– Дайте ее мне!
– Можно я? – спросил Росс.
Руфь ответила ему снисходительной улыбкой.
С превеликой осторожностью он вытащил ребенка из корзинки, одну руку подложил под головку, другой обхватив крохотное тельце.
У Дилан что-то дрогнуло внутри, когда он подал ей девочку. Одним пальцем она нежно отвела темные волосы с лобика и вгляделась в личико размером с кулак. На нее глянули синие глаза, точь-в-точь как у нее, потом личико сморщилось, покраснело, и раздался громкий вопль.
– Что такое? – всполошился Росс.
– Умный ребенок, – усмехнулся Генри. – Знает, что настал час кормежки. Дилан, молоко, наверно, еще не пришло, но все же дайте ей грудь, пусть учится. Ну-ка, посмотрим, как вы справитесь.
Дилан расстегнула пуговицы на рубашке и неуверенно поднесла темную головку к груди. Она сразу почувствовала, как малюсенький ротик ловит мамину грудь и едва не расплакалась от умиления. Пришлось немного подвинуть сосок к ротику малютки, но едва она почувствовала его, то присосалась так, что уже не оторвать.
– Отлично! – похвалил Генри и, прикрыв рот ладонью, зевнул. – Ну что ж, вижу, я вам больше не нужен. Пойду спать. Тяжелый нынче день выдался. Доброй ночи.
– Если захотите чего-нибудь, я пока на кухне, – сказала Руфь и тоже вышла.
Дверь тихонько затворилась. Огонь в камине догорал; в комнате слышалось только легкое шипенье раскаленной золы. Дилан тихонько поглаживала головку дочери, жадно припавшей к груди.
– Больно? – спросил Росс.
Она улыбнулась.
– Непривычно немного. Но не больно, скорей даже приятно.
– Ей тоже приятно. А мне странно видеть тебя с такой грудью. Вдвое больше прежнего.
– Что, противно смотреть? – сердито покосилась Дилан на мужа. – Точно так же, как на мой огромный живот? Если б ты меня вправду любил, то не чувствовал бы такого отвращения!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
– Господи боже! Ну сколько можно тебе повторять! – взорвался Росс. – Ты как будто не слушаешь! Для меня жизнь была адом, но я боялся к тебе прикоснуться. Элла меня напугала, пойми! Она сказала, что ты такая хрупкая, с тобой все может случиться. И потом, ты все время была в депрессии, я чувствовал, что тебе не до меня. Если б ты знала, как я хотел тебя – до умопомрачения!
Дилан, уже не заботясь о декоре, с шумом перевела дух и тоже впилась в него взглядом. А вдруг правда? Вдруг он все это время был так же несчастен, как она?
– И не счесть, сколько ночей я дрожал от холода в лесной сторожке только потому, что дома наверняка бы не вытерпел и забрался к тебе в постель. – Голос Росса звучал глухо и хрипловато, сводя ее с ума.
– А я думала, тебе противно смотреть на такую пузатую бочку.
– Пузатая ты для меня была еще прекраснее. Знаешь, как возбуждала меня мысль, что у тебя внутри мой ребенок? – Он протянул руку и тихонько погладил мраморную грудь, к которой прильнула малышка. – Дилан, ты для меня самая желанная на свете!
Она закрыла глаза, целиком отдаваясь его ласке.
– Росс, почему же ты ничего не сказал? Ты же мог объяснить.
– Я боялся, – смущенно сказал он. – Боялся, что объяснение кончится все тем же. Безопасней было ничего не объяснять. – Его пальцы соскользнули с груди на пухленькую щечку новорожденной. – Вот с кем я бы с удовольствием поменялся, – шепнул он, и Дилан прыснула.
Маленькая Руфь выпустила сосок, откинула головку и воинственно уставилась на Росса круглыми синими глазами.
Он, увидев такой афронт, не мог не рассмеяться.
– Помешал тебе ужинать? Ну извини, солнышко! Надо же, характер сразу чувствуется, – подмигнул он жене, которая приложила девочку к другой груди.
