— Оставаясь девственницей, она познакомилась с безвременной зоной и поняла, как туда войти. Нашла ключи и скрыла их в символах.
— Верно, — откликнулся Грегор. — Но где она спрятала книгу?
Выражение на лице дяди Фина я не смог истолковать.
— Что бы ты сказал, если б я сообщил тебе, что нашел эту книгу? — спросил он.
Внезапный шум снаружи. Собеседники повернулись, словно намереваясь выглянуть в открытое окно, нарисованное художником. Вопрос остался без ответа. Послышался грохот. Чуть помедлив, я все же взглянул на картину. В лесу начиналась буря. Вспышки молний озаряли деревья, сгибавшиеся под яростными порывами морского ветра. Луч орфордского маяка за Рэндлшемом пронзал тьму, очерчивая мрачную процессию в соснах. Мне вспомнились друиды, нарисованные Остином Спей-ром, и что-то щелкнуло в моей памяти. Спейр видел сцену, которую сейчас наблюдал я. Художник-медиум как-то уловил видение церемонии в лесной чаще. Я слышал колокольный звон, приглушенный и далекий, доносящийся из-под толщи вод. Он напоминал о легендах старого Данвича, об утопших звонницах и береговой черте, что из года в год уходит в пучину океана вместе с древним городом и аббатством, которое некогда было местом встреч тамплиеров. В этих звуках было что-то странное — потустороннее, необъяснимое…
Некое существо пыталось влезть в окно, пальцы вцепились в раму. Нечеловеческие, перепончатые пальцы. Неужто собеседники ничего не заметили, или они видели не то, что открылось мне? Их охватил восторг, я же содрогался от ужаса. Мне хотелось предупредить их: обличье девушки — обман! Неужели они не замечали зловещих глаз, осматривающих комнату? Я крикнул Маргарет, чтобы она остановила видение.
До этого момента я не понимал, что сам умею видеть. На прежних сеансах, которые мы проводили вместе, подобного не случалось. Маргарет пребывала в глубоком гипнотическом сне, однако, словно в ответ на мою просьбу, накрыла шар шелковым платком. Она вся дрожала. Я пощупал ее лоб и натер ей ладони и стопы желтоватым бальзамом, которым она пользовалась, выходя из транса. Ее потрясение передалось мне. Перелив ей свою колдовскую кровь, я стал соучастником ее видений. Эта мысль повергла меня в ужас. Я создал контакт, который мог длиться до конца наших дней, а, возможно, и дольше. Маргарет медленно приходила в себя, забыв, очевидно, обо всем, кроме того, что сейчас ее окружало.
3
Обдумав происшедшее, я решил отказаться от дальнейших разысканий. Меня не оставляло ощущение, что я занялся делом куда более обременительным, нежели простое исследование истории Аврид. Кроме того, следовало позаботиться о Маргарет Лизинг. Я не мог подвергать ее чрезмерному риску ради собственных целей. Я предложил ей вместе провести отпуск, а затем наши пути должны были разойтись. Приятель предоставил в наше распоряжение домик в Гламоргане, недалеко от побережья. Море манило, прогноз погоды предвещал Лондону удушливые летние дни, так что мы, не дожидаясь сезона отпусков, покинули город и отправились в путь.
Несколько дней никто из нас не упоминал о спиритических сеансах. Как-то раз после обеда, когда из-за сильного морского ветра лежать на пляже не хотелось, мы решили прогуляться по окрестностям. Я хорошо знал эту местность, поскольку впервые провел здесь школьные каникулы в 1927 году, да и потом приезжал время от времени. Мы направились в сторону Эвенни и песчаных дюн Кандлстона. На пустоши среди сосен и осоки стоял разрушенный особняк, неточно названный в путеводителе замком. Настоящий «день пелены», как сказал бы Мейчен: лучи солнца, не в силах пробиться сквозь тонкую дымку, заливали дюны ярким белым светом и безжалостным зноем. Мы съели бутерброды, выпили баночного пива; Маргарет уснула, а я решил прогуляться по руинам. Я вошел в дом, вспоминая, как в детстве поднимался на второй этаж и сидел на одной из поперечных балок. Балки сохранились и поныне — на удивление мало подгнившие, но уже не такие крепкие. Через брешь в стене открывался вид на дюны, катившиеся к морю у Огмора, где возвышался настоящий замок — точнее, его остов, сохранившийся после разрушительного воздействия девяти столетий.
Внезапно внизу я увидел Маргарет, осторожно пробиравшуюся по завалам каменной кладки. Она не отозвалась на мой оклик. В ее движениях чувствовалась некая странность, словно Маргарет все еще находилась во власти сна. Это встревожило меня: входя в транс, Маргарет обычно полностью владела собой. Она неловко одолела небольшое препятствие и скрылась под аркой, ведущей в разрушенную залу. Свернув налево, Маргарет остановилась, словно о чем-то задумалась или сбилась с пути. Глаза ее остекленели, лицо казалось маской, повисшей в черной пустоте над ямой, разверзшейся у самых ног Маргарет нетвердо стояла у провала склепа. Я снова закричал, понимая, что не успею удержать ее. Она могла в любую секунду свалиться на острые обломки. В возбуждении я толкнул часть стены, поддерживавшей балку, на которой сидел, и большой обломок рухнул в дыру. Раздался грохот, и в лучах света заискрился столп пыли. Появилась летучая тень и с пронзительным визгом опустилась на голову Маргарет.
