На это ушло много черной и желтой пушистой пряжи, которую она несколько раз подкупала в небольшом магазине. Она специально выбрала дальний магазинчик и ходила туда раз в несколько дней: это тоже помогало развеяться.
Когда вязать надоело, Божена решила, что ей надо заняться своими нервами, и вообще подумать о здоровье. Она начала рано вставать, еще в постели включая свою любимую музыку – дивертисменты Моцарта, и шла принимать холодный душ. Затем, медленно выпив стакан сока на пронизанной солнцем или жемчужно-матовой от утреннего тумана веранде, одевалась по-спортивному и выходила на набережную. Спортивный стиль Божена открыла для себя недавно и теперь радовалась тому, как молодо и подтянуто ощущается ее тело под модной яркой тканью. А потом садилась на пароход и добиралась до Лидо.
Море успокаивало и ободряло. В погожие дни она наблюдала за тем, как прилив посылает на берег невысокие, длинные, равномерно набегающие на холодный зимний песок волны. Затем завтракала на террасе одного из многочисленных пансионатов, разбросанных по побережью. Она облюбовала этот пансионат из-за скрипача, который по утрам играл на продуваемой свежим воздухом террасе. Когда высокий скрипач с выразительным и нервным лицом прижимал хрупкую скрипку к своему плечу, Божена замирала: музыка и море врачевали ее душу, но они же заставляли с тревогой и надеждой думать о том, что Луиджи вернется, обязательно должен вернуться…
Когда же холодный зимний ветер пронизывал Венецию насквозь и трепал воду в каналах, как лохмотья старой нищенки, Божена, чтобы не оставаться наедине со своей тревогой, шла в недавно открытый ею для себя солярий на соседней улице. Раньше она никогда не пробовала посещать подобные места. Но теперь ей нравилось заботиться о себе, о своем теле, помнившем ласки мужчины, встречи с которым она так жаждала и так боялась. Божена с удовольствием плескалась в бодрящей голубоватой воде бассейна, где играла с перламутровым мячиком и плавала на спине, а потом отдавала свое тело сильным и умелым рукам массажистки, ощущая все это как подготовку к новой встрече с Луиджи, о котором она, не привыкшая проводить столько времени в праздности, думала теперь почти непрерывно.
* * *
А ему, чтобы приблизить желанное объяснение с Боженой, оставалось только одно: добыть деньги. Но как заработать такую сумму в венецианское межсезонье? Для этого нужно было придумать что-нибудь совершенно из ряда вон выходящее, какой-то абсолютно сногсшибательный сюжет… А потом, пользуясь хорошей репутацией на телевидении, он мог бы попытаться заключить контракт не с местной, а с национальной телекомпанией – и тогда все будет хорошо! Луиджи не сомневался в успехе. Ведь даже одного гонорара, полученного в Риме за удачный репортаж, было бы достаточно, чтобы выкупить перстень. Правда, нужно еще привести в порядок его холостяцкую квартиру – просторную, светлую, но необыкновенно запущенную после отъезда матери.
…Время шло. Каждый вечер, закончив работу на студии, он отправлялся на поиски своей удачи. Многочасовые прогулки по городу, успевшие за последние дни стать привычным для него моционом, Луиджи неизменно завершал недалеко от дома Божены, словно желая еще больше растравить себя – но при этом и подзадорить близостью той, которая наполняла всю его радостно-разнузданную простодушную жизнь совершенно иным, блаженным смыслом.
И в этот раз, заранее наслаждаясь тем, что и сегодня вечером он увидит окно Божены, обычно занавешенное в эти часы полупрозрачным нежнейшим газом, а не закрытое наглухо ставнями, Луиджи двигался совсем с другой, не разведанной им еще стороны. Вот уже несколько часов он, на первый взгляд беспорядочно кружа, неторопливо прогуливался по городу, пряча лицо в ворсистый воротник светлого пальто, которое он любил надевать тогда, когда его плечо было свободно от не щадящего добротную одежду ремня видеокамеры – в ином случае он не мог позволить себе ничего, кроме кожаной куртки, если, конечно, в Венеции стояли редкие для Италии холодные дни. И вдруг его взгляд привлекла необычная, видимо совсем недавно появившаяся вывеска: «ФЕЛЛИНИ» – крупно, белым по черному, надпись горела, подобно кадрам на обрывке гигантской кинопленки, с зияющими пробоинами перфорации по краям; и эта пленка как бы выматывалась из еще более огромной старомодной катушки и тянулась к колесу светящейся бобины, тоже составленной из букв, которые складывались в слово «ресторан».
