Она ненавидела себя в такие минуты бессмысленного перебирания одежды, но ничего не могла с собой поделать.
Винт спал, просто растянувшись на полу у ее шкафа, и дознаватель переступила через него, даже не стараясь вести себя тихо. Этой ночью, ощутив ее мучения, Винт пришел к ее келье, бормоча простые слова утешения. Оценив его искренность, Мита разрешила ему спать рядом на полу — хоть кто-то в Галактике действительно любил ее.
По прошлому опыту она знала: ничего, кроме крепкого удара по голове, не разбудит Винта, поэтому свободно ходила мимо и выбирала украшения. В итоге девушка остановилась на алой мантии, украшенной белым и золотым на швах, — ничего показного, но достаточно нарядно для верхних уровней улья. В этих благопристойных районах самое яркое и изукрашенное останется незамеченным, но однотонное и серое мгновенно привлечет всеобщее внимание.
Сегодня она могла обойтись и без этого.
К радости Миты, когда она достигла палат Каустуса, свита отсутствовала. Он возвышался среди стаи сервиторов-дежурных и дронов-черепов, придирчиво осматривая закрепляемую ими энергетическую броню и расправляя великолепную мантию. До того момента, пока парящий аркохерувим — тело ребенка, напичканное предохраняющей машинерией и расчетным оборудованием, не закрепил его зеркальную маску-шлем, инквизитор казался весьма недовольным происходящей процедурой.
Стоящую в дверном проеме Миту никто не замечал, и она принялась размышлять, насколько надежной окажется броня Каустуса против черно-синего существа из подулья, что теперь так часто являлось ей в кошмарах.
Как выпускник Инквизиториал Схоластиа, она знала болыше, чем простой смертный, о тех изменениях, которым подвергались воины Адептус Астартес — космодесатники Императора. Эти сведения были окутаны тайной, в основном было известно, что каждый космо-десантник начинал жизнь простым человеком, становясь впоследствии носителем особых секретов. Подробности не были известны даже Мите, но она представляла, что такие воины, как Каустус, носили броню так же непринужденно, как сама девушка — плащ. Может быть, больше застежек, особый материал, но все равно — лишь одежда.
А Повелитель Ночи двигался так, словно броня была его кожей, свободные движения напоминали перетекающую каплю жидкости. По сравнению с его пластикой движения Каустуса казались неуклюжими, и Мита с удивлением поняла, что совершенно не впечатлена, хотя ожидала увидеть устрашающую картину.
— Милорд, — окликнула Мита, напоминая о себе.
Скопление сервиторов бесшумно рассеялось, выполнив свою задачу, а девушка с огорчением заметила, что ее хозяин тоже выбрал алые и белые цвета, хотя и более роскошные, чем ее собственные.
— А, дознаватель!
— Вы посылали за мной, милорд?
— Именно так. Я решил, что будет более безопасным держать вас при себе, где я смогу за вами приглядывать. Думаю, сегодняшний день мы проведем вместе.
Каустус казался почти веселым, а Мита еле выдавила улыбку.
Губернатор Загриф удивил Миту — он не был ни старым, ни тучным, ни зловещим или напыщенным.
Она встречала не так много имперских командующих в разных мирах, но они были весьма примечательными личностями, чьи должности быстро приводили либо к меланхолии, либо к мании величия. Для псай-кера подобные определения были столь же обыкновен-ны и ощутимы, как понятия высоты или объема для человека, поэтому Мита была изумлена, не обнаружив ничего из вышеперечисленного в имперском командующем Цинаваре Загрифе.
Губернатор был тощим и низкорослым, полностью одетым в белое. Пока они с Каустусом приближались к его высокому трону, рядом с которым застыли, как игрушечные солдатики, ряды боевых сервиторов, За-гриф с удовольствием разглядывал Миту водянистыми глазами. Над невысоким командующим висел огромный семейный гобелен, украшенный гербом дома — скрещенные меч и скипетр на пестром ледяном поле, увенчанном полумесяцем и кольцом из звезд, поэтому на его фоне Загриф казался совершенно не облеченным властью.
Мита была сбита с толку, она не ожидала встретить в тронном зале человека ее возраста, чей астральный фон был бы столь унылым. Когда его подсознание выбросило краткий усик похоти в отношении ее, это стало почти праздником.
Почти.
— Каустус! — вскричал Загриф, поднимаясь с протянутой рукой. — Какие новости из самых глубоких и мрачных глубин? — Командующий хихикнул, как ребенок, радуясь шутке.
К удивлению Миты, Каустус пожал протянутую руку.
— Ничего интересного, Цинавар.
У Миты едва не отвисла челюсть, но губернатор ничего не заметил.
— Прекрасно, прекрасно… — Загриф посмотрел в упор на дознавателя. — А это кто такая? Ваша супруга? — Он ехидно пихнул Каустуса в бок. — Я был лучшего мнения о вас!