Солнечный свет померк. Никогда не забуду перепуганную Маргарет, срывавшую с себя живой студенистый шлем. Тварь запуталась в волосах. Светящиеся щупальца обхватили голову и просочились в череп. Крики Маргарет были ужасны. Залитая кровью, она отчаянным усилием отшвырнула тварь в пролом и упала в обморок на краю. Воцарилась полнейшая тишина.
Мы возобновили наши прогулки по пляжам, но в Маргарет произошла перемена. Конечно, ее потрясло, что одежда была запятнана кровью, а ран на лице и теле не оказалось. Несколько царапин на голове не могли объяснить столь обильного кровотечения. Я рассказал, что на нее набросилась птица, которую вспугнул шум обвалившихся камней. Я не стал говорить о призрачной твари и странных щупальцах, свитых из света и проникших в ее череп.
До конца нашего отдыха Маргарет пребывала в задумчивости. Мы больше не вели беззаботных бесед. Я начал замечать в ней то, что могу назвать лишь чувственным интересом ко мне, который она упорно стремилась удовлетворить. Один раз эта увлеченность проявилась, когда Маргарет игриво напала на меня и прокусила мне мочку левого уха. Я встревожился — не из-за боли, и не оттого, что Маргарет проявляла чувства, которых на самом деле явно не испытывала, а потому, что прокусила она ту самую мочку, из которой я давал ей кровь для контакта с Аврид. Кровь текла на удивление сильно, что, без сомнения, было связано с моим прежним донорством.
5
В последний день нашего пребывания в Уэльсе Маргарет наотрез отказалась выходить из дома. Я сидел в саду, читая документы о семействе Вайрдов: я вплотную занялся ими впервые после того, как начал исследовать эту тему.
К вечеру Маргарет сделалась очень беспокойной и убедила меня вернуться в дом. Я был раздражен оборотом, который приняли события, и твердо решил по возвращению в Лондон обратиться к другому медиуму. Но до нашего отъезда я решил уступать ей во всем, как обычно потакают человеку с причудами. Однако стоило мне оказаться в полумраке комнаты, которую она выбрала для своей спальни, у меня не осталось сомнений, что продолжение наших отношений неизбежно. Только она одна могла помочь мне установить контакт с моими предками по линии Вайрдов.
Маргарет почти постоянно пребывала в странной полудреме. Дядя Фин сказал бы, что она «попала в двам» — шотландская идиома, у которой нет адекватного перевода. Я понял, что в каком-то смысле стал частью ее фантазий. Мне приходилось потворствовать им по уже названной причине, и надо признать, это оказалось занятием довольно приятным, — во всяком случае, до тех пор, пока я не понял, что это уже не фантазии. Помня о том, сколь странной была недавняя игривость Маргарет, я с подозрением отнесся к ее небрежному предложению прогуляться.
Воздух был мягким, как бархат. Благоухание прогретого солнцем папоротника всегда меня очаровывало, и теперь разлившийся в вечернем воздухе под восходящей полной луной душистый аромат преисполнил меня томлением. Вспомнив о предстоявшем отъезде в изнемогающий от зноя Лондон, я принял предложение Маргарет.
Когда мы вышли из домика в прохладный, наполненный душистыми запахами вечер, мое настроение можно было описать словами персидского поэта:
Не говори, что потерялся я. Блуждал я среди роз.
С Любимой рядом горевать невместно.
Я среди роз блуждал. Не говори, что потерялся я.
Настроение у меня было превосходное — до тех пор, пока я не заметил, что мы свернули к Мертир-Мауру и руинам Кандлстона. Обратив внимание на размеренную поступь Маргарет, скованность ее движений и остекленевшие глаза, я попытался изменить наш курс, но тщетно.
Мы пересекли проселочную дорогу, петлявшую от Эвенни-роуд к Корнтауну. Когда мы перешли ручеек, заросший болотной травой и кишевший мотыльками, мне показалось, что я заметил plantypwyll — «детей заводи» из мрачных валлийских преданий. От их трепета в воздухе оставались белые размытые следы, а когда мы проходили мимо, они, казалось, преклоняли колена, точно колеблемые ветром тростники перед изваянием древнего бога. В то мгновение мне почудилось, что не лунный свет, а свет узнавания промелькнул между ними и Маргарет. Губы ее приоткрылись, и она тихо произнесла слова, которые я прежде слышал только из уст моего безумного дяди Фина: Akasai dasu — «Тьма бессмертна»!
— Ракурс довольно странный, но взгляд неотразимый. Кто это такой?
