Его живот начал содрогаться, как не желающий запускаться двигатель. Через некоторое время затряслась вся верхняя половина его немаленького туловища, затем к этому добавились тонкие всхлипывающие звуки. Карамзин зашелся в приступе истерического хохота.– Полк-вник Еф… – все булькал Карамзин и продолжал указывать толстым пальцем в сторону Пола, – полковник Еф… – полностью выговорить фамилию он уже не мог.Зверьков тоже заулыбался. Постепенно его улыбка становилась все шире и шире, и через несколько секунд его громкое «ха-ха-ха» добавилось к оглушительному «хе-хе-хе» его коллеги. Оказывается, тайная полиция может издавать ужасные звуки, если смеется.– Кто такой этот Ефимов? – хмуро поинтересовался Пол.В этот момент снова раздался стук в дверь. Карамзин и Зверьков не обратили на него никакого внимания. Стук повторился.– Да заткнитесь вы оба! – закричал Пол.– Ефи… – выдавил из себя Карамзин, ткнув пальцем в сторону Пола.Больше он не сумел произнести ни слова. Способность к членораздельной речи окончательно покинула бедолагу. Дверь приоткрылась, и в комнату нерешительно заглянул тот же юнец в картонных сапогах. В руках он держал поднос. Почему-то это оказалось последней каплей для изнемогавшего от смеха Карамзина. У несчастного угрожающе вздулись вены на шее, которая, так же как и физиономия, стала багрово-красной, он кашлял, задыхался, из глаз ручьями лились слезы, но успокоиться не мог. В отличие от окончательно потерявшего над собой контроль коллеги Зверьков был более сдержан, но все равно смеялся очень громко.Юноша с подносом направился к столу. Карамзин, продолжая корчиться в истерике, очевидно, неожиданно даже для самого себя, нанес резкий удар ногой по краю подноса. Как только носок его начищенного до блеска ботинка пришел в соприкосновение с поверхностью подноса, наполненные чаем стаканы дружно поехали по наклонной плоскости. Стоящие с краю полетели на пол. Юный полицейский явно растерялся. Он остановился, тщетно пытаясь вернуть подносу равновесие и удержать на нем оставшиеся стаканы. Но Пол, сидевший ближе всех к месту аварии, оказался с ног до головы облит теплым чаем.Он вскочил и попытался стряхнуть еще не успевшую впитаться влагу на Карамзина.– Вы что тут, все с ума посходили? – завопил он. – Это же не детский сад! Вроде бы серьезное учреждение!Испуганный юноша попятился к двери, пряча за спину поднос с оставшимися стаканами.Зверьков громко смеялся, но тем не менее ситуацию контролировал.– Принеси швабру, – скомандовал он молодому человеку.На полу чай растекся лужицами, но стол почти не пострадал. Юноша кивнул и исчез за дверью.– Хорошо, – сказал Зверьков, моментально став серьезным, – давайте забудем об этой маленькой неприятности. – Он сказал несколько резких слов по-русски Карамзину. Тот изо всех сил старался выполнить приказ старшего товарища: ожесточенно тряс головой, кусал губы, вытирал слезы грязным носовым платком, но успокоиться все-таки не мог.– Вы не ответили на мой вопрос, – подал голос Пол. – Кто такой этот Ефимов?– Начальник нашего отдела, – пояснил Зверьков и снова заулыбался. – Конечно, нам не стоило смеяться, это не совсем прилично, но у нас, русских, смех всегда в большом почете. Понимаете, полковник Ефимов – очень большой человек. И очень мужчина.– А я, по-вашему, нет? Вы это хотите сказать?– Нет, – поморщился Зверьков, теперь только его глаза продолжали улыбаться. – Я имел в виду, что полковник Ефимов – очень большой и сильный. Он может кулаком убить человека. В нем росту больше шести футов. Это настоящий русский мужик. Прошу заметить, – поспешно добавил он, – я ничего не говорю лично о вас. Возможно, вы очень умный и храбрый человек. И уж наверняка исключительно дерзкий и наглый, раз посмели выдать себя за полковника Ефимова.– Я ни за кого себя не выдавал, – вздохнул Пол, почувствовав невероятную усталость. – Тот парень, Мэдокс, с которым мы вместе плыли на теплоходе, случайно встретил меня уже здесь, в Ленинграде, и вручил это приглашение. Впрочем, не понимаю, зачем я вам все это говорю. Вы же все равно не верите ни одному моему слову.– Мэдокс? – удивленно переспросил Зверьков.Карамзин, успевший к тому времени справиться с истерикой, пожал плечами. Они не знали, кто это такой.– «Англорусс…», «Англорусс…» – вполголоса повторил Зверьков. – Это организация, которая занимается установлением дружеских отношений между Великобританией и Советским Союзом. У нас нет ничего против нее. Это как-то связано с пожилой женщиной в инвалидной коляске, о которой вы рассказывали?– Возможно, это был пожилой мужчина, – уточнил Пол.