Я в журнал дежурств записала. – Она вышла из-за ширмы.
– Ирэн, – по выражению лица было видно, что пораньше Леночка пришла не случайно, – присядь, поболтаем немного. Я тебе такое расскажу! Да сядь же!
– Ну что там у тебя приключилось? – Ирина устало прислонилась к косяку
Леночка возбужденно набрала воздух.
– Ирэн, ты не поверишь, что мне сегодня приснилось! Представь – огромная комната. Мебели нет, все кругом задрапировано белым и черным шелком, который, знаешь, лежит такими большими мягкими складками, и зеркала – много зеркал. Кстати, – неожиданно прервала она рассказ, – ты платье-то к Новому году уже заказала? Я сегодня свое примеряла. Хочу вот здесь, – она шлепнула себя ладошкой по бедру, – сделать присборку и…
– Ленусь, не отвлекайся. Я домой хочу. Устала.
– Прости, прости. – Леночка виновато улыбнулась. – Я постараюсь покороче…И вдруг вижу – прямо на полу посреди комнаты – большая шахматная доска, а все фигурки на ней, – она сделала паузу и перешла на шепот, – будто бы жи-вы-е!
Ирина опустилась на диван рядом с подругой.
– И сидят за ней, – продолжила Леночка, взмахнув руками, – сидят за ней двое: один игрок с белыми крыльями, другой – с черными. Ангел будто и бес. – Она торопливо перекрестилась. – И говорит этот бес – мол, до чего люди глупы. Открытия разные делают, изобретают что-то, а тайны зеркал не разгадали! И до сих пор не поняли, что мы специально ловко так зеркала по всему миру раскидали, потому что это – наши окна, через которые мы за людьми наблюдаем. Днем и ночью. За мыслями и делами. И вижу я, говорит, что у людишек из века в век – души белым-чернее становятся. А белый ангел, – Леночка придвинулась к ней, – головой качает. Нет, говорит. Врешь ты. Я ведь всегда рядом с тобой в эти окна смотрю – потому что у нас с тобой вечная игра такая: ты, черный ангел, играешь с белыми фигурами. А я, ангел белый, с черными. И вижу, говорит, что не прав ты. Души у людей из века в век – все черным-белее. А черный ангел усмехнулся так страшно и… ничего больше не сказал. Вот такой сон. Ну, каково? – Не дожидаясь ответа, Леночка подошла к зеркалу и принялась поправлять косынку. – И ты подумай только, и вправду с этими зеркалами какая-то загадка. Сейчас и я думаю: это – окна из другого мира.
– Или в другой мир, – негромко произнесла Ирина, поднимаясь с дивана, – только… они нас видят, а мы их – нет. – Она замолчала. Ей стало обидно, что этот сон почему-то забрел не к ней.
– Ты придешь к нам в пятницу? – Леночка продолжала стоять у зеркала, придирчиво вглядываясь в свое отражение.
– Приду. И papa обещал быть. Он любит у вас бывать. Мне даже кажется, что он неравнодушен к Софи, – как бы между прочим продолжила Ирина. Рука Леночки, поправляющая косынку, на мгновение замерла.
Софи – старшая сестра Леночки – была женщиной красивой, незаурядной и уже опытной. Она успела побывать замужем и, по неизвестным никому причинам, решительно уйдя от мужа через год после свадьбы, вернулась в огромный отцовский дом на Невском проспекте, куда стала приглашать самую разнообразную публику – подающих надежды политиков, молодых и шумных офицеров, в основном из Генерального штаба, удачливых коммерсантов, сделавших состояния на поставках в армию, непризнанных, но, с ее точки зрения, подающих надежды поэтов, художников и музыкантов. Все они с удовольствием собирались вокруг этой яркой, притягательной женщины, главным талантом которой было умение устроить праздник, несмотря ни на какие внешние обстоятельства. Ее отец – известный банкир Петр Петрович Трояновский – этому не противился, напротив, всегда внимательно просматривал список приглашенных и сам время от времени появлялся среди гостей дочери, иногда уединяясь с кем-либо из них в кабинете.
