Стук раздался прямо над моим ухом, и я несколько напрягся.
— Что такое? — загрохотал толстяк. — Кто там? Мы заняты!
— Это Олег, — донесся из-за двери голос рысьеглазого. — Вам звонят из Берна, Константин Юрьевич…
— Подождут! — рявкнул Валентинов. — Я занят!
— Это срочно, — настаивал Олег. — У Шульца крупные неприятности…
— Ладно, — буркнул человек-гора и поднялся. — Дайте пройти, юноша…
Я встал, осторожно отодвинул стул и отошел вглубь комнаты. Дуремар остался у меня за спиной, но этого можно было не бояться.
Огромный человек проплыл мимо меня, обдав запахом какого-то приторно-сладкого одеколона. Дверь растворилась, и он вышел. Я скосил глаза на доцента. Тот продолжал работать, не обращая внимания на происходящие вокруг перестановки.
Я подумал, что, возможно, удаление толстяка было частью хитрого плана. Теперь, когда в комнате не осталось никого, кроме нас с доцентом, сюда можно было врываться и при желании даже устраивать пальбу. С другой стороны, это было бы необъяснимым мальчишеством со стороны Валентинова — сегодня утром, когда он вновь позвонил мне, чтобы подтвердить нашу договоренность, я назвал ему три фамилии, которые должны были заставить его призадуматься. Покровительство этих людей было определенной гарантией того, что я вернусь в Москву по крайней мере живым, и хотя на самом деле я успел связаться лишь с одним из тех, кого назвал Валентинову, блеф был серьезный. Блефуя так, можно выиграть. Можно, однако, и проиграть, мрачно подумал я.
Я прошелся по комнате, похрустел суставами, затем бросил взгляд на валявшийся на столе журнальчик. Он назывался «Gay Club», и на обложке его был изображен обнаженный мальчик, играющий с мячом.
Толстяк отсутствовал минут десять. Когда он вошел, я вновь припер дверь стулом и принялся разглядывать альбом Обри Бердслея, не переставая время от времени поглядывать за своими подопечными. Прошло еще полчаса. Валентинов отложил «Gay Club» и взялся за пухлый каталог «Сотбис». Я изучил Бердслея и переключился на томик стихов Ли Бо. Дуремар вытащил откуда-то чемоданчик с колбами и реактивами.
Время тянулось медленно, как в старой китайской пытке.
Еще через час Дуремар сложил в чемоданчик все свои причиндалы, убрал в аккуратный черный футляр небольшой микроскоп и с тяжелым вздохом поставил Чашу перед толстяком.
— Ну-с, Михаил Львович? — Валентинов небрежно бросил каталог рядом с Граалем. — Каково же будет ваше просвещенное мнение?
— Похоже, вещь подлинная, — нехотя проскрипел Шмигайло. — Все остальные соображения я хотел бы высказать вам лично.
— В таком случае я подожду в кабинете, — улыбнулся я.
Валентинов благосклонно кивнул. Уже открывая дверь, я сделал вид, что только что вспомнил об очень важной вещи, вернулся и забрал Чашу со стола.
— Она побудет со мной, — любезно объяснил я.
В кабинете никого не было. Я постоял около потрескивающего камина, пощелкал пальцами по толстому стеклу аквариума, пугая пучеглазую рыбу-телескоп, подошел к окну и внимательно изучил открывающийся из него вид. Окно выходило на двор и лес за ним, и видно было, как подрагивают за пеленой дождя габаритные огни моего такси за оградой дома.
За моей спиной распахнулась дверь. Я моментально обернулся. На пороге стоял улыбающийся толстяк.
— Ну что ж, мой мальчик, поздравляю! Ваша вещь действительно подлинник.
— Спасибо за поздравление, — вежливо ответил я. — Но то, что она подлинник, я знал еще до того, как пришел к вам.