– Вся в тебя, – улыбнулась Дилан.
Он легонько ущипнул ее за ухо.
– А в кого же! Все-таки это моя дочь, правда? – Пальцы его зарылись в каштановые волнистые волосы, и он вздохнул. – Господи, сколько же мне еще терпеть!
Она засмеялась, покраснев.
– Вот уж не представляю. Знаешь, я видела в деревне объявление: с января открываются курсы аэробики для молодых мам. Пожалуй, я туда запишусь. Там есть зал с кроватками, детей оставляют под присмотром няни, пока мамаши занимаются гимнастикой. А еще надо плавать и много гулять. Тогда я быстро войду в форму.
Он вдруг посерьезнел.
– Ты проклинала свою беременность, да?
– Я очень хотела ребенка, Росс.
– Только носить его не хотела!
– Ну, в конце мне правда было тяжело. Представь, каково балерине ощущать себя такой грузной и неуклюжей. Мне ног за животом было не видно.
– Да брось! Не такая уж ты была толстая.
– Именно такая – в зеркало глянуть противно! Думаешь, почему я так легко поверила в твое отвращение?
– Какое отвращение! Меня дрожь пробирала, когда я на тебя смотрел: маленькая, кругленькая, уютная, кожа, как персик, – так и хочется погладить. Но я держался изо всех сил, даже подойти не смел – а ну как не смогу остановиться.
Дилан с ужасом вспоминала все, что пережила за последние месяцы.
– И все-таки надо было сказать. Ты-то считал, что поступаешь правильно, а я мучилась.
Он наклонился и поцеловал ее.
– Прости, родная, честное слово, я меньше всего хотел тебя обидеть. Но от этого дикого воздержания у меня совсем испортился характер.
– Не говори! Иной раз я тебя просто ненавидела! Ну почему было не рассказать, не поделиться со мной?
Он сокрушенно покивал.
– Я только теперь это понимаю. Но я ведь по натуре не слишком разговорчив, наверно, потому и выбрал себе такую профессию. Давно привык быть один в лесу и общаться только с деревьями. До сих пор мне этого хватало.
– К этим деревьям я ревновала тебя больше, чем к Сюзи. Я же вижу – ты любишь их сильней, чем меня!
– Никого и ничего не свете я не люблю сильней, чем тебя, – услышала она прерывистый шепот, и губы соскользнули вниз по шее, к налитой груди. – Господи, твой запах! Как я скучал по нему!
Дилан робко погладила его темные густые волосы; они прилипали к ее пальцам, как наэлектризованные. Малютка Руфь уснула на сгибе материнского локтя; крохотный розовый ротик приоткрылся в улыбке. Дилан смотрела на сонно прильнувших к ней мужа и дочь, и глаза ее тоже слипались. Давно она не была так счастлива.
Через несколько минут их разбудила, войдя в комнату, Руфь. Росс тут же вскочил и смущенно пригладил волосы.
– Стучу, стучу, никто не откликается, – с улыбкой сказала Руфь. – Все трое уснули. Ну еще бы, после такого дня! Росс, я вам постелила в маленькой спальне, и бутылку с горячей водой под одеяло положила, так что не озябнете.
Росс потянулся и зевнул.
– И правда, хорошо бы выспаться. Я прошлую ночь почти не спал, и позапрошлую тоже. Чувствую: адреналин на исходе.
– Ступайте, – кивнула Руфь. – Дилан, девочку я тоже у вас забираю. К ней ночью вставать надо – перепеленать, дать водички, а вы уж выспитесь хорошенько. А если чего будет нужно – крикнете: я чутко сплю, сразу услышу.
– Да зачем? Оставьте ее здесь, я справлюсь. Дома ведь у нас нянек не будет.
Но Руфь уже подхватила корзинку.
– Вот и запасайтесь сном, пока возможность есть. После родов надо отдохнуть хорошенько, верно, Росс?
– Да, – послушно кивнул Росс. – Отдыхай, милая. Спокойной ночи. Спасибо вам, Руфь.
