Я лег на траву у воды, открыл для ручья свой
разум, и он стал вплетаться в меня. Мы с ним потекли вдвоем сквозь белое и
голубое, упали в холодную глубь, и там была тварь без имени, ворочавшаяся
в мороне, но мы протекли сквозь нее, и бездна стала прозрачно-синей, такою
синей, такой прозрачной, что это была уже не вода. И я полетел
высоко-высоко над горами Хаоса, над Границей, но ручей, хохоча, потянул
меня вниз, и мы плыли сквозь белое и голубое...
Оставайся со мною, сказал ручей, будь моим сном, будь моим тэми.
У меня уже есть тэми.
Твой тэми уйдет, а для меня не бывает Трехлуния.
Для меня скоро будет Трехлуние, ты чувствуешь: я не один.
Как жалко, сказал ручей, мне скучно течь одному. Побудь со мною,
сказал ручей, я всех отгоню и усыплю обманом, и мы с тобой потечем...
И когда мы вытекли из сна, был большой сияющий лень. Огромный, полный
день, каких не бывает в Хаосе. Я чувствовал, как жизнь наполняет меня,
заглядывает в мой разум, притрагивается к мыслям. Просторная радостная
свобода быть целым и частью, собою - и всем. Не разумом, заточенным в
себе, как орех в скорлупе, а целым миром, полным равных со-ощущений и
со-мыслей.
Мы с Фоилом тихо стоим над ручьем в сияющем облаке звонкого счастья,
но что-то темное, смутная тяжесть... И я вдруг понял: это Элура. Она одна.
Она вне. Ей плохо.
И я поскорей нашел ее взглядом. Усталое бледное лицо и глаза, как
темные камни. Холодные, твердые, лишенные глубины. И темное, твердое,
каменное окружает ее.
Откройся, сказал я ей. Впусти меня.
Она закрыта, она не слышит меня. Такая просторная, радостная свобода,
а она, как орех, в своей скорлупе.
- Элура! - сказал я вслух. - Мы вырвались в Мир!
Она кивнула устало и безучастно.
- В твой мир, - сказала она. - А я со своим прощаюсь. Погоди, Ортан,
- сказала она. - Наверное, мне придется принять твой мир, но пока я его не
хочу. Мне нужен тот, в котором я родилась.
- Он уже умер, Элура.
- Он не может исчезнуть, пока я жива. Ведь я - последняя ниточка,
Ортан. Язык, предания, крохи знаний. Традиции, - глухо сказала она. -
Пойми, я унесла из Мира сокровище, которому нет цены. Да, - сказала она, -
я знаю: никому это все не нужно. Меня убили бы вместе с ним. И все-таки
это как воровство: без спросу забрать с собою все то, что делало нас
такими как есть - людьми и потомками Экипажа.
Я не знаю, что ей сказать, я просто не понимаю, я только слушаю и
молчу.
- Ты не поймешь, - сказала она. - Они тоже не смогут понять, - она
кивнула на спящих Илейну и Норта. - Их мир был прост. И если отбросить
обычаи и одежду, они немногим отличаются от дафенов. А мой мир был
двойственным, Ортан. Я жила в сегодняшнем мире - среди одичания и войны.
Воевала, правила Обсерватой, изощрялась в интригах и обманах, чтобы
сберечь свой маленький край. Но была и другая жизнь. Каждую третью ночь я
поднималась в священную башню, к телескопу, наблюдала за звездами и
вносила записи в книгу. Триста лет наблюдений, Ортан! Этим знаниям нет
цены. Я не сумела их взять с собой. Они остались в надежном месте, там,
наверное, и истлеют, не пригодившись никому. И еще, каждые десять дней, я
добавляла несколько строк в Хронику Экипажа. Триста лет велись эти записи
- со дня основания Обсерваты, от Третьего Штурмана Родрика Трента, внука
того, кто привел нас в Мир. И эти книги тоже истлеют там, в тайнике.