– Кстати, Александр Федорович будет? – спросила Ирина.
– Что тебе в Керенском? – Леночка, подойдя к столику, на котором были разложены лекарства и ампулы, взяла в руки лоток с градусниками.
– Ба-ры-шни-и! – В приоткрытую дверь заглянула сухонькая старушка со шваброй и ведром в руках. – Что ли, я пол помою?
– Поликарповна, вы палаты помойте сначала! – строго велела Леночка.
– Помыла уж. Неужто не слышали? Я громко мою, – обиженно поджала губы уборщица.
Она действительно мыла пол так, что весь этаж знал – Поликарповна приступила к работе. На протяжении всей уборки старушка непрерывно что-то приговаривала, ворчала себе под нос, вступала в разговоры с ранеными, иногда вдруг, не отрываясь от основного занятия, начинала петь или приплясывать, чтобы развлечь какого-нибудь "грустнящего" солдатика. Раненые ее любили и ждали, когда она придет, да и сама Поликарповна считала себя человеком незаменимым – чуть ли не самым главным в госпитале.
– И коридор убрали? – улыбнулась Ирина.
– Не добралася еще. – Старушка, бросив хитрый взгляд на девушек, кивнула. – Да поняла я, поняла. Не глупая, поди. Щас коридор домою, и уж тогда сюда приду. А вы пока свои секреты секретничайте. Оно понятно. Дело молодое. "Помню, я еще молодушкой бы-ла-а", – пропела она и, энергично качнув ведром, из которого на пол выплеснулась вода, скрылась за дверью.
– Так что тебе в Керенском-то, я спросила? – Леночка с интересом взглянула на подругу.
– Не знаю. Он хороший. Странный немного, но я люблю необычных людей. То вроде тихий, робкий, застенчивый даже, а то вдруг – Наполеон! Царь природы!
– Хорошо – не России… – пробормотала Леночка. – Вряд ли он придет. У него ж здоровье не в порядке – туберкулез в одной почке оказался, ему ее вырезали. Еще от операции не до конца оправился.
– Я знаю про операцию. Потому и спрашиваю. Значит, не будет его. Жаль. Но я буду определенно!

* * *
Ирина вышла из госпиталя. Утро было сырым и прохладным. Серое небо, напитавшееся водой из Невы, грозило опрокинуться дождем. Улица, по которой она шла в сторону дома, была пустынна, что казалось необычным даже для этого раннего часа. Она остановилась, пропуская вынырнувший из-за угла облепленный людьми трамвай, со стоном раскачивавшийся из стороны в сторону. Люди на подножках цеплялись друг за друга. Ирина, провожая трамвай взглядом, с горечью подумала: "Все держатся друг за друга, но делают это вовсе не из желания помочь ближнему, а от страха свалиться под колеса и превратиться в изрубленный кусок мяса…"
– Как страшно… – негромко произнесла она.
– Страшно… – эхом отозвалось за спиной. Она вздрогнула и обернулась, наткнувшись на колючий, странно раздвоенный взгляд стоящего в полушаге за ней высокого небритого мужчины с несоразмерно маленькой головой в надвинутой на глаза кепке.
– Что? О чем это вы? – растерянно переспросила она.
– О том же, о чем и вы. – У незнакомца был низкий хрипловатый голос.
Она не испытывала желания разговаривать с этим неприятным, напугавшим ее человеком и поэтому быстро перешла на противоположную сторону улицы.
– Куда же вы, дамочка! – ухмыльнулся он, двинувшись за ней следом. Ирина ускорила шаг.
– Что, дамочка, не желаете разговаривать? Брезгуете? Воспитание не позволяет? – дышал он в спину.
Ирина остановилась и огляделась по сторонам. Ни одного городового, ни одного извозчика, да и прохожих нет.
