Выйдя на берег, Карл увидел, что его попутчица торопливо идет в сторону стоящего уже у платформы поезда. Скрываясь в привокзальной сутолоке, он увидел, как она остановилась у одного из вагонов, достала из сумки билет и протянула его служащему в железнодорожной форме, а затем скрылась в полутьме вагона.
«Ну что же, кажется, это мой шанс», – подумал Карл, судорожно нащупывая в сумке конверт с планом. – В моем распоряжении – как минимум несколько часов. Вперед!»
И он заторопился на пароходик, который еще стоял у причала.
Сами звезды покровительствовали ему. Входная дверь была приоткрыта. Привратника на месте не оказалось. И вскоре он стоял один на один с массивной деревянной дверью, на которой красовалась надпись «Америго».
«Неужели сохранилась?» – мелькнуло в голове у Карла.
Он присмотрелся – медная дощечка на удивление новая.
«Не однофамилица же она? А может, какая-нибудь дальняя итальянская родственница?» Времени на размышления не было. И он, надев перчатки, достал из сумки набор ужасающих его воображение приспособлений, которыми теперь предстояло орудовать.
Вдруг внизу хлопнула входная дверь, и Карл, поспешно побросав инструменты обратно, метнулся влево и скрылся на пожарной лестнице. Вскоре шаги на лестнице затихли, и он услышал, как дверь хлопнула где-то наверху.
«Будь хладнокровнее», – сказал он себе, стараясь унять сердцебиение. Он снова вышел из своего укрытия и вернулся к двери в квартиру – последней преграде, отделяющей его от клада.
Корпя над неподдающимся замком, он подбадривал себя: «Ошибиться я не мог. Вилла внешне не изменилась, и план старый Америго начертил достаточно подробный: судя по расположению каминных труб на крыше, нужный мне камин находится именно здесь. Только бы его не разобрали из-за старинных изразцов – они сейчас очень дорого ценятся».
Вдруг замок щелкнул и поддался – Карл вздрогнул и, повернув ручку, надавил на дверь. Она отворилась.
И только он, оглянувшись по сторонам, хотел войти в пустую квартиру, как услышал женский голос, оживленно рассказывающий что-то. В ужасе Карл отпрянул назад и машинально закрыл дверь. Снова раздался щелчок – это сработал автоматический замок, и Карл, не помня себя от страха, вновь юркнул туда, где уже прятался не так давно, – в полутьму лестницы.
На этот раз ему пришлось провести там не пару минут, а больше часа. Он не знал, что ему делать. Спуститься вниз значило бы отказаться от задуманного вовсе. Потому что другого такого же благоприятного случая проникнуть в дом, как сегодня, когда привратник, видимо, отдыхал после рождественской ночи, а дверь вообще непонятно почему была приоткрыта, ему не представится уже никогда. Да и решится ли он во второй раз? Карл сильно в этом сомневался.
Но что за голос он слышал? Ведь в квартире, по его расчетам, никого не должно было быть! Оставалось только одно – ждать. Но чего? Того, что рано или поздно из квартиры кто-то выйдет? Или возвращения хозяйки?
Карл начинал отчаиваться. Время шло, а в голову ничего не приходило. Волнуясь, он стал прохаживаться по темной лестничной площадке, потом ходить вверх-вниз по ступенькам, пока не оказался наконец у самого чердака. Подергав обитую жестью чердачную дверь, Карл обнаружил, что она не заперта.
Скорее от нечего делать, чем с какой-нибудь определенной целью, он, наклонив голову, вошел на чердак. Там царило запустение. Сдувая со старых стропил липкую паутину, Карл тихо, чтобы не услышали обитатели последнего этажа, прошелся по этому ветхому царству.
Сквозь пыльные стекла сюда пробивался солнечный свет, и вездесущие в Венеции блики плясали на изнанке покатой крыши. Старые сундуки, рыболовные сети, подкидные утки для охоты, винные бочки – Карл подошел к ним поближе, чтобы убедиться, что все они, к сожалению, пусты, – а в дальнем конце он разглядел острый нос заваленной разным хламом гондолы. И в его голову вдруг пришла смешная, но почему-то успокоительная мысль: «Может, плюнуть на все это безумное предприятие, на капризы взбалмошной Франты – и сделаться гондольером? Работу спокойней трудно себе представить. Скользишь дни напролет по прекраснейшему в мире городу – и никаких кладов не надо!»
Увлекшись, Карл присел на запыленную лаковую корму и стал представлять себя в этом качестве: вот он, загорелый красавец-мужчина, поигрывая мускулами под белоснежной сорочкой, в соломенной шляпе, щегольски надвинутой на лоб… «Стоп!» – сказал он себе. Его блуждающий взгляд остановился на брезентовой робе и грязно-зеленой фуражке, висящих на гвозде. Точно такие же он видел в пожарной части, где и приобрел план этой виллы.
Он вскочил и чуть было не побежал туда, где висели эти сокровища, но вовремя опомнился и, осторожно переступая тюки и стараясь не греметь старой посудой, приблизился к противоположной стене.