- Ортан, - сказала она, - ведь это и было главным, ты понимаешь? Ведь
все жестокости и обманы - все было только затем, чтобы спасти Обсервату.
Не просто край, в котором я родилась, а последний оазис знания, последнюю
паутинку, что тянется из глубины веков - от звездного мира, от утраченного
могущества, от почти забытой, но еще не утерянной сути!
- Элура, - сказа я тихо, - ты просто еще не знаешь. В Мире ничего не
может исчезнуть. Все, что в тебе... Общая Память это возьмет и сохранит.
- Для кого? - горько спросила она. - Кому теперь это нужно?

Ортан велел:
- Будьте тут. Нельзя отходить от ручья, - и они с Фоилом тотчас
исчезли. Я представила, как они бегут по степи, мчатся легкими, радостными
прыжками, и печаль чуть-чуть отпустила меня. Нет. Мне стало легче после
этого разговора. Чтобы понять что-то, надо назвать, я назвала - и поняла,
что со мною.
Это глупо - то, что со мною. Глупо и бесполезно. Глупо, потому что
бесполезно. Я сама сделала выбор, и теперь остается только принять то, что
этот выбор влечет за собой.
Я сижу у самой воды в жидкой тени склоненных кустов. Почему-то я
знаю, что здесь безопасно. Тихий лепет воды, чуть заметная рябь - просто
блестки, иголочки желтого света на сверкающей голубизне. Здесь покой.
Освежающий ясный покой, свобода и чистота. Может быть, я еще полюблю этот
мир...
- Дурища ты, моя леди! - сказал Норт за кустами. - Очень я ей нужен!
- А она тебе?
Ого! Неужели можно ко мне ревновать? И все-таки мне досадно, что Норт
засмеялся.
- Элура - отличный парень и умнейший мужик! А мне, вроде, замуж ни к
чему. Ну, перестань дурить, детка!
Хлесткий звук оплеухи, возня и сразу охрипший голос Норта.
- Брось, говорю! Слово-то я дал, так сам не железный. Чего ты от меня
хочешь?
- Ты не любишь меня! - сказала Илейна.
- А Мрак тебя забери! Кругом поехали! Стал бы я твои штучки терпеть,
когда б тебя не любил! Илейна, - сказал он серьезно, - я в казарме
родился, а в драке вырос, я ваших выкрутасов не знаю. Надо будет - жизнь
за тебя положу, а кривляться не стану - не обучен.
Ну вот, эти двое уже разобрались, кто кому нужен. А я? подумала вдруг
она. Ортан...
И сразу горячая злая волна: унизиться. Смешать кровь Экипажа!
И сразу привычная, тупая тоска. Я! Невзрачная старая девка, которая
никогда никому не была желанной.
И твердый спокойный холод внутри: пусть будет, как будет. Ничего не
бояться и ни о чем не мечтать. Разве что только увидеть море...

Здесь была совсем другая равнина: уютная, мирная, с зеленой сочной
травой - у нас трава бывает лишь в самом начале лета. Оказывается, равнина
- это тоже красиво.
- Здесь опасно?
- Не знаю, - ответил Ортан. - Я всем говорю, что нас лучше не
трогать. Мы соблюдаем закон, но если на нас нападут - мы убьем.
- А это можно?
- Да, - ответил он неохотно. - Если защищаться. Только не оружием.
Оружием нельзя.
Мы отдохнули за день, идти легко и приятно; мягкий ветер слегка
разбавляет зной. Фоил, как бабочка, носится возле нас: то убегает, то
возвращается, мелькает то слева, то справа; чистый восторг, ясная детская
радость, теплые волны окатывают меня, гасят печаль и согревают душу.
Кажется, мне все-таки нравится здесь...
Быстрые темные пятнышки на горизонте. Ортан? Но он спокоен и
отвечает, не глядя:
- Неил. Они умные, как этэи.
