имя Сталина выбивают на граните Мавзолея рядом с его именем, интересно, над или под? Много месяцев он старается вызвать в теле сколько получится жизненной силы, чтобы набрать изумрудно-зеленой слюны на плевок, но ничего не выходит, и он может лишь послать в направлении сталинского тела заостренный луч ненависти: «Сволочь!» Сталин немедленно отвечает следующей мыслью: «Усрись». Паломники все идут, год за годом, а новые вожди, совершенно ему неизвестные, используют два тела в гробнице, чтобы упрочить свои собственные притязания, вероятно, предвидя день, когда они тоже возлягут в мавзолее и будут служить тем, кто придет за ними. Теперь, когда людской поток иссякает, тишина гробницы давит на него каменной горой. Что думает Сталин? Смиряется ли с тем, что он рядом, смиряется ли с тем, что не может даже повернуться и поглядеть на него? Кто из них страдает больше? Это жизненно важный вопрос. А потом — Двадцатый съезд Партии, даже здесь, в Мавзолее, они слышат подробности «секретной» речи Хрущева, развенчивающей Сталина, и ему смешно: твоя песенка спета, дружок . И вот, точно как он предвидел, Мавзолей опять закрывают, и на сердце у него становится легко, но в тот момент, когда лежащее рядом полусгнившее тело наконец-то уносят, ему кажется, что Сталин кричит: «Если мне конец, то и тебе тоже». В последующие годы он обдумывает эту фразу с научной точки зрения, с учетом разведданных, выжатых из возобновившихся перешептываний прислужников. Оказывается, как и следовало ожидать, новый вождь страны Советов нуждается в нем больше, чем когда-либо, ему начинают поклоняться с новой силой, ибо он — неумирающий символ чистой революции, не растленной шарлатаном-жрецом, которого более не до?лжно называть вслух. Каждый год на майские праздники ЦК принимает парад войск с крыши Мавзолея. Каждое общественное учреждение выделяет помещение под святилище, куда может прийти каждый. Бесплодные женщины совершают паломничества к его гробу. В ночь, когда государство рабочих и крестьян запускает первый искусственный спутник Земли, весь ЦК тайно является в Мавзолей и тайно поднимает тост в его память, за его руководство, его проницательность, его точный анализ исторического момента. Они победили американцев в битве за космос. Затем следуют золотые годы социализма, американцы напуганы до усрачки, его имя — на устах каждого советского солдата, когда Варшавский договор раздавил этих слабаков чехов. Все его предсказания сбылись благодаря приложению научного метода к истории. Но капиталисты сильны и хитры, богаты и беспринципны, и вот он слышит, как его прислужники с тоской в голосе говорят, что желали бы побывать на западе, или хвалятся, что побывали там, и он пытается что-то различить в ритме и силе шагов, спешащих мимо его тела, или в ударах подметок их обуви о ковер, из этого после долгих раздумий можно извлечь данные о качестве обуви, и, возможно, о месте ее изготовления, а также понять, что преданность масс коммунизму, преданность ему , несколько охладилась. Он видит застой раньше Брежнева, разгул идеологического разложения, и сочиняет ядовитейшее, бичующее предостережение о возможности контрреволюции, о работе антиисторических сил. А потом слышит старые слова, обретшие новый смысл, свободно звучащие в Мавзолее — перестройка, гласность, — словно какие-то сокровища, найденные под землей и недавно извлеченные на свет для обогащения масс. Внезапно сомнению подвергаются самые основы существования страны Советов. Допуск посетителей теперь производится лишь три раза в неделю по утрам. Морально-политический крах очевиден, катастрофичен, всеобъемлющ, и он рассматривает положение бесстрастно, как всегда. Он не опечален, вовсе нет, его преемники совершали ошибки, но основы теории все так же верны, объективные условия, породившие революцию, вновь вернутся, и он уверен, что неустанные новые изобретения в области электронных технологий помогут отточить и усовершенствовать орудия просвещения, он замечает, как всемогущи глобальные электронные средства информации, и как капитал использует их для наживы в этот мимолетный исторический момент, а пока — он знает, что его жительство в Мавзолее должно подойти к концу, и с нетерпением ждет решения Парламента или президента России, согласно которому гробницу наконец-то закроют, тело извлекут оттуда и положат в скромную могилу, может быть, рядом с матерью, на лютеранском кладбище в Санкт-Петербурге, хотя это как раз неважно, и он наконец-то обретет покой, а история неумолимо покатится дальше.

Послесловие и библиография
Ленина и Сталина не было в Астапове во время кончины Льва Толстого. Владимир Петрович Воробьев, харьковский анатом, который в 1924 году будет бальзамировать Ленина, там тоже не присутствовал. Жорж Мейер, кинооператор из фирмы «Братья Патэ», действительно приезжал в Астапово со съемочной группой. Журналисты со всего мира, Владимир Чертков, отец и сын Пастернаки, скульптор Сергей Меркуров, родные графа там тоже были, но слова и действия исторических лиц, описанные в моей книге, не обязательно совпадают с реальностью. Возможно, мой роман имеет массу литературных достоинств, но я никоим образом не претендую на то, что он точно отражает историческую истину.
