Пат вырывалась и кричала, но Жаклин ловко удерживала ее за плечи до тех пор, пока бившееся тело не стало затихать и вскоре совсем не обмякло. Стараясь не смотреть на налившиеся груди с сетью синих прожилок и не касаться живота, Жаклин переодела своего кумира в ночную рубашку и укутала одеялом.Потом она, как и обещала, позвонила Шерфорду.– Все произошло так, как вы и говорили, мистер.– Можешь называть меня просто Стив, малышка, ведь мы теперь делаем одно дело. – Стив ласково усмехнулся: девчонка оказалась на редкость толковой, без бабской придури. – Она проспит до утра, посиди там, а утром я приеду и увезу ее за город до Нового года. Спасибо тебе. А деньги за свою работу брать, значит, так и отказываешься? – Услышав в трубке возмущенное сопенье, Стив рассмеялся уже в голос. – Ну, молодчина! До завтра.Польщенная Жаклин долго убирала в кухне, а потом прикорнула все в том же единственном кресле и заснула крепким, но чутким сном пятнадцатилетней девушки.А Пат всю ночь барахталась в черной бездонной яме и не могла выбраться, потому что ее тянул на дно неохватный, ставший чугунным живот.Стив приехал около десяти утра, наполнив мертвый дом запахами мороза, коньяка и дорогого одеколона. Еще раз поблагодарив Жаклин и подарив ей большую коробку косметики («Хотя верней был бы шоколад», – хмыкнул он про себя), он поднял с постели Пат, побросал в сумку какие-то ее вещи и, не дав опомниться, не вполне проснувшуюся, усадил в машину. Но девушка и не сопротивлялась. Они поехали в Форт-Франсез, полугород-полупоселок сразу за канадской границей.Пять дней прошли быстро и однообразно. Днем они гуляли по берегу заснеженного, как в сказке, Озера Деревьев, обедали в маленьком местном ресторане, а вторую половину дня Стив работал. Он ставил кресло-качалку, где сидела Пат, напротив стола с грудами документов и периодически поднимал свою светлую, коротко остриженную голову, чтобы убедиться, все ли в порядке. Но Пат была покорна и апатична. Она ни о чем больше не спрашивала, ни о чем не просила, и на лице ее застыла маска полного безразличия ко всему. Стив начал беспокоиться за ребенка, но когда он спросил о нем, Пат скривила бледные губы и прошептала:– Ему еще рано. – И добавила: – А мы с тобой похожи на героев Хемингуэя.Но все же что-то живое мелькнуло в этот момент в ее лице. Стив насторожился и тут же решил, что острота первых дней уже прошла и что можно и нужно возвращаться домой, во-первых, чтобы показать Пат хорошему акушеру, а во-вторых, чтобы как можно скорее официально и по возможности громко зарегистрировать их брак. Последняя мысль не доставляла Стиву ни радости, ни огорчения – он свыкся с ней давно, еще с тех пор, как узнал о ее беременности. После письма Мэта ему вообще все стало ясно, и он твердо решил спасти милую, умную, способную девушку и отдать последний долг другу. В конце концов, это он привел Мэтью к хиппи, он впервые поставил ему пластинку «Битлз» и предложил покурить травки.Тридцатого утром они уже были в Трентоне. И вся студия знала, что Стивен Шерфорд провел рождественские каникулы с Патрицией Фоулбарт из «Музыкальной Шапки».А Пат бродила по дому, бездумно брала в руки разные предметы и так же бездумно их откладывала. Потеплело, и за окнами стоял вязкий молочный туман. В таком тумане она как-то заблудилась в Шервудском лесу, и неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не отец… Отец! Только сейчас Пат вспомнила, что не поздравила родителей с Рождеством, и что они ждут ее на Новый год. Но воспоминание это вызвало у девушки скорее досаду, чем настоящее огорчение, а мысли ее, повинуясь своему неизъяснимому пути, перешли на родителей Мэта.Наверное, они уже вернулись с похорон. С похорон, куда ее даже не взяли! Горькая обида залила душу Пат, и в этой обиженной, растоптанной, непонятой душе вдруг родилось желание увидеть его родителей. Она ничего не станет им говорить, она только посмотрит им в глаза, она… И, вспомнив, что Мэт говорил когда-то о том, что его мать известный психоаналитик, Пат бросилась к телефону. Найти по справочнику Ассоциацию психоаналитиков было делом минуты, а там ей уже сообщили координаты Международного института биоэнергетического анализа в Нью-Йорке. Пат, даже не придумав, что она скажет матери Мэта, решительно набрала номер.– Могу я поговорить с профессором Руфью Вирц? У меня к ней неотложное дело, связанное с… с ее… – девушка так и не смогла выговорить «покойным», – сыном.Но на том конце провода, вероятно, были в курсе, и через некоторое время Пат услышала низкий томный голос:– Руфь Вирц слушает вас.Пат застыла от растерянности, а еще больше – от схожести голосов матери и сына.