— Ну, ну, это ведь уже не так важно, — бодро заявил он, потирая руки. — А любопытно было бы узнать, юноша, каково все-таки происхождение этой вещицы? Грааль это или не Грааль, сейчас, понятно, никто с уверенностью не скажет, но вещь, безусловно, древняя, это и Михаил Львович подтверждает… Так откуда она у вас?
— Полагаю, это не так уж важно, — заметил я в тон. — Скажем, досталась в наследство… До этого она много веков хранилась в забытом Богом ламаистском храме где-то в Центральной Азии.
Он вдруг необычайно оживился.
— Ах-х, в Азии… Значит, правда то, что катары, спасаясь от карателей Де Монфора, унесли ее на восток… Люди Гиммлера искали ее в замках Южной Франции, а она лежала в каком-то грязном капище на Востоке… Хваленое «Анненербе»! — хмыкнул он и вдруг осекся. — Однако же все это не существенно, юноша. Поговорим о цене.
— Поговорим, — согласился я.
Он прошествовал к своему креслу. Дверь в бибилотеку осталась закрытой.
— Цена, которую вы заломили, юноша, совершенно нереальна, — сказал он.
— Для кого как, — дипломатично возразил я.
— Для любого нормального человека, — отрезал толстяк. — Да, вещь подлинная, да, возможно, это шумеры, но цена ей — не полтора миллиона, а, максимум, тысяч двести.
Я улыбнулся и провел пальцем по краю Чаши.
— Вам, очевидно, небезынтересно будет узнать, что не далее, как вчера человек, предлагавший мне за нее миллион, позвонил и предложил удвоить цену… Пожалуй, я приму его предложение.
Лицо огромного человека побагровело.
— Это примитивный шантаж, юноша! Никто не в состоянии дать за эту вещь больше, чем она стоит в действительности! И если я, профессионал в своем деле, говорю вам, что она стоит двести — ну, максимум двести пятьдесят тысяч, то значит, так оно и есть!
— Жаль, — сказал я. — Жаль, что мы не нашли общего языка. Вы, я заметил, просматривали каталог «Сотбис"… Так вот, будучи профессионалом, вы не можете не знать, что на аукционе Сотбис легендарный Грааль стоил бы не один миллион — фунтов стерлингов, разумеется. А сколько могла бы дать за него небезызвестная галерея Гугенхейма, например, я вообще затрудняюсь предположить…
Он фыркнул.
— Почему же, в таком случае, вы сами не попытаетесь предложить ваш раритет этим организациям, юноша? Или вы полагаете, что мне это сделать легче? И даже если допустить на мгновение, что это так, неужели вы всерьез предполагаете, что какой-либо солидный аукцион выставит на торги вещь, не имеющую сопроводительных документов? А что я могу написать в таком документе — сначала использовалась в кишлаке Большие Ишаки в качестве тазика для кизяка, а потом была выкрадена оттуда мелким шантажистом по имени Ким? А, юноша?
Я снял со стола сумку и запихал в нее Чашу.
— Действительно, жаль. Вы должны понимать, что шанс, подобный этому, выпадает раз в жизни.
Я медленно поднялся, взял сумку и боком, держа в поле зрения толстяка, двинулся к двери. У меня не было сомнений относительно его решимости оставить Чашу себе — вот только способы, которыми он мог это сделать, были различны.
— Стойте, — хрипло сказал он, когда я почти добрался до двери.
Я остановился и посмотрел на него. Отвисшая нижняя губа его дрожала.
— В ваших рассуждениях есть рациональное зерно, юноша… Знатоки мирового антиквариата могут высоко оценить эту вещь… Но — могут! Гарантий тут быть не может. Вы же сами говорили — это уникум. Такие раритеты не проходят по каталогам…
— Бросьте, — перебил я. — Грааль — это же вам не авангардистская картина, которая может понравиться, а может не понравиться. Грааль — это, в сущности, бесценная реликвия. Десять миллионов баксов — это наверняка.