К счастью, есть и подлинно исторические труды, и многими из них я пользовался в своих изысканиях. Мое внимание к Астапову впервые привлекла книга Анри Труайя «Толстой». Большую помощь оказали также книги «Толстой» Э. Н. Уилсона и «Трагедия Толстого» Александры Толстой. Я изучил отчеты об астаповских событиях, опубликованные в российских и зарубежных газетах. Я также посетил имение Толстого в Ясной Поляне и село Астапово, которое ныне носит имя писателя. Дом начальника станции превращен в очаровательный маленький музей; часы на перроне остановлены в момент смерти графа.
Сведения по истории кинематографа я черпал в основном из следующих источников: Джей Лейда. «Кино: история русского и советского кинематографа»; замечательная книга Юрия Цывьяна «Ранний кинематограф в России и его культурное восприятие»; «“Патэ” — первая империя кино» — издание центра Жоржа Помпиду, приуроченное к киновыставке, проходившей там в 1994–1995 годах; «Кинофабрика: русское и советское кино в документах, 1896–1939» под редакцией Ричарда Эйбела; Питер Кенез. «Кино и советское общество, 1917–1953»; Фредерик Э. Тэлбот. «Движущиеся картины: как они делаются и действуют»; а также современные публикации в журнале «Сайнтифик Америкэн».
Сведения об истории русской культуры я получил из выдающегося труда Джеймса Г. Биллингтона «Икона и топор». Его телевизионный документальный фильм и сопутствующая фильму книга «Лик России. Муки, надежды и достижения в русской культуре» были мне также очень полезны. Дальнейшие сведения о православии я почерпнул из книг Курта Вайцмана «Икона», Игона Сендлера «Икона, образ невидимого: элементы теологии, эстетики и техники»; а также «Иконы и их история» Дэвида и Тамары Тэлбот-Райс.
Незаменимым источником сведений о раннем периоде власти большевиков была книга Ричарда Пайпса «Россия при большевистском режиме». Пайпс тенденциозен, как сто чертей, но его книги, в том числе «Русская революция, 1899–1919» (носящая посвящение «Жертвам»), содержат яснейшее и лучше всего аргументированное с точки зрения морали повествование о событиях, как предшествующих октябрю 1917 года, так и последовавших за ним. «Ленин жив! Культ Ленина в Советской России» Нины Тумаркиной служил мне важнейшим источником сведений и вдохновения. Массу материала о процессе «обессмертивания» я нашел в неожиданно прекрасной книге «Бальзамировщики Ленина» Сэмюела Хатчинсона и Ильи Збарского, сына Бориса Збарского, соратника профессора Воробьева по загробным трудам. Полезны для меня были также книги «Крестьянская Россия, гражданская война: Поволжье в революцию (1917–1921)» Орландо Фиджеса; «Ленин. Политическая биография» Роберта Сервиса; «Жизнь и смерть Ленина» Роберта Пэйна; «Рождение пропагандистского государства: советские методы массовой мобилизации, 1917–1929» Питера Кенеза; «Дневник 1920 года» Исаака Бабеля; «Невеста революции» Роберта Макнила; «Антирелигиозная пропаганда в Советском Союзе: исследование массового убеждения» Дэвида Э. Пауэлла; «Религиозная и антирелигиозная мысль в России» Джорджа Л. Клайна; «Отчеты Дюранти по России» Уолтера Дюранти; «На мели в Москве: история американской узницы в России» Маргерит Харрисон; «Москва 1900–1930», редактор Серж Фашеро; «Рождение новой советской женщины» Барбары Эванс Клементс в сборнике «Большевистская культура: эксперимент и порядок в русской революции», редакторы Эбботт Глисон, Питер Кенез и Ричард Стайтс; а также труд Шейлы Фитцпатрик — исчерпывающий, но не очень затейливо названный «Комиссариат просвещения». Интересующимся дальнейшим развитием государственной пропагандистской машины я рекомендую документальный фильм Криса Маркера «Последний большевик».
О жизни и трудах Николая Федорова: Питер Уайлз, «О физическом бессмертии» («Сёрвей» за июль 1965 года), и Джордж М. Янг, «Николай Федоров: введение».
Научно-исследовательский центр биологических структур в Москве, где занимаются сохранением тела Ленина, оказал мне неоценимую помощь в самом начале моего исследования. Я также благодарен за помощь, оказанную мне много лет назад отделением Госфильмофонда в Белых Столбах, где в обмен на один гравированный портрет филадельфийского революционера Бенджамина Франклина мне разрешили просмотреть фильмы «Братьев Патэ», снятые в Астапове, и ранние агитпропфильмы большевиков, выпущенные Народным Комиссариатом Просвещения.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33