Хотя стоянка тоже портила настроение: теперь вместо давно знакомых привычных кленов с влажной корой и ярко-желтой по осени листвой там высились металлические фонари-столбы, а вместо клумбы с бело-розовыми пушистыми маргаритками, которые каждый год высаживала его жена-покойница вместе с домуправом Любкой Почечуевой, раскинулось гладкое асфальтовое поле для нескольких десятков стальных коней. Обидно, но что тут поделаешь! Максим Ильич давно уже смирился с мыслью, что жизнь переменилась, переменилась настолько, что в ней почти не осталось возможности для неспешного уютного существования вместе с кленами, маргаритками, деревянной беседкой, сколоченной совместно мужской половиной жильцов дома. Зато в этой, совершенно новой, незнакомой жизни замечательно себя чувствовали прогретый солнцем вонючий асфальт, железные столбы и иномарки с гладкими мордами. И преступникам новое время тоже пришлось вполне по вкусу.
Нет, Максим Ильич не был завзятым коммунистом или просто человеком, глубоко обиженным на нынешний строй, он не посещал митинги, не читал нотации о том, как хорошо жилось раньше – и колбаса, мол, была вкуснее, и солнце-то грело по-другому, и бандиты были вежливее… Нет, не были. И в то давнее время хватало отморозков, взяточников, блата, «крышевания» и много чего другого, просто все это делалось не так открыто, не так нагло.
Тут Максим Ильич, наконец, дошел до истинной причины, мешающей ему жить. Хотя, что ее искать – вон она, причина, лежит себе в серой картонной папочке на завязках, глаза мозолит.
И все вроде бы ясно: молодая женщина направлялась куда-то поздно вечером, по своим женским делам, решила срезать путь и пошла через пустырь. Новостройка – котлован вырыли, фундамент заложили, возвели коробку девятиэтажки, на этом строительство и остановилось: то ли фирма обанкротилась, то ли иные какие проблемы возникли, непонятно. Дом-недоделок мозолил всем глаза уже не первый год. Пользы никакой, один вред, пустырь вокруг постепенно превращался в свалку, пустую коробку облюбовали местные маргиналы, попросту – бомжи, хотя «маргиналы» звучит интереснее, а где заводиться это отребье, там постоянные проблемы.
Вот и девушка до места не дошла. Ее труп обнаружила одна собачница, облюбовавшая пустырь в качестве места выгула своего питомца. Вернее, тело обнаружил именно питомец, здоровенная тварь с короткой шерстью голубовато-серого цвета, складчатой тупой мордой и огромными зубами. А еще у твари были красные глаза запойного алкоголика и смешной обрубок вместо хвоста. Зверя звали Амаяк и, по словам хозяйки, худенькой нервной женщины, на фоне собственного пса выглядевшей крайне несолидно, Амаяк был весьма сообразительным существом.
Именно он – после соответствующей команды, естественно – ленивой трусцой пробежавшись вокруг тела, рванул к недостроенному дому.
Именно он, словно карающий ангел или, скорее, демон, ибо на ангела серо-голубая тварь размером с теленка ну никак не тянула, прижал к такой же серо-голубой, под цвет своей короткой шерсти, стене испуганного, грязного и вусмерть пьяного бомжа и не отпускал его, скаля десятисантиметровые клыки, пока хозяйка, разозленная тем, что пес не реагирует на ее команды, не хлестнула его поводком. Только тогда грозный рык как-то плавно перекатился в грозный зевок, и Амаяк, развернувшись, лениво побрел за нервной дамочкой.
При обыске у бомжа изъяли почти новую симпатичную женскую сумочку, а в ней – документы на имя Сухомилиной Евгении Аркадьевны. Там же, в доме, среди старых газет, тряпок, картонных коробок и пустых бутылок обнаружили и орудие убийства – окровавленный нож со смазанными отпечатками пальцев. Смазанные-то они смазанные, но в лаборатории утверждали, что пальчики якобы принадлежат именно бомжу, неудачливому последнему обладателю сумочки из черной кожи. Все ясно, дело раскрыто в кратчайшие сроки, по горячим следам.
Ясно, да не совсем. Вроде все сходится, а на душе неспокойно. Или, может, это просто старческая недоверчивость? Или все дело в том, что убитая до боли в сердце похожа на его Зарочку в молодости? Такая же чернявая и смуглая, наверное, тоже была она живой, горячей, готовой в любой момент рассмеяться над шуткой, песней, словом, и смех ее тоже, наверное, был живым и звонким, как у его Зары. Одно отличие все же было. Жена Максима Ильича умерла десять лет тому назад от рака. А эта молоденькая девочка была убита, предположительно – убогим полусумасшедшим существом из-за сумочки да пары десяток, обнаружившихся в кошельке.