Мита задержала дыхание, ожидая, как инквизитор разорвет этого человека за подобную дерзость. Когда в ответ Каустус захихикал и игриво развеял подозрения губернатора, Мита начала подозревать, что кто-то из них сошел с ума.
— Увы, нет, Цинавар, это мой дознаватель!
Мита официально поклонилась, стараясь игнорировать сексуальный туман, крутящийся в сознании Загрифа. Одно дело подозревать, что тебя раздевают глазами, а другое — чувствовать и наблюдать за этим.
— И чему мы обязаны этим удовольствием? — Загриф потер руки, посмотрев в глаза инквизитору. — Она здесь, чтобы помочь нам с замком?
На мгновение — ужасающий миг — Мита ощутила эмоцию Каустуса. Там, где прежде был монолитный кокон, исследовать или проникнуть в который было невозможно, теперь возникло кипящее море гнева.
Но через секунду, так же внезапно, как и исчез, кокон вновь появился — инквизитор сумел взять под контроль бушующие эмоции.
— Нет, — сказал Каустус.
Но что за краска вины появилась в сознании губернатора? Он произнес нечто, что не следовало говорить? Мита стиснула зубы, окруженная тайнами и секретами. Здесь шла некая игра, о которой ей ничего не было известно. Что это за замок?
— Прекрасно, — чуть натужно улыбнулся губернатор, — очень хорошо.
— Думаю, дознаватель мог бы оценить вашу коллекцию, — сказал Каустус напряженным голосом, — и не более.
Губернатор кивнул с видом человека, едва избежавшего несчастья, и указал на ряд изукрашенных дверей сбоку от себя.
— Прошу. Прошу, пожалуйста, все, что хотите. Мита обнаружила, что и Загриф, и Каустус внимательно смотрят на нее.
— Милорд? — произнесла она.
— Через них, — буркнул инквизитор, указывая на двери.
Девушка открывала створки со странным чувством, будто она — некое подопытное животное в начале лабиринта.
Мита оказалась на узком мосту, защищенном со всех сторон толстым пласплексом. Даже сквозь лед и летящий снег, налипший на внешние стенки прозрачного туннеля, она могла увидеть, что коридор ведет от центрального пика улья, в котором находился тронный зал, к меньшей башне, стоящей в отдалении и теряющейся во тьме. Стараясь не смотреть в бездну под ногами, Мита боролась с подступающей тошнотой, и только тихие шаги следующего за ней Каустуса мешали ей закричать или уцепиться за перила.
Коридор закончился вторыми дверями, она оглянулась на инквизитора и, награжденная нетерпеливым кивком, продолжила путь.
И замерла.
Сложно было предположить, что во дворце, представлявшем собой лабиринт украшенных драгоценностями лестниц, часовен, расписанных великолепными фресками, километрами сводчатых проходов с тканными золотом гобеленами, уникальными скульптурами из алебастра и оникса, есть нечто, способное превзойти эту атмосферу роскоши и богатства.
И тем не менее, сделав шаг внутрь, Мита замерла и ощутила, как у нее слабеют колени.
— Губернатор имеет страсть к редким вещам, — поясняюще пробормотал Каустус.
Это походило на выставку. Базар. Пещеру сокровищ. И оно было огромно.
Маленькие окна на периферии лишь подчеркивали атмосферу богатства, огромную круглую палату с лазурным куполом и жемчужными колоннами, устремившимися ввысь. А внутри?
Она никогда не видела столько сокровищ сразу. На множестве постаментов, освещенных яркими светильниками, лежали редкости губернатора, внимательное изучение которых могло занять недели. Книги, археотехника, пикопластины, скульптуры, чучела животных, драгоценности, древние вещицы… На каждом углу располагался некий предмет невообразимой ценности. Мита возбужденно переводила взгляд с одного экспоната на другой, стараясь рассмотреть все. Она сделала шаг вперед, пошатнувшись как пьяная, и протянула руку к огромному изумруду, внутри которого была заключена крошечная ящерица.
— Прикасаться нельзя, — сказал Каустус отеческим тоном, словно предостерегая от шалости ребенка. Закованный в броню палец показал на потолок.
Мита подняла глаза — там чуть подрагивали узкими стволами лазганы; отблески механизмов сервов, следящих за каждым ее движением, переливались солнечными зайчиками. А в самом центре, как паук в паутине, находилась человеческая голова, мрачно смотревшая на протянутую руку дознавателя линзами встроенной оптики. Голова сама походила на некий гротескный трофей.
— Сервиторы безопасности, — пожал плечами инквизитор.
Мита без удивления, лишь с легкой дрожью отвращения, подумала о том, что эти создания — гниющая плоть на разлагающихся костях — день за днем наблюдают за великолепной коллекцией Загрифа.