Он поцеловал жену в макушку и вышел, а Руфь осторожно взяла у Дилан свою маленькую тезку и уложила в корзинку. Малышка недовольно почмокала, сдвинула бровки, потом смешно зевнула и снова погрузилась в сладкий сон.
Руфь спала беспокойно, то и дело просыпалась от крика младенца. Еще не рассветало, а она расхаживала с красной, надсадно орущей новорожденной взад и вперед по кухне.
– Шшш… шшш… – успокаивала ее Руфь, похлопывая по спинке, а после, когда это перестало помогать, стала тихонько петь ей колыбельную, слышанную в детстве. Всех слов Руфь не помнила и большей частью просто мычала, но девочке, как видно, понравилось: она затихла, прислушиваясь.
– Приятный голос. Тебе бы в церковном хоре петь, – сказал с порога Генри, и Руфь вздрогнула от неожиданности.
Он был чисто выбрит, седые волосы аккуратно приглажены, а глаза лучились улыбкой. Взглянув на него повнимательнее, Руфь с удивлением узнала свой синий свитер, надетый на вчерашнюю рубашку.
– Не сердишься? В твоем гардеробе позаимствовал. А то вставать уж очень холодно.
– Нет, ну что ты. Странно, что он тебе подошел. Возьми себе, я его не ношу, а тебе идет.
– Спасибо. С Рождеством!
– Господи! Я и позабыла, что Рождество! Вот ведь дура старая!
– Ну да, с младенцем на руках еще не то позабудешь, – засмеялся он. – К тому же гостей полон дом. Чем кормить собираешься? Рождественской индейки что-то не видно, да и пудинга тоже.
– Я праздновать не собиралась. Какой интерес, когда живешь одна?
Генри сказал, посерьезнев:
– Я тебя понимаю. У меня тоже не было потребности праздновать. Открытки пошлешь, подарки купишь, а чтобы готовить или омелу наряжать – и в голову не приходило. Меня всегда куда-нибудь приглашали.
Еще бы, с легким раздражением подумала Руфь. Одиноких женщин в деревне хватает, а он чем не жених? Видный, серьезный, обеспеченный мужчина – такие в праздник одни не остаются.
Вот ей никто приглашения не пришлет: кому нужна скучная старая дева в такой уютный, веселый, исключительно семейный праздник?
– И чье же приглашение ты принял? – полюбопытствовала она, прижимая к себе малышку и чувствуя, как маленькое тельце трогательно обмякло у нее в руках: убаюкала все-таки!
– Твое, – удивленно отозвался он, как будто это само собой разумелось.
Она вытаращила глаза.
– Я тебя не приглашала!
– Однако я здесь и намерен остаться на весь день. Давай-ка я сварю кофе, а ты пока отнеси девочку матери. Потом вместе приготовим завтрак и подумаем, как устроить праздник твоим нежданным гостям.
Сегодня он совсем на себя не похож. Куда девались ворчливость, резкость, глухой, насмешливый голос? Даже морщины, изрезавшие лицо с тех пор, как от него сбежала жена, будто разгладились.
– Что это ты нынче такой живенький? – буркнула Руфь.
– Это называется «дух Рождества». Погоди еще, вот отнесешь ребенка, и я тебя подловлю где-нибудь под омелой.
К ужасу своему, Руфь почувствовала, что заливается краской.
– Язык у тебя без костей! – Она поспешно отвернулась и пошла к двери.
– Точно, без костей! – ухмыльнулся он. – Ведь омелы-то все равно нет. Ну и не надо! Когда хочется кого-то поцеловать, можно и без омелы обойтись.
У нее перехватило дыхание. Давным-давно она себе сказала: «Стара ты, чтоб мечтать о чужих мужьях. Не смеши людей, а то подумают: старуха из ума выжила». Себе самой она внушила, что они с Генри просто добрые друзья, а вот его бывшую жену провести не сумела. Гвен своим хватким, как капкан, умом сразу почуяла неладное.