— И все равно, — он сунул руку в карман халата, и я внутренне напрягся. — Все равно, полтора миллиона — это слишком много. — Он извлек из кармана огромный, как простыня, платок и утер взмокшее лицо. — Я несу большие убытки. Переправка через границу. Прикрытие… В конце концов, вы знаете, сколько стоит консультация Михаила Львовича?
— Догадываюсь, — небрежно бросил я. — Шмигайло — хороший специалист.
Это его добило. Он замер с платком в руке, а я перебросил сумку на другое плечо и взялся за ручку двери.
— Но это, согласитесь, ваши проблемы. Всего доброго, Константин Юрьевич.
— Ну, хорошо! — крикнул он мне вслед. — Вернитесь, юноша!
Я с сожалением отпустил дверную ручку и вернулся к столу.
— Так что, Константин Юрьевич, — спросил я и подмигнул.
— Договорились?
— Вы, юноша, разбойник, — вздохнул он. — Гангстер. Полтора миллиона! Это же сумасшедшие деньги!
— Но десять миллионов еще более сумасшедшие деньги, — заметил я.
— Вы полагаете, я держу такие суммы дома? — осведомился он.
— Честно говоря, меня это не интересует, — сказал я холодно. — Могу лишь повторить то, что уже говорил вам вчера, — я очень ограничен во времени. Не исключено, что те люди могут пойти на крайние меры уже сегодня…
Он поднялся из-за стола и навис надо мной, грозный, как туча.
— Подождите здесь! — рявкнул он.
Дверь с шумом захлопнулась за ним. Доцент Шмигайло высунул из библиотеки свою засушенную головку, покрутил крысьим носом и спрятался обратно. Я автоматически проверил пистолет. Наступал решающий момент игры.
На то, чтобы собрать полтора миллиона зеленых, ему потребовалось десять минут — в два раза меньше времени, чем мне, чтобы пересчитать деньги. Семьдесят упаковок по сто стодолларовых купюр в каждой и сто шестьдесят пачек с пятидесятидолларовыми банкнотами — такую кучу денег я видел первый раз в жизни.
Я проверил, плотно ли запечатаны пачки, надорвал одну из них и посмотрел, не «кукла» ли это. Все было в порядке.
— Не волнуйтесь, юноша, — недовольно прогудел Валентинов. — Мы не жулики!
— Похвально, — ответил я ему любимым словом Олега. Свалил все пачки в сумку, бросил сверху тряпку, в которую была завернута Чаша, и застегнул молнию. — Поздравляю с приобретением Грааля.
Прежде чем отдать ему Чашу, я на мгновение задержал ее в руках. Мне показалось, что я слышу какой-то слабый импульс, дальний отголосок той вселенской мощи, что затопила меня два дня назад в прихожей моей квартиры.
— Прощай, — сказал я Чаше и вручил ее толстяку.
Он тут же потянулся к ней своими жирными лапами и схватил так крепко, будто она могла раствориться в воздухе. Рот его расплылся в чудовищной ухмылке, глаза за толстыми линзами подернулись маслянистой пленкой.
Я вдруг почувствовал, как у меня бешено заколотилось сердце, закружилась голова. Каким-то образом это было связано с Чашей, и несколько мгновений я боролся с сумасшедшим желанием вырвать у него Грааль и бежать из этого дома, куда глаза глядят. Потом дурнота прошла, и я очнулся.
— Еще раз предупреждаю, — сказал я. — За Чашей охотятся. Будьте внимательны, принимайте все меры предосторожности…
— До свидания, мой мальчик, — прогудел толстяк, поворачиваясь ко мне необъятной спиной.
Я шел к двери с чувством, что совершаю непоправимую ошибку. На пороге я еще раз обернулся, чтобы последний раз взглянуть на Грааль, но Валентинов по-прежнему стоял ко мне спиной, и я ничего не увидел. Я вздохнул и вышел из кабинета.