Сняв робу с гвоздя, Карл рассмотрел ее и обнаружил на рукаве надпись «pompiere» – примерно такую же, как и на воротах пожарной части.
Да, это именно то, что ему нужно! Карл вытряхнул пыль, потом разыскал какую-то щетку – деревянная ручка ее была сделана в форме льва – и принялся вычищать старую робу с такой тщательностью, словно это его выходной костюм. Потом он снял с себя плащ, надел прямо на свитер заметно посвежевшую робу, взял в руки фуражку и уверенно зашагал в сторону выхода, а затем по ступенькам вниз.
Карл придумал. Теперь он чувствовал себя не взломщиком, а служащим пожарной части, производящим дежурный осмотр старых каминов. В таком виде он мог смело предстать как перед привратником, так и перед хозяйкой квартиры. Он мог также больше не взламывать эту чертову дверь, а просто позвонить, войти в квартиру и на глазах этой рыжеволосой венецианки – а если это не она болтала там по телефону, то на глазах кого угодно – долго и вдумчиво возиться с камином, вообще делать с ним, что понадобится, невинно объясняя все это мерами пожарной безопасности и контроля.
Вдруг Карл остановился на полпути и стукнул себя по лбу. Как он мог не подумать об этом! Ведь он ни слова не знает по-итальянски! «Хорош пожарник, нечего сказать… Сеньоры, к вашим услугам международный чешский патруль», – Карл зло дурачился, устало опустившись на холодную ступеньку. А потом вдруг резко поднялся и вновь зашагал вниз. «Была не была, прикинусь немым!»
Чтобы снова не передумать, он сразу направился к двери и позвонил. Никто не отозвался. Он позвонил еще. Еще и еще. Безрезультатно. И тогда, немного подождав, он опять взял в руки свой инструмент и на этот раз уже быстро открыл знакомый замок.
Видимо, в тот день он совсем потерял счет времени. В квартире было абсолютно темно. Только сквозь чуть приоткрытые створки жалюзи на застекленную веранду просачивался свет фонаря. Пока он ждал, переодевался, продумывал, решался – наступил вечер.
Карл пытался включить свет в коридоре, но потом передумал. «А вдруг кто-нибудь с улицы заметит?» Может, эта предосторожность была излишней, но он предпочел перестраховаться.
Он решил отойти подальше от прозрачной веранды и там поискать выключатель.
В полной темноте, держась за стену, он прошел вглубь квартиры и наткнулся на закрытую дверь. Открыв ее, прошел дальше.
«Как же я не догадался захватить фонарик!»
Карл не мог найти выключатель. Он шарил в темноте, медленно и ровно выщупывал пространство перед собой, но потом, натыкаясь на какие-то предметы, стал путать, где искал, а где еще нет.
И наконец под его пальцами что-то щелкнуло – но светлее не стало. Зато во мраке вдруг послышался звук, знакомый и обычный, но здесь, в сердце Венеции, у площади Сан-Марко, совершенно неуместный – Карл слышал мерно нарастающий, отчетливый шум ночного поезда, несущегося откуда-то издалека.
От неожиданности он попятился и ткнулся в стену бедром. Ослепительный свет заставил его зажмурить глаза, а грохот исчез.
Он стоял у стены кухни, а на подоконнике отдыхал только что вскипевший желтый чайник, шум которого так напугал Карла!..
И тут все спокойствие и хладнокровие взорвались где-то в области поясницы Карла, и жестокий приступ радикулита победил в нем героя – оставив лежать на полу чужой кухни человека, почти добравшегося до своего единственного, главного в жизни клада.
Франта любила похвастаться. Именно поэтому она уговорила Чеслава пригласить к себе и ее подружку – классную девчонку!
Они полулежали с Хельгой на медвежьих шкурах и смотрели, как два неистовых молодца в боксерских перчатках, чьи широкие скулы с трудом помещаются на экране, дубасят друг друга из-за какой-то грудастой девицы. Чеслав, прежде чем завалиться спать, включил им запись «Титанов рестлинга», выделил на просмотр две кружки пьянящего «резаного» – а пива в другом виде Франта не признавала – и устроился тут же, в холле: спать под включенный телевизор было его любимым занятием.
Дождавшись, пока он перестанет ворочаться, Хельга, давняя приятельница Франты и вообще, можно сказать, боевая подруга, спросила:
– Где же ты подцепила этого головореза? Вид у него – прямо скажем… Но дом… – Хельга присвистнула, – за день не обойдешь! Это мы сейчас на каком этаже?
– Какая тебе разница? Сколько бы ни было – все не наши. И нашими не будут.
– А давай попробуем? – Хельга смешно вздернула нос. – Мне кажется, я твоему Чеславу тоже приглянулась. Ты видела, как он на меня смотрел?
– Не надейся! Он мне сегодня сказал, что я для него в первую очередь интересный собеседник.