– Я… Я была любовницей Мэтью и…– У моего сына их было слишком много. Вы звоните, чтобы сообщить мне это, или у вас что-то серьезное? Мое время мне дорого.– Мне трудно говорить об этом по телефону. Прошу вас, в память о вашем сыне позвольте мне увидеться с вами. Я буду буквально через час.– Хорошо. Но я смогу уделить вам не более десяти-пятнадцати минут. Буду ждать внизу, в холле.По обледеневшему шоссе Пат гнала старенький «сааб», как сумасшедшая, подспудно надеясь, что, может быть, и она так или иначе повторит сейчас судьбу Мэтью, и тогда уже не надо будет никаких уязвляющих сердце вопросов.Но она вполне благополучно добралась до Нью-Йорка и без труда нашла институт. И, только толкнув массивную стеклянную дверь, Пат отчетливо поняла, что эта встреча бесполезна и не облегчит ее горя. Скорее наоборот. Однако выйти было уже невозможно – она оказалась в вертушке, которая и вытолкнула девушку в просторный светлый холл без единого кресла. И посреди этого безжизненного пространства стояла женщина. Пат представляла себе пожилую ученую даму, почему-то непременно в белом халате и очках – а перед ней стояла постаревшая Кармен. При виде Пат она не сделала ни малейшего движения навстречу, и ни один мускул не дрогнул на гордом матово-смуглом лице, так похожем на другое, теперь навеки потерянное. И Пат мгновенно призналась себе, что за таким холодом скрывается подлинная трагедия, – и за одно это она уже готова любить эту женщину.Пат медленно, словно к ногам были приделаны стопудовые гири, шла через холл.– Я Патриция Фоулбарт, телевидение «Гранада». Поймите, мне от вас ничего не нужно. Только увидеть вас и… узнать, где он теперь лежит. Чтобы приехать туда… с нашим ребенком, когда он вырастет.– Что!?– Я беременна, честное слово, это не шантаж. – И Пат доверчиво распахнула полы дубленки, где под тонким платьем уже был заметен живот.Лицо Руфи неожиданно исказила гримаса ненависти.– Если всякая шлюха, которую столь опрометчиво осчастливил мой сын, – низкий голос звучал еле слышно, но хлестал, как плеть, – или, может быть, вовсе не он, станет лезть ко мне с дурацкими вопросами, у меня язык отвалится отвечать. А что касается вашей утробы, красавица, то плод из нее выскоблите, а моего сына из головы выкиньте. У меня нет больше сына. – И, не глядя на девушку, она повернулась и пошла в глубину здания, удивительно ровно неся покатые плечи и округлые бедра.Пат, как загипнотизированная, смотрела за уходящей фигурой, пока та не скрылась, и только тогда, вскрикнув, бегом бросилась прочь. Прочь, прочь, теперь ей все ясно! Он никогда не любил ее и никогда не нужен был ему бэби! Она жила во лжи, ради чужой прихоти, которую считала чувством!Не помня себя, Пат забралась в машину и помчалась обратно в Трентон.Дорога была уже совершенно сухой. * * * Прижимаясь грудью к рулю и пытаясь слиться с машиной в единое целое, Пат летела на предельной скорости. Все чувства, все впечатления ушли, и в пьяняще-пустой голове пульсировала лишь одна, все четче созревавшая мысль.Пат ворвалась в дом, даже не закрыв за собою двери, и сразу же поднялась на второй этаж – в святая святых, где за все время отсутствия Мэта она была только раз. Зал встретил девушку застоявшимся запахом пыли и сигарет. На секунду ей почудилось, что она пришла на кладбище. Что же, тем лучше! И Пат с остервенением начала расшвыривать валявшиеся на полу вещи, перетряхивать бумаги и одеяла. Но того, что искала, не нашла. В обиталище Мэтью не было ни полок, ни шкафов – безбытное пространство, в котором царствовали творчество и… разложение. Сейчас, после его смерти, это вдруг стало для Пат настолько очевидным, что она удивилась своей прошлой слепоте. Неужели только ее любовь делала этот зал уютным и живым!? Но теперь ей было не до того. Незаслуженная тяжкая обида раздавила ее и уничтожила способность думать о чем-либо другом, кроме того, как отплатить за нее. Пат ринулась вниз, в ванную… Но и там ничего не оказалось. Перевернув вверх дном даже спальню и кабинет, она в изнеможении упала на стул в кухне. Месть уплывала из рук. И тут ее взгляд упал на оставленную Жаклин упаковку со снотворным, которое она давала Пат в рождественскую ночь. Девушка схватила коробочку и почти сладострастно, по слогам прочла название. В нем было что-то красивое, древнеримское… Она умрет гордо, как римлянка. Пат налила себе бокал оставшегося в холодильнике божоле и, положив на него упаковку, легко, почти танцуя, пошла в спальню.