Фоил сердито фыркнул, и я засмеялась. До чего же приятны простые
вещи!
Быстрый табун почти домчался до нас. Незнакомые грациозные легкие
звери - они мельче, чем рунги, но, пожалуй, так же красивы. Здесь все
красиво, с удивлением думаю я, это какой-то обман, так не бывает...
И опять словно мягкий шелест в мозгу, дуновение мысли. Какие-то мысли
пролетали рядом со мной. Фоил сердито топнул ногой, табун повернул и
умчался.
Поссорились?
- Немного, - с улыбкой ответил Ортан. Улыбка взрослого человека,
который смотрит на ссору детей. - Вожак сказал, что Фоил делает то, чего
не надо делать. А Фоил ответил, что в табуне есть белый теленок. - И
отвечает на мой молчаливый вопрос: - Это значит, вожак не заботится о
табуне. Он позволил самкам есть плохую траву. - И опять в его голосе и во
взгляде спокойная твердая нежность. - Фоил будет хорошим вожаком.
- По виду он молод.
- Да. Он еще ни разу не дрался.
Мимолетное темное облачко: печаль или тень тревоги? - но оно уплыло,
и снова светло.
- Если все будет хорошо, когда мы доберемся до моря?
- Дней через десять. Но все хорошо не будет.

- Все хорошо не будет, - сказал я ей, и смутная тень на душе вдруг
превратилась в мысль. Это была одинокая мысль - такая же, как в Хаосе. Она
пришла откуда-то изнутри, чужая, чуждая Сообитанию, людская.
Общее хотело, чтоб я привел их сюда.
Я улыбнулся Элуре и отошел от них. Я не хочу, чтобы в ней просочилась
моя тревога.
Мы не прорвались через Границу - нас пропустили. Просто нас слегка
попугали, чтобы я не успел усомниться и не вернулся назад.
Я незаметно ускорил шаг, они далеко позади, но это не страшно, я
открыт, я чувствую все вокруг. Мир наполнен и пуст; ха зеленой чертой
горизонта тугое движение, жаркое беспокойство - скоро Трехлуние, все
готовятся к брачной поре. Но это там, далеко, а здесь тишина. Это значит:
Сообитание уволит от нас живое, чтобы мы не сумели нарушить закон.
Общему нужно, чтобы я привел из сюда. Почему? думаю я. Если Общее
хотело того же, что я, почему для меня закрылась Общая Память? Для чего
был нужен обман в Границе?
Оно хочет совсем не того, что я. Оно знает, если бы я понимал, чего
оно хочет, я бы не стал приводить их сюда.
Холодные, неприятные мысли - мертвые и тяжелые, будто камень в мозгу.
Общее не может так со мной поступить. Между разумными невозможен обман.
Сообитание может так поступить со мной. Оно начало Изменение, включая в
себя людей, а когда идет Изменение, Сообитание подчиняет себе даже Общую
Память.
Почему я это знаю? думаю я. Как я могу это знать? Неужели я все-таки
связан с Общим?

День был долог и безмятежен. Мы шли по красивому, очень пустому краю,
Ортан был молчалив, Фоил вдруг присмирел, и уже не носился вокруг, а
степенно шагал рядом с нами.
Странно, но я совсем не верю в опасность. Мне хорошо и спокойно,
словно все уже сбылось и нечего больше желать.
Это неправильно, думаю я лениво, что-то не так. Надо...
Мне ничего не надо. Только идти и молчать, пусть вечно будет покой,
тишина и чувство, что все уже сбылось.
Норт и Илейна взялись за руки, молчат и идут, как во сне.
Сон, думаю я, надо стряхнуть, но я не могу, так хорошо во сне...
Ортан остановился и поднял руку. Он стоит, огромный и черный,
рассекая желтый закат. День ушел. Но куда он ушел? Почему он кончился так
внезапно?
- Здесь вода, - говорит Ортан. - Останемся тут. Погоди, - говорит он
мне. - Будет ночь. Мне надо беречь силы.
