А потом поднимались к себе наверх, смывали дневную морскую соль в голубой зеркальной ванной, нежно купая друг друга под душем, в окружении многочисленных зеркальных двойников, а затем ложились вдвоем на белоснежные простыни нашей огромной постели в комнате — корабле — и ласкали, и любили друг друга до беспамятства… Вот так протекала наша вольная, счастливая жизнь у моря, на Зачарованном острове.
Часть 13

Но уже незадолго до нашего отъезда в Москву (жаль, что всему есть конец) произошел один знаменательный разговор, о котором мне бы хотелось рассказать. Может быть, тогда мы и не сразу смогли осмыслить его до конца, но он наложил глубокий отпечаток на наши души и сыграл во всей нашей дальнейшей жизни большую роль.
Однажды утром, когда мы, как обычно, гуляли у моря на пляже в окрестностях нашего дома, я расположился с этюдником на скамеечке и писал Леньку на фоне морского пейзажа. Он сидел неподалеку на камне вполоборота ко мне у самой воды, в одних плавках. Утреннее солнце красиво освещало его лицо и фигуру, мокрые волосы падали на плечи, волны плескались у его ног. Мне довольно точно удалось передать его общие черты, схватить, уловить тон фигуры и пейзажа и игру светотени, и я, вдохновленный удачным началом, усердно предавался работе.
— Бог в помощь, молодой человек, — услышал я чей-то голос.
Я поднял глаза. Ко мне по пляжу, не спеша, приближался священник в летнем подряснике и мягкой соломенной шляпе. Трудно было судить о его возрасте: длинная седая борода, однако двигался он бодро и глаза смотрели по-молодому живо и весело. Я знал, это не здешний священник: он отдыхал, как и мы, на соседней даче у каких-то своих знакомых.
— Здравствуйте! — я приветливо кивнул ему.
— Творите? — спросил он. — Разрешите полюбопытствовать?
— Пожалуйста.
Он сел возле меня на скамейку, внимательно разглядывая мою работу, как мне показалось, со знанием дела.
— Неплохо, — пробормотал он. — Тебе удалось уловить соотношение цветов. И сходство есть. Только теперь очень важно, чтобы ты смог передать выразительность его лица, вдохновенность его взгляда. В нем это есть. Это твой друг?
— Да, — я кивнул. — Он тоже художник.
— А — а, тогда понятно, — сказал батюшка. — Это сразу заметно. Рисуете друг друга по очереди?
— Ну да. — Я улыбнулся.
Тем временем Ленька, обратив внимание, что батюшка что-то слишком долго разговаривает со мной, на всякий случай встал с камня и подошел к нам, но у батюшки было такое приветливое румяное лицо и такие добрые голубые глаза, что Ленька тут же успокоился.
— Здравствуйте, батюшка! — он слегка поклонился и присел на скамью на другую сторону от меня.
— Ух ты, Женька, как здорово! — сказал он искренне. — Неужели я такой красивый? — он даже смутился.
— Красивый, красивый, — одобрительно сказал батюшка. — И, видно, честный. У тебя хорошие глаза. Вы оба — славные ребята. И, наверное, хорошие друзья?
— Конечно! — мы согласно закивали головами, и Ленька положил мне руку на плечо и посмотрел на меня, а я на него, с нежностью.
Священник смотрел на нас одобрительно, но как бы изучающе. У него были очень проницательные глаза.
— Настоящий, верный друг — это иногда больше, чем брат, — сказал он. — Истинная, преданная дружба — это братская любовь. Господь наш, Иисус Христос сказал: «Заповедь новую даю вам — да любите друг друга». Вы знаете, что такое любовь? — неожиданно спросил он.
— Да. — Мы оба кивнули. — Конечно.
— И вы можете сказать, что вы любите друг друга?
— Конечно, — тихо ответил Ленька за двоих. — Мы же друзья!
Священник внимательно смотрел на нас, и не мог не заметить, как мы оба густо покраснели.
Он смотрел на нас и ни о чем не спрашивал, а мне казалось, будто он видит нас насквозь.
Он вздохнул, покачал головой, как будто был опечален. Потом улыбнулся — добродушно и снисходительно, точнее — даже с нежностью, как будто говорил с маленькими детьми.
— Я вижу, вы очень хорошие ребята, — сказал он. — Я давно за вами наблюдаю. Понимаете, иногда достаточно лишь хорошенько посмотреть на человека со стороны, чтобы все о нем понять. Я про вас все знаю, можете мне ничего не говорить. — Он грустно улыбнулся. — Но вы действительно хорошие ребята, добрые, искренние. Я все думал: как, в каких словах с вами побеседовать? Про таких, как вы, Господь сказал: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». А Бог — есть Любовь. И вы узрели Любовь? Настоящую, братскую любовь? Духовную любовь?
— Да, — тихо ответили мы, почти хором.
— Господь так же сказал: «Нет же больше той любви, если кто положит душу за други своя». А вы — могли бы отдать жизнь друг за друга?