Эскет Сен-Клер восторженно изучал необычайно вытянутое лицо на одном из портретов, украшавших северную стену кабинета доктора Блэка. Мой дядя раздраженно откликнулся:
— Художник назвал его «Черным Орлом». Откуда мне знать, кто он?
Дядя снова склонился над книгой — «Этиологией болот» Стормлина.
День выдался невыносимо жарким и душным. Сен-Клер апатично расхаживал по кабинету. Подойдя к картине, изображавшей окно и девочку на переднем плане, он застыл, всматриваясь в ее широко открытые глаза. Он сразу же уловил связь между ней и Черным Орлом. Возможно, это объяснялось тем, что девочка словно смотрела в упор на портрет, от которого ее отделяло окно в кабинете дяди Фина. Окно выходило на тенистый сад и далекую водную гладь, подернутую завитками желтой дымки. Было что-то зловещее в лучезарном спокойствии этого элегантного пейзажа, открывшегося между пристальным взором Черного Орла и невинностью изумленной девочки, в глазах которой затаился ужас.
— Завидую вам, — тихо произнес Сен-Клер. — Вид на пруд навевает грезы. Кажется, из дымки вот-вот появится что-то необычное.
— Это не пруд, а болото, — раздраженно буркнул доктор Блэк. — Зловонная топь.
Он поднял голову и зафиксировал на Сен-Клере долгий обескураживающий взгляд. Глаза доктора Блэка были водянистые, с тяжелыми веками.
— Plantypwyll, — с усмешкой откликнулся Сен-Клер и, хохотнув, добавил. — Они вторглись в ваше сознание, доктор Блэк, и затуманили разум. Вы окружили себя гротескными картинами, — хотя меня они, бесспорно, восхищают. Не удивительно, что вы жалуетесь на Темных. Между прочим, я знаю кое-что об этом художнике.
— Это рисунок Остина Османа Спейра.
Сен-Клер повернулся к дяде:
— Я встречался со Спейром. Он ловил рыбку в мутной воде. Подозреваю, одно время он был связан с дядюшкой Алистером, — добавил он лукаво.
— Кроули — мой родственник, — с раздражением напомнил Блэк.
Помолчав немного, Сен-Клер задумчиво добавил:
— Еще одной знакомой Спейра была сомнительная особа по фамилии Воган. Элен Воган.
Доктор Блэк захлопнул «Этиологию болот» и достал длинную желтоватую сигарету.
— Неужели? Я всегда полагал, что эта дама была плодом воображения Артура Мейчена. Так вы говорите, она действительно существовала?
— Да, она существовала на самом деле. Или лучше сказать — существует.
Впервые за все время разговора доктор Блэк проявил интерес к гостю. Сен-Клер пытался вытянуть из моего дяди воспоминания для книги, которую собирался назвать «Возрождение декадентства». Доктор, погруженный в «Этиологию болот», не выказывал желания вести подобную беседу. Заинтригованный Сен-Клер никак не мог взять в толк, какая связь между книгой, столь сильно занимавшей Блэка, и его общеизвестными занятиями оккультной эстетикой. Сен-Клер не знал о медицинской карьере моего дяди и не подозревал, что некоторые болотные газы могут воздействовать на клетки головного мозга необъяснимым для науки образом.
Огоньки, сверкнувшие в глазах старика с белыми ресницами, оживили его лицо, хотя тяжелая голова, некогда величественная и гордая, клонилась теперь набок, точно у позабытой статуи. Мочки уха, крылья носа и подбородок раскрошились, осыпая руины «Мальв», его обширного поместья, растворяясь в болотной дымке, стершей своей дрожью границы неба и земли. Но решимость осталась. Властное, точно у Цезаря, лицо высилось на постаменте таявшей плоти, все еще пылая неистовым безумием, заметным и под маской старости — одержимости не долголетием, но бессмертием. Доктор Блэк не был глупцом: он изведал иную, экстатическую долговечность.
Что до неустанных поисков бессмертия, то однажды, в ответ на мой вопрос, дядя Фин рассказал о своем знакомстве с индийскими йогами, жившими по два-три столетия и даже больше. Время имеет чисто субъективный характер и определяется активностью мозга. Некоторые йоги способны подавлять процесс мышления на длительные сроки, — тогда время замедляет ход, а тело не стареет. Поскольку мысли неразрывно связаны с дыханием, йоги добиваются сходной цели, удлиняя паузы между вдохом и выдохом.
— Почему долголетие столь редко встречается? — спросил я дядю Фина. — И отчего оно ограничено двумя-тремя столетиями?
— Вероятно, йог начинает понимать бесплодность телесности, — ответил доктор Блэк. — Возвращаясь из добровольного забытья, он встречает те же проблемы и тяготы жизни, с которыми сталкивался прежде — все тот же старый мир, его тщету и огорчения. То, к чему он стремился (а магнетический сон в данном случае являлся феноменом направленной воли), становится нежеланным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15