Она медленно убрала руку, не переставая размышлять о следящих за ней машинах. Прошло несколько секунд, и лазганы с мягким шипением заняли нейтральную позицию.
— Весьма эффективно, — произнесла девушка чуть дрогнувшим голосом.
— Несомненно.
Дознаватель повернулась, и ее внимание привлек постамент в стороне, немного выше, чем все другие. Мита шагнула к нему и остановилась.
Что-то зашевелилось в ее сознании, как большое насекомое, торопливо удирающее в тень, и она поняла.
— Он здесь… — прошептала Мита, прижав ладони к вискам и вздрагивая, словно ожидая вновь увидеть тот призрак с красными глазами…
— Что ты сказала? — Каустус так низко склонился к ее уху, что девушка подпрыгнула.
— Он… он здесь! Повелитель Ночи! Я его чувствую! Он вот там…
А затем нечто острое пронзило ее руку, и прежде чем Мита смогла посмотреть, что это, огни галереи начали кружиться у нее перед глазами, лазурный купол посерел, и она потеряла сознание.

Зо Сахаал
Зо Сахаал сидел на троне из костей и меха, сложив перед собой бронированные пальцы, и размышлял о прошлом и будущем.
Завтра он ударит. Возможно, по ратуше или, может быть, по другой цитадели Администратума. Не исключено, что по какому-нибудь из центров связи, где имперские глупцы держат своих рабов-мутантов.
Да, ведьма подсказала ему идею. Мутанты и рабы…
Да…
Завтра. В будущем. Первый шаг по дороге выплачиваемого долга.
Что касается прошлого, того водоворота насилия и хаоса, который он принес сюда, в это пропитанное смогом место, что касается безумия, которое поместило его во тьму на трон из костей, что касается вчерашнего дня…
Они вынесли его.
После боя в Стальном Лесу племя вытащило его из развалин, где он лежал, сраженный ударом ведьмы, очистили его броню от грязи и перенесли тело на одну из своих секретных платформ среди защитных кожухов тепловых вентилей.
Оглядываясь назад, Сахаал одновременно радовался и раздражался. С одной стороны, он оказался среди созданий, готовых на все, чтобы защитить его, а с другой — они управляются как марионетки и продолжают верить в этого старого сушеного Императора! Сахаал пришел в себя, подавляя дрожь отвращения.
Но и в полном сознании его мысли были отравлены. Ведьма… ведьма… Она сбила его с ног единственным импульсом своей энергии, ударила прямо между глаз! Он вновь вздрогнул, представив, как такое маленькое существо может обладать такой неимоверной силой! Ведьма. Тварь. Сахаал не ожидал встретить тут псайкера.
Раздраженный необходимостью пасть столь низко, он прошептал молитву, взывая к Темным Богам. Губительные силы были его союзниками, прежде всего как враги его врагов, но даже теперь он приходил в ярость, понимая необходимость их присутствия. Если боги варпа и прочли его мысли, то не подали виду, однако темное присутствие немедленно заклубилось на границах его разума.
Теперь ведьма не сможет захватить его врасплох.
Неужели Империум действительно так далеко ушел от света за время его отсутствия? Неужели Дохлый бог взял к себе на службу неуправляемые ходячие аномалии? Сахаал едва ли имел право презирать подобные мутации, ведь боги, к которым он обратился, процветали именно на таких вещах, но игла лицемерия все равно зудела и вызывала ненависть. Мутанты приносили в Империум основную мерзость: аморальность, продажность, незащищенность, подверженность изменениям… И все равно они здесь находились, демоны, которых обрекли на «полезную» работу. Еще один знак слабости Императора. Еще одно знамение его порочного обожествления.
Как давно из псайкеров сделали козлов отпущения, поощрив на санкционированные действия, как поступили некогда с его собственным повелителем?
О мой повелитель…
Конрад Керз. Ночной Охотник. Мученик Теней. Первый носитель Короны Нокс.
Сахаал бормотал под нос титулы повелителя и, как всегда, успокаивался и возмущался одновременно.
— Мы отплатим им за оскорбления, — прошептал он, и его голос затерялся в темноте шлема.
Ведьма вернулась в его мысли, и он рефлекторно сжал кулаки. Она познала вкус его мыслей. Она могла найти его снова — в этом он не сомневался. Она знала его истинную суть. Но и он познал ее.
Ведьма носила украшение на воротнике, настолько неприметное, что он заметил его, только просматривая прошлое в тумане транса. Вышитая буква «I», перечеркнутая тремя поперечными черно-серебряными планками, с крошечным черепом в центре.
Инквизиция. Идет охота. Значит, у него мало времени.
Прошел уже день с тех пор, как логово Семьи Теней в Стальном Лесу было покинуто по его приказанию. Столетия традиции, долгие десятилетия борьбы за территорию — все погибло в тот момент, когда Сахаал объявил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42