— Да, — мы кивнули, а Ленька еще крепче обнял меня.
— Слава Богу! — батюшка облегченно вздохнул. — За это уже вам многое проститься. Я долго думал, как поговорить с вами о грехе, объяснить вам… Сказал премудрый Соломон: «Веселись, юноша, во дни юности твоей… и да вкушает сердце твое радости… (это про вас сказано, — мы улыбнулись) — только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд»… — Он вздохнул. — Только ведь вам это так просто не объяснить. Вы — словно Адам и Ева, про которых сказано: «И оба были наги, и не стыдились». — Он всплеснул руками.
Мы усмехнулись, посмотрев на себя: мы действительно были почти голые, в одних плавках, и, похоже, не очень стыдились.
— Понимаете, — сказал батюшка, — с вами сейчас очень сложно говорить о грехе. У вас ведь как получается: если я сделал кому-то зло, и ему будет плохо, то это — грех. Понятно. А тут такая история: вы любите друг друга (мы кивнули). Тебе с ним было хорошо, ему с тобой было хорошо; а к другим это вообще не имеет отношения. Значит, все в порядке? Ведь так?
— А разве не так? — удивленно спросил Ленька. И я вслед за ним повторил, как эхо:
— Да, разве не так?
Батюшка даже горестно рассмеялся.
— Ну, вот видите, что я говорил! Нет, ребята, не совсем так. То, о чем мы говорили, называется грехом против ближнего. А еще есть грех против себя, против своей души, против своей плоти… все-таки вы, наверное, понимаете, о чем я говорю? — Мы смущенно кивнули, потупив взгляд. — Понимаете, я вижу. Но человек слаб, он подвержен греху, подвержен страсти… Бывает, когда человек испытывает к другому человеку любовь, сильную любовь, его охватывает страсть, она завладевает им, и толкает его к греху… Эту страсть люди называют иногда любовью. Но это не есть истинная любовь. Бороться со страстью тяжело… Но главное, что мы имеем: вы сказали, что действительно любите друг друга, и вы из любви готовы отдать жизнь друг за друга, а это уже очень много. Понимаете, ребята? Истинная любовь должна быть жертвенная. Именно: ни страсть, ни стремление к обладанию друг другом, ни жажда наслаждения от близости с тем, кого любишь, но быть готовым разделить страдания вместе — вот истинная любовь. И не только помочь другу победить внешние невзгоды, но и суметь победить грех и страсть, а это очень трудно, и при этом сохранить в чистоте свою дружбу, свою братскую любовь? способны ли вы на это, ребята?
— Конечно, — воскликнули мы горячо.
Батюшка вздохнул, покачал головой.
— Дай-то Бог… Если вы способны действительно любить так, по-братски, если поймете, что это и есть настоящая любовь, то я уверен, сможете помочь друг другу, и спасетесь именно через любовь, жертвенную любовь… Помните — нет больше той любви, чем, если кто отдаст жизнь за друга своего… и поможет ему не погибнуть для жизни вечной…
Часть 14
Разговор с этим батюшкой произвел на нас большое впечатление. Наступила ночь, но спать не хотелось. Мы долго стояли на балконе, молчали. Настроение у нас было тихое, возвышенное. Мы смотрели на звезды — яркие, вечные и близкие, словно глаза Бога. Бога, который любит нас. Бога, который есть Любовь. Ведь и наша дружба, наша любовь — это Его дар. А мы любили друг друга и не задумывались об этом, просто вели себя, как неразумные маленькие дети.
— О чем ты думаешь? — тихо спросил я.
Ленька повернулся ко мне. Я видел в свете луны, как блестели его глаза.
— Понимаешь… — медленно сказал он. — Этот священник сказал нам много важного. Ведь любовь — это, в действительности, не та страсть, которая неудержимо влечет нас друг к другу, это — большая ответственность. Мы должны быть верны друг другу не только в счастье, но и в страдании. Мы должны не только искать от любви наслаждения — мы должны быть готовы и пожертвовать собой. Только тогда это и есть настоящая любовь.
— Да, это так, — согласился я. — Все правильно. Иначе мы не имеем права называть это любовью. Это просто так… игра, и все.
Мы помолчали. Потом Ленька сказал:
— Скоро мы возвратимся в Москву, к обычной жизни. Давай, — предложил он, поклянемся сейчас, здесь на этом Зачарованном острове, что как бы ни повернулась наша жизнь, что бы с нами ни случилось, какие бы нам препятствия ни встретились на пути, будем ли мы порознь или вместе, далеко или близко — мы всегда будем в ответе друг за друга, всегда придем друг другу на помощь, всегда поймем друг друга, всегда сможем друг на друга рассчитывать, и если будет нужно-то отдадим друг за друга и жизнь. Если мы друзья. Если мы любим друг друга — по-братски, по-настоящему. А ты любишь меня? — спросил он.