– Да-да… – Зверьков не стал спорить. – Что ж, давайте подведем итоги. Мы потеряли очень много времени, но не узнали ничего нового. Конечно, нельзя исключать, что вы говорите нам правду. Но мы уже слышали от вас такое количество вранья – о цели вашей поездки в Ленинград, о вашем предполагаемом отъезде, о полковнике Ефимове… Даже не знаю, что теперь делать, – задумчиво протянул Зверьков и вопросительно глянул на своего коллегу.Карамзин произнес длинную фразу по-русски.– Возможно, так мы и поступим, – по-английски ответил Зверьков.– Как? – решил уточнить Пол, который не понял ни слова из сказанного Карамзиным.– Мне необходимо на некоторое время вас покинуть, – заявил Зверьков и вытащил из ящика какие-то бумаги. – С вами побудет мой коллега. Я оставляю вас в хороших руках.– Он будет меня бить? – уточнил Пол.Зверьков всем своим видом выразил свое возмущение подобным нелепым предположением.– Мы не используем такие примитивные и варварские методы, – фыркнул он, – мы – цивилизованные люди и используем цивилизованные приемы ведения допросов.Пол почувствовал жалость к себе, несчастному.– Боже мой, – прошептал он, – что со мной будет? – Его тонкие губы задрожали, на глаза навернулись слезы. – У меня совсем нет денег! Я хотел получить всего несколько рублей, устроиться в гостиницу, поесть и как следует выспаться. А теперь у меня вообще ничего не осталось! Только обратные билеты для меня и моей бедной жены. А она в больнице, лежит одна-одинешень-ка. Я даже не могу ее навестить.Зверьков сочувственно похлопал чуть не плачущего Пола по плечу. Он мягко проговорил:– Не волнуйтесь, друг мой. Все будет хорошо. С нами происходит только то, что нам на роду написано. С судьбой сражаться бесполезно. – После чего он многозначительно взглянул на Карамзина и сказал: – Я вернусь через двадцать минут. Не исключено, что мы сразу сможем покончить с нашими делами. – Последнее относилось уже к Полу.Зверьков ушел. Карамзин, который уже успел вновь обрести свой обычный свирепый вид, окинул Пола долгим недобрым взглядом.– Ну и что мы будем делать? – спросил Пол.– Прежде всего встань, – угрожающе проговорил Карамзин. Пол повиновался. – Ты помнишь, – поинтересовался Карамзин, – как в ночь твоего прибытия в отель ты ударил по лицу женщину, существо слишком слабое и беззащитное, чтобы дать тебе сдачи. Советскую рабочую женщину, которая выполняла свой долг. Помнишь?– О да. Помню.– Отлично, – проговорил Карамзин, медленно встал и подошел вплотную к Полу. Он был дюйма на три ниже, но значительно шире. Некоторое время он молча, снизу вверх разглядывал Пола, потом процедил сквозь зубы: – Это ты тоже запомнишь, гнида, – и со всего размаху нанес сокрушительный удар правой в ухо своего собеседника. Причем бил не кулаком, а ладонью.В ухе что-то щелкнуло, вслед за чем голову Пола пронзила такая резкая боль, что он едва удержался, чтобы не заорать. И еще было очень обидно, совсем как в детстве, когда его наказывали ни за что.– Ты можешь добавить в свой список еще два случая совершенного мною насилия над советской женщиной, – гордо заявил Пол, – сначала она получила по морде, поскольку совершенно вывела меня из состояния равновесия, а затем я влепил ей пощечину в процессе сексуальных домогательств. Не забудь отомстить заодно и за эту стерву, ты, недоносок.Карамзин демонстративно сжал руку в кулак. Пол заметил, что у него на безымянном пальце надето дешевое, но очень массивное кольцо.– Ты – трусливый и грязный ублюдок, – с ненавистью повторил он и тут же получил хук в челюсть, за которым незамедлительно последовал удар в живот. – О нет, только не это, – простонал Пол и начал медленно складываться пополам.Карамзин злобно прошипел:– Уж теперь-то ты заговоришь. Иначе схлопочешь еще раз.В дверь постучали. Карамзин издал звериный рык, который, должно быть, означал разрешение войти, и на пороге возник маленький, невзрачный человечек, державший швабру на манер винтовки. Открывшаяся его взору картина явно произвела впечатление. Молоденький полицейский в недоумении застыл, не решаясь ни войти, ни выйти. Пол увидел разлитый по полу чай и поневоле почувствовал облегчение. Значит, он никому не доставит особенных хлопот. Все равно здесь не обойтись без работы шваброй. Тем не менее он счел необходимым заранее извиниться перед юным полицейским.– Извини, парень, – простонал Пол, – я не виноват.С этими словами он опустился на колени, открыл рот и фонтаном изверг на пол содержимое своего желудка. Карамзин даже отпрыгнул от отвращения.– Я же извинился, сукин ты сын, – проскрипел Пол и повторил то же самое еще раз.Он заметил, что в рвотной массе встречаются ярко-алые пятна крови. Рвота и кровь. Чем не заголовок для новой эпической поэмы о русском насилии?