Еще совсем недавно Руфь скорее умерла бы, чем признала, что Гвен права. После того как Гвен открыто обвинила ее в том, что она преследует Генри, Руфь при встречах с ним надевала маску холодной вежливости, а в душе переживала: что, если Гвен все расскажет Генри и они вместе будут смеяться над ней?
Когда же Гвен сбежала с этим юнцом, Руфи стало проще держать дистанцию: оскорбленное достоинство Генри во многом облегчило ей задачу.
И вдруг их отношения неуловимо изменились. Руфь сама не понимала, когда и почему.
Росс проснулся и не сразу сообразил, где он. В крохотной комнатушке царил полумрак, но солнечные лучи, отражаясь от снежного покрова, все настойчивей проникали сквозь шторы и плясали на потолке. Когда же память вернулась к нему, он, как подхлестнутый, спрыгнул с кровати и натянул старый, свежевыстиранный халат, который приготовила ему Руфь. Халат едва прикрывал бедра; Россу казалось, что вид у него идиотский.
Он заглянул к Дилан и увидел, что комната пуста. Постель разобрана, а жены нет. Сердце ухнуло в пропасть: где же она, где ребенок?
Но тут дверь ванной распахнулась, и появилась Дилан в длинной, до пят рубашке желто-лимонного цвета, облепившей полную грудь, тонкую талию и бедра, такие стройные, что голова у Росса пошла кругом. Она улыбнулась ему немного смущенно, а он даже не нашел в себе сил улыбнуться в ответ, только глаза полыхнули огнем.
– Привет.
– Здравствуй, – пробормотала она и, чуть прихрамывая, двинулась к постели.
Вчера он не заметил, что она хромает.
– Что с тобой, ногу подвернула? – забеспокоился он.
Дилан забралась под одеяло и села в постели, облокотясь на подушку.
– Это когда я в ограду врезалась. Небольшое растяжение. Но мне уже лучше.
– Дай посмотрю.
Она высунула из-под одеяла ногу, и Росс внимательно, осторожно ее ощупал.
– Опухла. Сильно болит?
– Наступать больно. А опухоль уже спадает.
– Ты Генри показывала?
– Конечно. – Она спрятала ногу под одеяло. – Он говорит: ничего страшного. Ну как ты спал?
– Без задних ног. Свет потушил, больше ничего не помню. – Росс присел на постель и поцеловал ее в губы. – А ты умница, уже душ принять успела, благоухаешь.
Он спал голый, вдруг подумала Дилан и невольно потянулась взглядом в прорезь короткого халата. Росс заметил, куда она смотрит, и шумно выдохнул. Потом схватил ее за руку и дал ей почувствовать свое неуемное желание. Росс прикрыл глаза и со стоном выговорил ее имя.
– Как давно…
– Очень давно, – подтвердила она шепотом.
Шаги Руфи по лестнице застигли обоих врасплох. Их спасла только кстати скрипнувшая ступенька: Дилан успела спрятать руку под одеяло, а Росс вскочил и запахнул халат. Но их разгоряченные лица говорили сами за себя.
– А вот и мамочка! – сказала Руфь, подавая Дилан малышку. – Я же говорила: сейчас ты ее увидишь, а ты не верила! Ну-ка, скажи: «Счастливого Рождества!»
– Рождество! – ахнул Росс. – Я и забыл совсем!
Дилан прижала к себе девочку, заглянула в широко раскрытые темно-синие глаза.
– Здравствуй, моя радость. С Рождеством тебя. Ну как тебе спалось?
– Очень хорошо, – слукавила Руфь. – Настоящий рождественский ангел!
– Как вкусно от тебя пахнет. – Дилан погладила кругленькую щечку. – А во что тебя нарядили? Руфь, откуда это?
На малютке было платьице из выцветшего голубого льна с кружевным воротником и манжетами, а поверх него – синее вязаное пальтишко со старинной вышивкой.
– Стащила! – улыбнулась Руфь.
– Где стащили?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17