— Люблю, Ленька! — горячо воскликнул я. — Люблю больше жизни! По-настоящему. Ты — мой первый и единственный!
— И я тебя люблю, Женька. Ты — мой самый лучший друг. Я люблю тебя по-настоящему. И ты — мой первый и единственный.
— Клянемся?
— Клянемся!
Мы крепко — крепко соединили руки в рукопожатии, он обнял меня, я склонил голову ему на плечо, и так мы долго стояли в эту ночь, пока не встретили рассвет — крепко обнявшись, соединенные клятвой быть верными друг другу навеки.
Эпилог

Я старался быть искренним. Я не утаил ничего, даже самого сокровенного, я рассказал все, как было.
Наше приключение окончилось благополучно. Мы вернулись из нашей замечательной поездки и продолжаем учиться в той же самой школе, и береза за нашим окном и классе к нашему возвращению действительно покрылась золотыми листьями, словно приветствуя нас.
А сейчас идет первый снег, стоят синие осенние сумерки, и мы с Ленькой идем по Красной площади в Москве, в новых теплых зимних пальто. Мы любуемся на красные звезды, на сверкающие золотые церковные купола, на то, как мельтешат снежинки в лучах московских фонарей.
Я чувствую рядом надежное Ленькино плечо, я очень счастлив оттого, что он рядом, и он, я знаю, счастлив оттого, что рядом я. За спиной у нас — Зачарованный остров, между нами — клятва, связавшая нас, а впереди у нас — целая жизнь, и мы еще очень молоды, нам многое еще предстоит в этой жизни…
Вот и кончилась эта история. Но мне еще многое хочется рассказать вам, и мы обязательно встретимся с вами на страницах моих следующих книг.
До свидания, дорогие читатели!
Ваш искренний друг Женя Золотов
Москва, 1990–2005 гг.
Всегда ли мир спасает красота?
Послесловие православного критика
Да, искренних не судят! Но как обидно, когда искренняя душа не ведает, что творит. И здесь не все так просто, как может показаться на первый взгляд… В свое время великий Флобер сказал о своей героине, мадам Бовари: «Эмма — это я!» И здесь я недаром провожу параллель между книгой мало кому известного автора Жени Золотова и романом Флобера. Их схожесть состоит в том, что главные герои принимают за любовь как раз то, что на самом деле любовью не является. Конечно, к этой ошибке героев привели разные причины. Но главная их объединяющая — это незрелость души, И порой так и хочется остановить юного Женьку Золотова, погладить мальчика, лишенного материнской любви, по голове, а потом погрозить пальчиком и сказать: «Ай-яй-яй! Нельзя!» Это эмоциональное одиночество и привело Женьку к заблуждению… Это понимаем мы, читатели, но этого не мог понять автор исповеди.
А автор романа? Но в этом и заключается, говоря на современном сленге, фишка. Чем искреннее и откровеннее рассказ безусловно одаренного и тонко чувствующего школьника, тем острее у нас, читателей, возникает чувство протеста по поводу развития любви между двумя старшеклассниками.
Автор романа настолько достоверно проникает в психологию своего героя, что порой начинает казаться, что он с ним заодно. Но не спеши, дорогой читатель, со своим протестом, а наберись терпения и продолжай читать роман, написанный прекрасным литературным, интеллигентным, вежливым языком, о котором мы почти что стали забывать, читая современных авторов.
Описания природы в романе, переданные через восприятие главного героя поэтичны, художественны и точны. Хочется неоднократно возвращаться к одному и тому же отрывку прозы, или, точнее сказать, к стихам в прозе.
Но всегда ли красота спасает мир? Или в иных случаях она может привести к искушению. И где лежит та тонкая грань, когда самые благие намерения начинают вести прямой дорогой в ад? Но эта грань не может быть замечена безбожниками. Все дело в воспитании. И что только ни делает отец Жени, Николай Михайлович, бывший коммунист, ныне ставший президентом фирмы, то есть капиталистом, чтобы всячески развивать в своем сыне чувство прекрасного… Но Женя так и остается некрещеным (по всему видно, хотя в романе об этом не говорится). В доме как не было, так и нет ни Библии, ни икон. Зато юноша вполне свободно разговаривает с отцом на английском языке. Эта грань сказалась в художественной студии, куда Николай Михайлович привел своего отпрыска, заметив в нем талант живописца. Студией руководил большой «эстет», ценитель красоты обнаженного человеческого тела (преимущественно мужского). Собственно, с этого и начиналось «обучение» Женьки.
Мы знаем, насколько развит язык у подобных любителей эстетики, как они умеют самое постыдное преподносить юной душе в лучшем виде. У них чуть ли ни все гении человечества «по-особому» относились к мальчикам. Эти учителя жизни, пользуясь гиперсексуальностью молодежи, зачастую довольно легко ввергают их в смертный грех. И автор романа, чтобы противостоять этому, ныне модному, веянию, благодаря наступившей свободе, решил действовать от противного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21