила правой рукою круг над головой и послала проклятие ненавистному торговцу.
– У некоторых людей утроба что бочка бездонная, прости господи, – сказал знакомый мне торговец вином. Кажется, именно он поставлял Джошиа пальмовое вино, которое тот продавал в розницу в пивных бутылках.
Но самые знаменательные слова произнес плотник Тимоти, человек пожилой и набожный.
– Воруй, да знай меру, не то хозяин заметит, – повторил он несколько раз и добавил: – Пусть мне отрубят ноги, если я еще раз переступлю порог его лавки. Джошиа меры не знал, вот и попался!
Эти слова заставили меня призадуматься. В глазах моего парода человек, который воровал, не зная меры, заслуживал сурового осуждения. И дело было вовсе не в том, что кто-то наживался за чужой счет. Пусть себе набивает мошну – лишь бы все было шито-крыто. Но тут человек зарвался, и хозяин вывел его на чистую воду, а хозяин – я это понял – весь народ.
В течение недели Джошиа был разорен. Никто из жителей деревни и близко не подходил к его лавке. Даже приезжих и пассажиров автобуса, который делал у рынка короткую остановку, успевали предупредить. Через месяц Джошиа навсегда закрыл свою лавчонку, а сам исчез из деревни – правда, только на время.
Однако вернемся к моему рассказу. Вечером того же дня я зашел в велосипедную мастерскую, взял напрокат велосипед и отправился навестить миссис Нанга. Мне надо было повидать ее еще до того, как в деревню дойдут слухи о моей ссоре с Нангой, иначе я лишился бы возможности разыскать Эдну, будущую «парадную» жену Нанги. Конечно, сам Нанга едва ли стал бы распространять эти слухи, хотя от пего можно было ожидать чего угодно, но в городе всегда найдется достаточно людей, готовых разнести любую сплетню просто так, от скуки.
Миссис Нанга очень удивилась, увидев меня, но я приготовил правдоподобное объяснение: внезапно изменились планы и тому подобное. Дети вышли поздороваться со мной. Я заметил, что с них уже успел слететь весь столичный лоск, а их безукоризненный английский язык звучал здесь как-то нелепо.
– Пойди принеси Одили чего-нибудь выпить, – сказала миссис Нанга старшему сыну.
Он принес мне бутылку холодного как лед пива. После изматывающей поездки на велосипеде это было как нельзя более кстати. Я залпом выпил стакан, потом налил второй и стал прихлебывать пиво маленькими глотками, обдумывая, как бы завести разговор об Эдне, не вызывая лишних подозрений.
– Когда вы собираетесь обратно в столицу? – спросил я. – В доме так пусто без вас и без детей.
– Не говорите мне про город, мой друг. Мне надо хорошенько отдохнуть… Отец Эдди хочет, чтобы я вернулась в конце будущего месяца, до того как он уедет в Америку. Но я еще не знаю…
– Я думал, вы едете с ним.
– Я? – Она рассмеялась.
– Ну да. А почему бы и нет?
– Люди повыше нас, мой друг, не до всякого яблочка дотянутся, чего уж говорить о таких, как я. Слыханное ли дело, чтобы женщина, которая двух слов связать не может, отправилась в Америку?
Отлично, подумал я и хотел уже было заговорить о том, что меня занимало, как миссис Нанга сама пришла мне на помощь.
– Вот будет у нас Эдна, пусть она и разъезжает. А я старая, неученая.
– Эдна? Кто это?
– Вы разве не знаете Эдну? Это наша новая жена.
– Ах, эта девушка… Глупости. Вы образованнее ее.
– Нет уж, куда мне. Я в нынешних школах не обучалась, – возразила миссис Нанга.
– Да, но ваши шесть классов стоят больше, чем нынешний Кембридж, – сказал я.
– Вы говорите так, будто я училась в прошлом столетии, – обиженно заметила миссис Нанга.
– Нет, что вы! – воскликнул я. – Просто уровень нашего образования падает с каждым годом. Прошлогодний выпуск средних школ был куда сильнее, чем нынешний.
Впрочем, мне, вероятно, только показалось, что она обиделась. Она думала о чем-то своем.
– Я сдала вступительные экзамены в среднюю школу, – грустно сказала она, – но отец Эдди и его родственники приставали ко мне, чтобы я выходила замуж, а потом и мои родители стали меня уговаривать. Все твердили: зачем молоденькой девушке так много учиться? И я по глупости согласилась. Слишком молода была, не умела настоять на своем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19