Будет ночь, и небо уже догорело; посерело, обуглилось, разлетелось
брызгами звезд. Выше, выше, совсем высоко, темнота и звезды, и остренький
лучик света, одинокая блестка огня. Белая искра, сияющий шар, огромное,
медленное, серебряно-голубое. Оно опускается, опустилось, впитало зелень
травы и голубые отблески неба.
Корабль, подумала я удивленно. Значит, он был? Какой большой!
Давным-давно... Я чувствую это давно, между днем корабля и ночью, в
которой мы, словно бы пласт времени, тугой и прозрачный. Нет! Живая,
упругая, добрая плоть; она обступает и обнимает меня теплым кругом
мгновенных существований. Я есть, мы - есть, тогда - и теперь, давно - и
сейчас, никогда - вечно.
Живущее время в одновременности бытия, и мне почему-то совсем не
страшно, хоть рядом со мной те, что умерли так давно, что видели это
своими глазами. И те, что живут сейчас - они тоже рядом со мной и смотрят
со мной сквозь время глазами тех, кто умер.
- Общая Память, - сказал мне кто-то. - Осторожно, Элура, ты входишь в
Общую Память. Я рядом, сказал он, не бойся. Я сумею тебя закрыть.
- Кто вы? - спросила я у тех, что вокруг, и они ответили.
- Общая Память. Мы - те, что живут и жили. Не бойся, Это было давно.
Этот было давно, и мир вокруг корабля менялся. Словно в сказке,
исчезла зелень травы: черная раненная земля, а на ней - поверх боли -
душная корка. Серая каменная броня, серые домики - будто из-пол земли,
серые тени странных чудовищ. Живые - но не живые, словно бы разумные - но
не способные мыслить. Они изменяют мир и убивают; тысячи смертей
безвозвратных и бесполезных, потому что они ничего не дают живым, потому
что смерть уносит, не забирая, тех, кто должен оставить потомство, и тех,
кто не должен.
И - люди. Наконец-то я вижу людей. Они далеко. Они за невидимым,
которое убивает, они внутри непонятных серых. Мне странно: это они,
божественные предки, которых я обязана почитать. Прекрасные и всемогущие,
пришедшие звездным путем, от которых остались нам лишь предания и неяркие
блики знаний. Серые пугливые тени, убивающие из страха. Страх окружает их
стеною из смерти, мозг их глух - разум не может к нему пробиться, а если
внешняя мысль вдруг коснется его - он цепенеет в тяжелом испуге.
Значит, и они боялись себя...
Они боятся, но Общее окружает, просачивается, проникает к ним, и я
уже среди людей - в поселке и в корабле. Их лица, их запах, их голоса; я
слышу слова, но они лишены смысла. Одежда, приборы, непонятные вещи. И
все-таки я кое-что узнаю! Но все сменяется слишком быстро: люди, дома,
начиненные смертью башни; рушится лес - ствол за столом, серые твари
вгрызаются в трупы деревьев, море, огонь, непонятное, бурая кровь в
зеленой воде.
И - уже не мелькает. Я внутри корабля. Странное место, которое мне
почему-то знакомо. Чем-то знакомо, но я не пробую вспомнить чем, потому
что слова вдруг обретают смысл. Мне трудно их понимать. Я никогда не
слыхала, как звучит Древний язык, и мне нелегко совместить написанное со
звучащим.
Двое, связанных уважением и неприязнью. Два знакомых лица, хоть я
уверена, что одно я не видела никогда, никогда и не могла бы увидеть его -
и остаться дивой - но я его знаю. А второе - я встречала его много раз
измененным в бесчисленной череде портретов, и живым - хотя и другим - я
его тоже знаю. Капитан Савдар. Первый Капитан. Полубог.
Он был совсем не похож на бога. Высокий, крепкий, рыжеволосый, с
суровым и упрямым лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13