– Думаю, это все, – сказал он, обращаясь к застывшему со шваброй полицейскому. Добавилось ему работы, бедолаге. – Между прочим, – сказал он Карамзину, все еще стоя на коленях, – если бы ты не распускал руки, ничего бы не произошло. Так что это ты во всем виноват.Правда, речь Пола была довольно невнятной. Губы сильно распухли, и слова, казалось, вылетали на волю через щель почтового ящика. Полицейский, морщась и затыкая нос, сгребал рвотную массу к двери, где у него стояло ведро с водой. Карамзин тоже не выглядел довольным жизнью. Он хищно возвышался над коленопреклоненным Полом в позе второсортного божка. А Пол, нагнувшись, откашливался и временами сплевывал окровавленную слюну. Стороннему наблюдателю могло показаться, что он бьет земные поклоны.Карамзин рявкнул на слегка замешкавшегося уборщика, и тот заторопился вовсю. Вскоре Пол услышал звук льющейся воды – в туалете вылили воду из ведра, затем зашумел сливной бачок, звякнула ручка ведра, а вслед за этим и само ведро стукнулось о стенку. Пол еще немного постоял на четвереньках, а потом принялся размышлять, стоит ли ему отправиться в туалет, который, судя по звукам, находился в соседней комнате, ползком или попробовать встать. Боль разлилась по всему телу горячей волной, но ее центр находился где-то в области желудка.В конце концов Пол решил, что она не должна одержать над ним победу, и, кряхтя, встал. Правда, выпрямиться он пока еще не мог. Так в согнутом положении он и добрался до ближайшего кресла, в которое и свалился с облегченным вздохом. Карамзин не препятствовал его перемещениям. Карамзин плакал. Увидев это, Пол решил, что его подводят глаза. Но все было на самом деле.Карамзин плакал.– Ты хорошо поработал, чего ж теперь стенать? – проговорил Пол, пытаясь снова подчинить себе непослушные губы и язык, справиться с неподдающимися звуками и сделать произносимые им слова хотя бы узнаваемыми. – Теперь я точно знаю, что современная Россия – мечта любого туриста.– А-а-а… – рыдал Карамзин. Он уже успел рухнуть в кресло и теперь надрывно ревел, опустив буйную головушку на стол. Со стороны он напоминал безутешного пациента, только что услышавшего от доктора смертный приговор. – А-а-а… – мычал он, всем своим видом пытаясь показать, что он ничего плохого не хотел.Пол поневоле подумал, что Карамзин так убивается, потому что нечаянно нанес ему, Полу, какое-нибудь страшное увечье, имеющее необратимые последствия. Он дрожащими пальцами ощупал лицо, но не обнаружил ничего, кроме распухших губ и нижней десны. Кроме того, он был неприятно удивлен, заметив, что во рту больше нет качающегося протеза. Видимо, он выпал во время экзекуции. Пол снова согнулся и принялся внимательно осматривать все закоулки, пытаясь разыскать столь необходимый ему предмет. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы понять: на полу нет ничего похожего. Не приходилось сомневаться, что протез постигла весьма незавидная участь. Уборщик не обратил внимания на маленький кусочек Пластмассы и отправил его сначала в ведро, а уж потом и в канализацию. Теперь четыре искусственных зуба совершают свой последний путь по канализационным трубам в сторону Балтийского моря.– Ты – свинья, – констатировал Пол, – и еще садист.Он отметил, что его речь в целом становится более понятной, хотя и весьма своеобразной.Карамзин встал со своего места и медленно направился к Полу. Тот недолго думая шлепнулся на четвереньки и резво, хотя и морщась от сильной боли, пополз подальше от своего ударившегося в сентиментальность мучителя. В комнате негде было спрятаться, но Пол не мог оставаться на месте и, подгоняемый болью, продолжал ползти, без всякой надежды высматривая на полу пропавший протез. Он слышал доносящиеся сверху всхлипывания и причитания Карамзина, который, как заведенный, повторял:– Я не… Это не… Я не думал…Пол прошамкал, обращаясь к свежевымытому полу:– Заткнулся бы ты.Он как раз достиг угла комнаты и, словно обретя, наконец, убежище от всех жизненных невзгод, скорчился в нем, придерживая обеими руками пылающий болью живот. Карамзин заревел:– Бобринский! Бобринский! Бобринский! – Он выкрикивал эту фамилию до тех пор, пока на пороге не появился ее обладатель. Им оказался прыщавый полицейский, который совершенно не соответствовал своей аристократической фамилии. Карамзин что-то скомандовал по-русски. Пол разобрал основные слова. Но не все. Похоже, ему должны были принести коньяк. Но прежде чем юноша исполнил приказ, вернулся Зверьков. Карамзин съежился и присел, словно нашкодившая собака. Он даже попытался заслонить Пола от своего старшего коллеги, словно поверженный англичанин был кучей мусора, который неаккуратные рабочие бросили в углу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34