В курительной, закинув ногу за ногу, сидел Олег, и на коленях у него лежал длинноствольный пистолет с черной шишкой глушителя.
Я остановился. Весь вечер я ожидал этого и в конце концов оказался совершенно не готов, как часто бывает, когда речь заходит о действительно серьезных вещах.
— Поговорили? — спросил он, улыбаясь жесткой, скрывающей зубы улыбкой.
Я сделал слабое движение правой рукой — невинное движение, позволяющее, однако, проследить за реакцией партнера.
— Не надо лишних жестов, — сказал Олег. Он не шелохнулся, но я был уверен: стоит мне сделать что-нибудь по-настоящему угрожающее — сунуть руку под куртку, например — и пистолет моментально нацелится мне между глаз. Или в живот, что, кстати, тоже не слишком приятно.
— Значит, мы не договорились, — сказал я, опуская руку. — Жаль.
Скрипнула позади дверь — не та, из которой я вышел, а другая, ведущая направо. Я чуть повернул голову и увидел Сергея — он стоял метрах в трех от меня, сжимая в здоровенном кулаке неразлучную резиновую дубинку.
Что-то в этой картинке логически не состыковывалось. Олег с пушкой… гард с дубинкой… и я с сумкой, набитой деньгами. А в кабинете — Валентинов с Граалем, Валентинов, который заранее был предупрежден о том, что о моем визите сюда знают весьма и весьма могущественные люди… Неужели он разгадал мой блеф? Нет, подумал я с бессильной злобой, или меня надо было кончать раньше, или нечего пытаться отобрать назад честно заработанные деньги!
— Забери у него оружие, — приказал Олег.
Гард подошел ко мне сзади и быстро обыскал. Вытащил из кобуры пистолет и снова отошел на три метра.
— Хорошая пукалка, — заметил он почти уважительно. — «Вальтер»! Где отсосал?
— В «Детском мире» купил, — хмуро ответил я.
— Стрельба нам здесь ни к чему, правда, Ким? — улыбнулся Олег.
— Хозяин не любит шума, да и мебель ценная… Вам, кстати, не тяжело? Плечо не болит?
Сергей сделал шаг ко мне и протянул руку. Я нехотя снял с плеча сумку, испытывая сильное желание заехать этой сумкой по его квадратной физиономии.
— Ну, что? — продолжал ухмыляться Олег. — Так лучше? Тогда — вперед.
Я не люблю разговаривать в подобных ситуациях — предпочитаю действовать. Но здесь действовать было невозможно — во всяком случае, я еще не видел, каким путем мне удастся вырваться из-под опеки двух милых молодых людей. Поэтому я сказал:
— Вашему патрону придется ответить за эту самодеятельность.
Прозвучало это достаточно жалко. Олег прищурился.
— Вперед, я сказал, — повторил он.
Я пожал плечами и пошел к лестнице. Олег двигался в нескольких шагах позади, держа пистолет у бедра, как и подобает специалисту. Гард, обе руки которого были теперь заняты сумкой и дубинкой, замыкал нашу торжественную процессию.
Лестница была слишком узкой, чтобы развернуться. Да и вообще они вели меня по всем правилам, надо отдать им должное. «Что ж, по крайней мере, Чаша в надежных руках» — подумал я.
В гостиной, к моему изумлению, сидела девушка. Я плохо рассмотрел ее лицо, так как был в этот момент занят несколько иными проблемами, но у меня создалось впечатление, что, увидев нас, она жутко удивилась. Она попыталась встать, но Олег махнул рукой (я увидел, как дернулась его тень, ползущая впереди меня), и она снова опустилась в кресло.
— Добрый вечер, — поздоровался я. Она автоматически кивнула.
— Я, к сожалению, не могу уделить вам должного внимания, — продолжал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50