И, почувствовав приятный зуд в уже готовом разыграться воображении, Луиджи толкнул тяжелую, обитую чем-то вроде жести и совершенно непрезентабельную на первый взгляд дверь, – и попытался войти. Но на входе его не очень-то вежливо остановил странно одетый швейцар – в полутьме Луиджи успел разглядеть, что на нем не обычная ливрея или форменный костюм, а что-то беспорядочно свисающее вдоль тела, кажется, полосатое, – и заявил, что вход в их заведение сеньорам разрешен только с сеньоринами.
После столь странного заявления у Луиджи мелькнула сумасшедшая мысль: а не пригласить ли ему Божену, которая жила так близко отсюда и, наверное, сейчас была дома. Но через мгновение он отказался от своей идеи – время для объяснения с Боженой еще не пришло…
Но Луиджи был весьма заинтригован этим странным местом, о котором он, справедливо считавший себя знатоком Венеции, никогда не слышал. И, простояв в раздумье несколько минут, он внезапно решился и побежал по набережной – в поисках какой-нибудь путаны, которая своим присутствием открыла бы ему вход в «Феллини».
Искать пришлось недолго. Словно специально для него, из первой же подворотни вышла сочная венецианка, в ленивой полудреме коротающая светлую часть суток в ожидании вечернего заработка. И Луиджи, быстро с ней сговорившись, фривольно обнял ее за талию и вошел в ресторан. Поднявшись по невысокой лестнице в сопровождении метрдотеля, тоже одетого как-то необычно, в большой, но мрачно выглядевший зал, он обнаружил, что здесь, в этом зале, неприятно яркий свет прицельных ламп направлен прямо в глаза посетителям, а вместо отдельных столиков стоят сколоченные из грубо обработанных досок длинные столы с такими же скамейками вдоль них. Луиджи в некотором замешательстве остановился на жестяном полу посередине зала.
Но его спутница, похоже, уже расправила в привычной для нее обстановке свои яркие крылья. Она не желала стоять посреди зала и тянула Луиджи к ближайшим свободным местам – подошедший к ним официант настойчиво требовал того же. Луиджи повернулся к нему и застыл в удивлении: официант был одет в форму тюремного надзирателя. А другой, суетившийся поблизости, был в полосатой куртке и плоской шапочке заключенного.
И в это время музыканты, прикованные к своим местам массивными цепями и отделенные от посетителей высокой решеткой, заиграли что-то надрывно-плаксивое – особенно старался небритый бандонеонист, выделывая на своем тягучем инструменте такие пассажи, что цепи на его ногах гулко забренчали в такт.
Красотка, приведенная Луиджи, при первых же звуках музыки вцепилась в его шею и, едва не повиснув на нем, повлекла его танцевать. На них, все еще стоявших посреди зала, представляющего собой тюремную трапезную, и так уже со всех сторон устремились взгляды посетителей, и Луиджи, уже успевший справиться со своим изумлением, послушно обхватил свою спутницу за выписывающие круги бедра и взялся вытанцовывать что-то вместе с нею на жестяном полу, щелкая каблуками. Похоже, у них получалось неплохо: когда музыканты наконец угомонились, экстравагантная публика долго не хотела отпускать их, громко бисируя.
Воодушевленная своим успехом, путана оставила Луиджи и, подойдя к решетке, что-то шепнула гитаристу. Тот, естественным образом полагая, что за даму расплатится ее кавалер, стал наигрывать мелодию какого-то жестокого романса, а раскрасневшаяся красотка, страстно поигрывая пышными бедрами, внезапно запела низким и хриплым, но не лишенным своеобразного обаяния голосом. Так она, должно быть, хотела окончательно убедить своего клиента в том, что он выбрал ее не зря…
Когда красотка закончила романс, прижав руки к пышной груди, обтянутой черным шелком, сидящие на длинных лавках посетители щедро наградили ее аплодисментами, и она, опять пошептавшись с гитаристом, приготовилась петь снова.
А Луиджи, жалея лишь о том, что у него нет с собой камеры, присел на край длинной скамейки и принялся торопливо вызванивать студию. Стараясь перекричать всхлипывание под гитару своей неподражаемой спутницы, он вызвал в ресторан съемочную группу, а сам направился в «каземат» администрации, чтобы получить разрешение на съемку.
И спустя четверть часа он уже привычно прижимал к плечу профессиональную видеокамеру, а еще через пару часов вся телевизионная братия, поработав на славу, шумно пировала, поглощая из деревянных плошек одно изысканное блюдо за другим: scampi brochetto – сочные рачки, которые с шипеньем жарились на вертеле в жаровне, установленной прямо на их столе, груду вскрытых сырых моллюсков, ароматная мякоть которых легко соскабливалась со стенок раковин специальными кривыми ножами, отдающую дымком проперченную свинину и многое другое, чем, в благодарность за неожиданную и отлично снятую рекламу, угощал их управляющий недавно открывшегося ресторана «Феллини», уже успевший просмотреть отснятое по муниципальному каналу.