Как она вообще оказалась на этом пустыре, если незримая черта городской границы пролегает как раз перед ним? По эту сторону черты – освещенные дворы и жилые дома, шумные, с горящими окнами и запахами мяса, рыбы и лука. Там, во дворах, собираются пацаны с гитарами и пивом и разукрашенные девчонки с сигаретами в зубах. Там была жизнь, а за пустырем что? Недостроенный слепой дом? Или темная полоска худосочного леса за его бетонными плечами? Куда она шла? Или откуда?
Да и само тело. Чтобы так убить, нужны время и изрядная злоба. Одно дело – отобрать у бабы сумочку, а если не отдает, быстро сунуть ей под ребро заточку, и совсем другое – истыкать человека ножом буквально с ног до головы, чтобы на теле живого места не осталось. Вот и нож всплыл: хороший, кухонный, совсем новый, импортный, дорогой. Откуда он у маргинала? Максим Ильич не знал, задержанный бомж тоже. Он вообще ничего не знал, беспомощное отупевшее существо, давно потерявшее человеческий облик. Он даже имени своего припомнить не мог, называл себя то Василием, то Сергеем, то Иваном. На Иване они и остановились. Бомж кривил щербатый рот, размазывал по морщинистому лицу слезы и нес чушь несусветную. Он никого не убивал, ну, это еще ладно, кто ж так просто в убийстве сознается! Иван утверждал, что дамочку он вообще не видел, ни живую, ни мертвую, а сумочку эту и бутылку водки ему принес сам Крысиный король. Видали любителя сказок?! Якобы король этот хотел наградить Ивана за верную службу! Какие именно услуги оказывал испитой полувменяемый маргинал их величеству, Иван сообщать отказывался, только потрясал худеньким грязным кулачком и лепетел, что он им еще покажет! Кого он имел в виду – непонятно. Бомжа определили в камеру и начали готовить документы в суд. Только ничего не получилось: Иван предпочел осудить себя сам и повесился на сплетенной из каких-то лохмотьев веревке. Дело закрыли, давно пора было его в архив сдать, но рука не поднималась. Точнее, совесть не замолкала.
Зачем она шла? Куда? Возможно, она пришла туда не одна, а с кем-то, и этот кто-то ее и убил, а потом решил повесить дело на полоумного старика. Вполне возможно, следов-то там хватало. Хозяйка серого пса объяснила, что пустырь используют все окрестные собачники, удобное место, животные и побегать могут, и пообщаться, и свои собачьи дела сделать. Мальчишки тоже сюда забредают со своим футболом-волейболом. Бомжи, опять же, куда ж без них? И умница Амаяк привел ее к бомжу. Или милиционеры неправильно его поняли? А что, если пес шел по следу какого-то другого человека, который пришел на пустырь вместе с Евгенией?
Все правильно: человек шел к дому, где и оставил сумочку как улику. От сумочки пахло убийцей, вот пес и среагировал на аксессуар, а не на бомжа. Все складывается. Только как это доказать? При всем своем уме, Амаяк не способен дать показания. Подарив животине здоровенные зубы, природа не наделила его способностью говорить.
Зато его, Максима Ильича, природа не обделила способностью думать, однако то, что он надумал, совершенно его не радовало. Казалось бы, к чему мучиться: всего полгода и осталось, а там – пенсия. Сиди себе во дворе летом, раскладывай черные кости домино и делись с такими же одинокими партнерами своими воспоминаниями. И с каждым разом твои рассказы будут обрастать подробностями, словно стена– дикою виноградной лозой, за которой и уход-то не нужен, сама растет, норовя затянуть влажной листвой глянцевые оконные стекла. И двор, изуродованный автомобильной стоянкой, и виноград, и домино были уже настолько отвратительно близки, что Максим Ильич затряс головой, норовя прогнать наваждение. Рано ему еще на пенсию, рано! Сначала он должен отыскать того подонка, который учинил подобное непотребство. И плевать, что его начальство не поймет, решит, будто старик совсем уже сбрендил. Теперь у него есть дело. А значит, нудное домино или не менее нудные карты откладываются на неопределенное время. Пока Максим Ильич не отыщет этого Крысиного короля.
Ох, чуяло старое сердце: не просто так трепался сумасшедший бомж. И недаром нацарапал он на стене камеры странный знак – корона с тремя кривыми зубцами, заключенная в круг, словно нарисованная детской рукой.

Локи

Неделю назад ОНИ сняли наблюдение.
Похоже, можно действовать. Два месяца, два долгих месяца он ждал этого момента. У него был только адрес: ничем не примечательная квартира в обычном сером пятиэтажном доме на такой же серой улице. Улица носила романтичное название – Бульвар Ленинского Комсомола. Сокращенно – БЛК. До бульвара ей было так же далеко, как воробью до орла, Ленин давно умер, и в комсомол нынче вступают лишь махровые патриоты, а название осталось. Прижилось.
Впрочем, сейчас следовало думать не о названиях, а о деле.