– Это когда же вы беседуете-то? – Хельга презрительно сморщилась. – А-а-а, он, наверное, беседам отдает предпочтение – по известным причинам? Ну, тогда это не для меня.
Потянувшись, как кошка, Франта приблизилась к Хельге и заговорила на тон ниже:
– Чеслав у меня – открытие месяца. Гвоздь сезона! Но ставить все равно нужно не на него.
– Понимаю, понимаю… Но где же, кстати, твой неувядающий фаворит?
– Карлуша у меня – в длительной командировке. Изучает на месте венецианские камины.
– Да он же у тебя, кажется, гинеколог.
– Почти угадала – хирург. Ему какой-то старый болван когда-то сказал, что один из каминов – звенит. Ну, он тогда поверил, а потом забыл. А недавно мне проболтался: о детстве заговорил, о мамаше своей ненаглядной… Ну, тут и всплыл этот клад.
– Не может быть! Неужели это правда? – Хельга завистливо молчала.
– В детстве Карлуша дружил с одним ювелиром из Венеции, – спокойно продолжила рассказ Франта. – Точнее, этот ювелир когда-то из Венеции сбежал. А цацки свои оставил в камине. Ну, наверное, все увезти не смог. Вот я и послала Карла. Пусть пошурует немного. И срок ему назначила – до Нового года. Так что осталось совсем чуть-чуть… Я, может, за него и замуж выйду – если он до клада докопается. А там – посмотрим.
Глава 7
Божена держала на руках крошечного мальчика и таяла от наслаждения. Никола, измученная этим ненасытным существом, спала здесь же, в детской. Иржи, тоже не смыкавший глаз сутки напролет, заснул прямо в кресле-качалке. Божена прилетела вчера, а сегодня утром они вернулись из клиники домой.
Сколько было треволнений, неожиданностей! И все – из-за этого крошечного конвертика, с которым сияющая Никола вышла из родильного отделения. Божена представить себе не могла, что дети бывают такими крошечными! И когда она вчера вбежала перед закрытием в детский магазин, то не сразу смогла поверить, что все эти носочки, шапочки, платьица, аккуратно разложенные в витринах, – не кукольные. А сверкающие рожки, всевозможные пустышки, клеенки, манежи, ходунки, тряпичные гирлянды (чтобы щупать!) и пахучие зубные колечки (чтобы грызть!), погремушки и прочие принадлежности пестрой империи детских вещей просто ошеломили Божену. И, боясь ошибиться и выбрать что-нибудь не то, она купила в подарок Богумилу огромную плюшевую собаку с длинными ушами, всю в очаровательных складочках, ямочках, с большими печальными глазами. Но когда на следующий день малыша развернули и, накинув на спину собаки кружевную пеленку-попону, положили на нее Богумила, оказалось, что это недавно появившееся на свет существо, беспорядочно дрыгающее ручками и ножками, само меньше собачьего уха.
А еще напоследок, уже выходя из магазина, Божена увидела вырезанные из особого звучащего камня звездочки и полумесяцы, которые нежно звенящим хороводом откликались на малейшее движение воздуха. Божена попросила и это завернуть. И, уже не останавливаясь и не оглядываясь, просто заставила себя уйти…
Молодые папа и мама, пытающиеся разглядеть в красном личике своего отпрыска фамильные черты Фиалки и Америго, были не менее трогательны, чем их дитя.
Париж возмужал так, что Божена, не видевшая его всего несколько недель, была поражена. Узнав, что Никола ждет ребенка, Божена поначалу отнеслась к этому весьма скептически. И больше потому, что Иржи казался ей еще слишком юным, не способным взять на себя ответственность, связанную с отцовством. Божена боялась, что, когда ребенок станет мешать его душевной близости с Николой и отвлечет ее на некоторое время от жизни балетной, Парижа станет раздражать то, что поначалу может лишь умилять. Но сейчас, понаблюдав за ним, Божена успокоилась. Она не могла бы объяснить почему, но что-то такое появилось в Иржи, и это «что-то» заставляло Божену подолгу не сводить с него восхищенных глаз.
Никола-мама стала еще нежней и прекрасней. Черты ее лица смягчились, а серые глаза казались бархатными, когда она смотрела на сморщенное личико Богумила, прильнувшего к ее груди.
Божена восхищалась сестрой: такая тоненькая женщина – и смогла родить ребенка по всем правилам. Об этом твердили веселые акушерки, вышедшие провожать Николу на крыльцо, это оценила и бабушка Сабина, не один раз переспросившая Николу о том, как протекали роды.
Никола привычно сыпала незнакомыми Божене словами, бабушка понимающе кивала и отвечала ей тем же. И во всех этих материнских премудростях была для Божены особая музыка и особая боль…
Но суета первого дня не оставляла никому ни свободной минутки. Под чутким руководством бабушки Сабины Богумила купали в розовой воде, потом ополаскивали в березовом отваре, смазывали кедровым маслом, подпаивали родниковой водой, учились различать причины его плача, вслушиваться в нежное посапывание… Даже стригли серебряными ножничками его удивительно острые ноготки!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33