А днем позже на студию позвонил президент бурно развивающейся сети ресторанов «Феллини» и предложил оператору Луиджи Бевилаква контракт на серию рекламных репортажей в воскресных выпусках национального канала новостей. От названной суммы контракта у Луиджи сладко защемило под ложечкой…
День спустя на счет Луиджи был переведен аванс – сумма, достаточная для того, чтобы осуществить все, что он задумал.
А вечером в квартире Божены зазвонил телефон – и по тому, каким громким и неожиданным ей показался его звонок, она сразу догадалась, чей голос услышит сейчас в трубке.
Луиджи был вежлив и сдержан. Он звонил, чтобы узнать, предпочитает ли она получить гонорар за перстень наличными или он должен перечислить деньги на ее счет.
«На счет», – ответила Божена, и Луиджи, записав его номер, так же вежливо попрощался и повесил трубку. «Пожалуй, это уже чересчур, – подумала Божена. – Я веду себя, как верная жена. Может, он уже и думать забыл обо мне, а я…» Но что-то настойчиво подсказывало ей, что это не так, и у всей этой истории с перстнем еще будет продолжение. Какое? Этого она не знала. И Божена вернулась к своему ожиданию. Ждать ей уже оставалось недолго.
Глава 18
Его квартира быстро преображалась.
Готовясь к встрече с Боженой, Луиджи, раньше не придававший значения ничему, кроме удобства, впервые осмотрел свое жилище с пристрастием. И результаты этого внимательного осмотра были совершенно неутешительными.
Приходившая к нему в дом прислуга-кухарка – по совместительству прачка и что-то вроде горничной – относилась к порядку в доме весьма поверхностно. Являясь через день, она поспешно включала угрожающих размеров пылесос, когда-то приобретенный Луиджи по ее настоянию (до отъезда матери в Америку дом вообще убирался по-старинке – влажной тряпкой), и энергично передвигалась по комнатам, обращаясь с ревущей машиной подобно укротительнице диких слонов: Бианка – так звали универсальную прислугу – водила пылесос за собой, держа его за длинный серый хобот. И Луиджи, впервые наблюдавший за этим шествием, быстро понял, что оно не имеет ничего общего с настоящей уборкой комнат. А потом Бианка, полноватая женщина неопределенного возраста, произвела на Луиджи совершенно неизгладимое впечатление тем, что вскоре забыла пылесос где-то на полпути и взялась за какой-то попугаистой расцветки венчик, который якобы притягивал к себе пыль – Бианка, будучи натурой увлекающейся, заказала его по телефону, очарованная телевизионной рекламой. От мелькания этого предмета у Луиджи зарябило в глазах. А пыль, как он выяснил во время пристрастного осмотра квартиры, не желала притягиваться к венчику и преспокойно копилась во всех углах и закоулках.
Так продолжаться не могло: Луиджи собрался с духом и решительно рассчитал Бианку. А потом, посоветовавшись с привратником, обратился в агентство, откуда ему через час прислали расторопного юношу с большой сумкой, полной всевозможных жидкостей, щеточек, швабр и очищающих салфеток. За пару дней хрупкий юноша расправился с многолетней пылью, плесенью и паутиной и за небольшую дополнительную плату помог Луиджи отправить на помойку большую часть старой мебели – ту, которую хозяин счел недостойной показаться Божене. А затем, отставив всякую работу, Луиджи уединился в спальне и взялся листать антикварные каталоги – ему предстояло в значительной степени обновить обстановку, уложившись в отведенную на эти расходы, хотя и немалую сумму. Но Венеция всегда славилась любовью к старине и своими антикварными лавками – и он выуживал из журналов вещь за вещью, каждая из которых была бы достойна Божены.
Именно так подбирал он гобелены, недостающие предметы мебели, ковры и другие всевозможные милые вещи и вещицы, которые должны были наполнить и преобразить его дом. В нем вдруг проснулась извечная венецианская страсть к роскоши. Выбрав что-нибудь, он отправлялся по указанному в каталоге адресу и долго беседовал и торговался с антикварами, всесторонне изучая и рассматривая приглянувшееся. Время для покупок было удачное – не сезон, и хозяева магазинов и лавочек охотно шли на скидки, стараясь не упустить придирчивого покупателя.
Первым крупным приобретением стал шелковый гобелен «Борьба сказочных зверей». Его принесли утром, и Луиджи вместе с доставившим покупку посыльным аккуратно разгладил гобелен на стене постепенно преображающейся гостиной. Когда посыльный ушел, Луиджи растянулся, глядя на гобелен, на скрипучей старинной кушетке, которую он сначала хотел, но в последний момент все-таки не решился выбросить, – кушетка напоминала ему о беззаботном детстве:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33