– Не позволяет! – строго ответила она, крепче сжав ручку зонтика. – Не приучена беседовать на улице с незнакомцами.
– Чё за дела? – Мужчина, очевидно тоже заметивший, что на улице они по-прежнему одни, зайдя спереди, перегородил ей дорогу и развязно протянул руку. – Могём познакомиться. Степаном меня кличут.
Ирина демонстративно убрала руки за спину.
– Замараться боишься? – с угрозой в голосе, надвигаясь, произнес он.
Ирина отступила на шаг и, гневно взглянув ему в лицо, поняла, почему взгляд показался ей раздвоенным – незнакомец был косоглазым.
– Замараться я не боюсь. Только надобно знать, что протягивать руку – привилегия женщин. Да что вам, собственно, от меня нужно? – Она попыталась обойти его, но он расставил руки, преграждая путь.
За углом раздался шум мотора приближающегося автомобиля. Незнакомец, воровато оглянувшись, опустил руки. Автомобиль, выехав из переулка, свернул в противоположную сторону. Воспользовавшись замешательством косоглазого, Ирина сделала шаг в сторону, но тот снова преградил дорогу
– Мысли наши, вроде того… совпали. – Он облизнул губы. – Вы сказали: "Страшно". И я думаю, что страшно.
– Вам? – Ирина оглядела его фигуру. Рядом с ней он казался почти великаном. – И что же вам, мужчине, страшно?
Он угрюмо взглянул на нее и хмыкнул:
– Да нет. Это вам должно быть страшно. Я подумал… – Ирина вдруг развеселилась, с трудом сдерживая желание съехидничать по поводу его мыслительных способностей. -…ну, этот трамвай, проехал, вы на него еще глядели – он как наша, ну, Россия, перегружен! Вот. Ведь вы тоже так подумали? Ну?
Она решительно двинулась вперед по направлению к дому. Косоглазый пошел рядом.
– И что дальше? – раздраженно спросила Ирина.
– А дальше… – Незнакомец ухмыльнулся. – Знаете, что нужно, вроде того, чтобы этот трамвай… ну… изменился?
– Перекрасить, – все-таки съехидничала Ирина. – Какой цвет предпочитаете?
Косоглазый посмотрел на нее с недоумением.
– Не об том я говорю… Что надо сделать, ну, чтобы трамваю легче было ехать? Понятно?
– И что же? – странный разговор начал забавлять Ирину.
– Я так думаю. – Глаза мужчины злобно сузились. – Надо уничтожить половину, а, черт его знает, может, и больше этих… сук, присосавшихся, как пиявки. Сосут, сосут народную кровь. Думают, без них Россия – ну, никуда. Давить надо. Давить… – мечтательно повторил он. – Тогда и ехать легче…
– Это, как я понимаю, вы про богатых? Женщин и детей тоже давить будете?
– Не-ет! – Косоглазый снова облизнул губы и, вожделенно взглянув на Ирину, примирительно продолжил: – Бабы, они для радости мужиков созданы. Вот вас ежели, к примеру, взять. Очень даже привлекаете. – Он ухмыльнулся. – Я потому за тобой и пошел…
Ирина ускорила шаг. До дома уже рукой подать. Как же отвязаться от этого человека? Хоть бы кто-нибудь навстречу!..
– Теперь мне все понятно. Однако вынуждена огорчить. Я, когда смотрела на трамвай, думала о другом.
Он молча, тяжело дыша, шел рядом. Ирина решительно остановилась.
– Я уже почти пришла. Спасибо, что проводили. – "Как он сказал, его зовут? Ах да, Степан". – Прощайте, Степан.