В доме после ее пятидневного отсутствия было холодно, поэтому Пат забралась на кровать и накрылась дубленкой. Немного согревшись, она принялась выщелкивать из станиолевых гнездышек веселые, круглые, цвета первых листьев таблетки. Пат раскладывала их аккуратной окружностью, чтобы потом можно было смахнуть в горсть целиком. А может быть, лучше глотать по одной и уплывать медленно? Неожиданно Пат испугалась простой мысли о том, что все та же Жаклин, которая знает об их возвращении сегодня, придет навестить ее – и все погубит. Надо позвонить ей, пока не поздно. В кабинете было еще холодней, чем в спальне, и Пат едва удерживалась, чтобы Жаклин не услышала, как стучат ее зубы.– О Пати! Как я рада, что ты вернулась! Как ты себя чувствуешь? Мистер Шерфорд рассказал мне, что погода была чудесная, – щебетала француженка, не давая Пат раскрыть рта. – А к вам, то есть к тебе, – виновато поправилась она, – никто не приезжал и ничего не разузнавал, все спокойно. Я забегу к тебе через пару часов и все сделаю. А ты отдохни с дороги, ведь тебе нельзя переутомляться. Мистер Шерфорд сказал, что…– Жаклин, я именно и собиралась лечь поспать. Дорога была очень тяжелая. – Пат уже сама не понимала, о какой дороге она говорит. – Я позвоню тебе, как встану. Очень хочу тебя видеть, – легко солгала она под конец и повесила трубку. Теперь уже никто ей не помешает.И, вернувшись в спальню, она решительным движением собрала в ладонь таблетки, уже не считая и ни о чем больше не раздумывая. В горле осталось ощущение неприятного комка, и, чтобы убрать его, девушка отбросила подушку и легла на ровную поверхность. «Как в детстве на снег», – улыбнулась она, вспомнив, что отец, учивший ее кататься на лыжах, всегда говорил: «Если уж ты совсем устала, если действительно невмоготу, то просто ляг на несколько минут на снег, раскинь руки и закрой глаза – и встанешь полная сил и желания идти снова».Бедный папа, ему, наверное, будет тяжелей, чем маме. Мама так безумно его любит, эта любовь спасет ее в том горе, которое она им причинит. А ведь они ждут ее, ждут, может быть, уже завтра. Мама наверняка уже повесила над входом веночек из омелы, а папа колдует над составом очередного – каждый год нового – «робингудовского» глинтвейна. Пат явственно ощутила во рту пряный, радостный вкус напитка, и ей стало совсем легко. И они отошли бы с мамой за высокую, упоительно пахнущую свежей хвоей елку, стоящую на старинной витой позолоченной крестовине, и она весело рассказала бы маме о будущем внуке…Но почему он не дает о себе знать? Как ему сейчас? Плохо? Или так же бездумно-просто, как и ей самой? Пат невольно погладила живот. «Спи, мой маленький, спи, мы уснем, и все будет хорошо, спи, все равно мы с тобой никому не нужны…» – мысленно приговаривая эти обыкновенные слова, Пат все ласкала и ласкала живот, до тех пор пока ей не показалось, что в ответ под ее пальцами что-то дрогнуло, и тогда все тело стало раскачиваться на упругих темных волнах… но это были не волны, а черные волосы Мэта, ласкающие ее плоть, и Пат судорожно сжала колени, торопя развязку… а волосы вспыхнули вдруг разноцветными огоньками и, окружив ее, потащили куда-то… туда, откуда уже не возвращаются.Через несколько часов должен был наступить новый, тысяча девятьсот семьдесят пятый год. * * * Стив только что закончил поздравлять всех работников телецентра, начиная от последнего запойного монтировщика Джима Вейшиуса, который учинил бы грандиозный скандал, если бы шеф лично не пожал ему руку, и заканчивая директорами программ вкупе с главным инженером. Эта святая обязанность хотя и доставляла Стиву искреннее удовольствие, все же отнимала немало душевных сил, поскольку он всегда в любом деле выкладывался до конца.Главный продюсер телевидения «Гранада» в Нью-Джерси, как обычно, устроился на подоконнике. Пять дней загородного отдыха сделали свое дело: Стив умудрился загореть даже под бледным канадским солнцем, его серые глаза потемнели, перейдя в синеву, а светлые волосы задорно торчали на макушке, как у Тома Сойера. Проект «Лето Любви» разворачивался полным ходом, завтра он встретится с самим Брайаном Эпштейном, Брайан Эпштейн – продюсер «Битлз», автор знаменитой книги о «ливерпульской четверке».

а через недельку вылетит в Ливерпуль. О сладкоголосая юность, о беспрерывный театр! Но мысли о юности тут же вернули Стива к действительности. За эту неделю необходимо зарегистрировать брак с Пат – или, по крайней мере, объявить о помолвке. Затем окончательно пресечь всю газетную шумиху, связанную с гибелью Мэтью. Он и так уже немало сделал в этом направлении: никакого расследования предпринято не было, и ни один журналист не появился ни у Пат, ни у родителей Мэта. Стив с ужасом подумал, чего могла бы наговорить им «прекрасная креолка» – так десять лет назад они называли в своем кругу мать Мэта, которая в числе первых психоаналитиков подхватила идею учения Вильгельма Райха о жизненной энергии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34