Dolus an virtus quis in hoste requirat?[1] Прав был старик Вергилий, враг – это враг, все средства хороши, когда выходишь на охоту. Они ведь не цацкаются со своими жертвами, они – другие. И Локи должен стать таким, если хочет выжить. Даже не победить – эту гидру победить невозможно – просто выжить и, если получится, срубить еще пару голов. Конечно, у сказочного чудовища тут же отрастут другие, но… Нельзя сидеть, ничего не предпринимая.
Локи и так извелся за эти два месяца. Она успела дать этот адрес и умерла – еще одна жертва на ИХ счету, а в квартире поселилась ЭТА. Просто взяла и приехала с кучей разнокалиберных коробок и толстенным белым котом. Сначала Локи подумал: все, ниточка оборвалась, эта белобрысая дамочка не могла иметь ничего общего с НИМИ, уж очень она была… светлой, что ли. Скорее всего, те, за кем он охотился, перестраховались, продали квартиру, и дело с концом. Но он продолжал наблюдать, чисто из принципа, и еще потому, что другого пути не было. Он почти уже решил завязать со слежкой, когда… Это было невероятно! Девица попала ТУДА, за серый двухметровый забор, украшенный ровными кольцами колючей проволоки. Ее пропустили за металлические ворота ядовито-зеленого цвета, куда он, Локи, тщетно пытался проникнуть уже не один день. Значит, либо девица была с НИМИ, либо… Очередная жертва, как Женя.
Если она жертва… в пользу этой версии говорила слежка, Локи из шкуры вон лез, чтобы его не засекли, и, поскольку наблюдатели убрались восвояси, его усилия не пропали втуне. В общем, если она жертва, тогда у него в запасе еще около месяца. Женя говорила, что ОНИ приручают новеньких постепенно. Сначала человек привыкает к дому, к Территории – Евгения называла то, что находится за забором, Территорией. Дальше срабатывала универсальная схема, с которой Локи уже приходилось сталкиваться – новенький внезапно оказывается в СИТУАЦИИ, очень неприятной ситуации, и принимает РЕШЕНИЕ. Самостоятельно, во всяком случае, человеку кажется, что он принял решение абсолютно самостоятельно. На самом же деле ОНИ тщательно следят, чтобы решение было верным. После этого его шансы выбраться равны нулю. Дружеская рука, помощь, не принять которую невозможно, а следом – напоминание, что за помощь надо платить. ОНИ не потребуют ничего нереального: для начала – какая-нибудь мелочь. Например, отвернуться в нужный момент, или закрыть глаза, или забыть, это будет что-то простое и очень формальное, главное ведь сделать первый шаг, а там и второй, и третий… Дрессировка построена на классическом принципе кнута и пряника. Пряник большой и сладкий: деньги, власть, причастность к чему-то важному, особенному. И потом, для тех, кто не распробовал вкус пряника, всегда имеется кнут: смерть, своя или чужая, чужая даже страшнее своей. Etiam innocentes cogit mentiri dolor.[2]
Женя попалась так же: она хотела вырваться и вышла на Локи. Один-единственный разговор по телефону, четыре минуты и двадцать семь секунд. Она рассказала о Территории, о «доме, который построил страх», и назвала ему этот адрес: Бульвар Ленинского Комсомола, дом номер пять, двадцать третья квартира. По ее словам, здесь находилась одна из точек. Теперь в двадцать третьей квартире живет белобрысая длинноногая девица со своими коробками и толстым белоснежным котом. Интересно, как его зовут? Наверное, Пушком или Снежком, а может, Эммануэлем или Себастьяном, как героя какой-нибудь мыльной оперы.
Вон и девица: идет по двору, осанка прямая, походка, как у модели на подиуме, даже строгий темно-синий костюм а-ля большая начальница не портит общего впечатления женственности. Локи давно хотелось познакомиться с ней поближе, он и так ждал слишком долго.
А Женя умерла. Они договорились о встрече, Евгения собиралась передать ему некие документы – и не пришла. Локи прождал три часа, все надеялся, а она уже к тому моменту умерла. Он не знал ее в лицо, но, когда вечером в местных новостях показали изуродованное тело женщины, Локи ни на минуту не усомнился, что это именно она. Жертву звали Сухомилиной Евгенией Аркадьевной.
Локи не получил денег, но все равно… То, о чем рассказала ему Женя, было слишком серьезно, чтобы просто об этом забыть. «Дом, который построил страх». Это намного серьезнее всего, с чем ему когда-либо приходилось сталкиваться, Локи возьмется за это дело даже без обычного гонорара. Только чтобы снова почувствовать себя человеком.
Богам тоже иногда хочется стать людьми.
В окне на третьем этаже погас свет. Следует выждать еще немного, пусть она заснет.

Лия

День как день, ничем не примечательный. По русскому языку мы проходили тему «наречие». Честно говоря, проходили с трудом.
1 2 3 4 5 6