Не произнося ни слова, мужчина исподлобья глядел на нее. В его взгляде было что-то от злобной собаки, оценивающей, можно ли укусить…
К двери парадного она почти подбежала, слыша быстрые шаги за спиной. "Господи! Куда подевался привратник?" – только и успела подумать Ирина, как оказалась прижатой к стене под лестничным пролетом. Запах пота, похоти, слюнявый рот, прерывистое дыхание… Кричать и звать на помощь – безумно стыдно…
– Брезгуешь? Мною брезгуешь? Чего из себя корчишь-то?.. – Пуговицы посыпались на мраморный пол. Одна… другая… третья… – Думаешь, вы особенные? Кровь у вас другая? Щас-с, проверим. – Шершавая рука царапнула тело. – Во-о, сиськи на месте. И здесь… Все одно. Что – барышня, что – кухарка, – осклабился он.
Ирина с неимоверным усилием смогла наконец, высвободить правую руку и, дотянувшись до горла насильника, с силою, как учил Порфирий, надавила в ту самую точку. Охнув, косоглазый разжал руки и, хватая ртом воздух, сполз на пол.
– Ну что? – Она пнула его ногой в пах. Косоглазый, скрючившись, застонал. – У твоих кухарок тоже такое тело?!! – с ненавистью выкрикнула она удивившую ее саму фразу и, отойдя на пол шага, наклонилась, чтобы подобрать пуговицы. Ей почему-то показалось, что это дело совершенно необходимое и разумное и ни в коем случае нельзя оставлять на полу подъезда перламутровые капли… Распрямившись, заметила, что оборванный ворот платья висит, обнажив часть груди, а на голубой ткани темнеют следы его рук. Запахнув пальто, взбежала на несколько ступенек и обернулась. Взгляд мужчины, переставшего глотать ртом воздух, постепенно становился осмысленным. Он поднялся на четвереньки и, мутными глазами глядя на нее снизу вверх, прохрипел:
– Слышь… ты… Знаешь чего… Вправду-то… страшно мне… за тебя… Ведь до тела твоего… я доберусь… Обещаю… Жди… – Согнувшись, он поковылял к двери подъезда.
Сделав еще несколько шагов по ступеням вверх, Ирина остановилась и прислушалась. Внизу все стихло. Подошла к двери квартиры и ударила по ней ногой. Еще. И еще.
Растерянное лицо отца. Испуганное – старика – камердинера. Перезвон дрогнувших от стука входной двери хрустальных подвесок на бронзовой люстре. Незнакомое, ожесточенное лицо женщины в зеркальном овале…

* * *
– Не пущу! Никуда, никуда более не пущу! – кричал Сергей Ильич, расхаживая по комнате. Ирина лежала на кровати под белоснежным пуховым одеялом, словно окутанная морской пеной.
– Рара, успокойся, – повторяла она уже много раз сказанное. – Я сама виновата во всем, что произошло. Было некое… совпадение в словах, неожиданное для меня, и я… я просто необдуманно повела себя с тем человеком.
– Ни-ку-да! Слышишь! Никакого госпиталя! Я позвонил, сказал, что тебя там не будет… уезжаешь… за границу… в Африку… К черту на рога! – Сергей Ильич встревоженно посмотрел на дочь. Она сильно изменилась за прошедшие сутки. Лицо осунулось, под лихорадочно блестевшими глазами легли темные полукружья. "Может быть, все-таки позвать врача?" Несколько раз посреди ночи он просыпался от ужасного подозрения – а вдруг дочь ему не сказала всей правды? Вдруг этот негодяй… Нет-нет… Нет!
– Рара… милый… знаешь… – Ирина приподнялась на подушке и развернула хрустящий фантик. Леночка давеча, навещая ее, принесла конфеты и сказала, что их надо есть именно сейчас, в молодости, пока это еще позволительно. А то в старости от них сильно можно поправиться. И мужчины тогда перестанут обращать внимание. – Ирина с наслаждением надкусила мягкий ароматный шоколад. – Я даже благодарна Богу, что так все произошло. Может, если бы не этот случай, я и не узнала бы, что ты… что я… еще нужна тебе, рара, и… дорога!
Рука потянулась к следующей конфете.
– Христос с тобою!
1 2 3 4 5 6