Усевшись под словом "щелкайте"
я, прежде чем воспользоваться советом и начать щелкать, глотнул кефира -
тот оказался вчерашним, если не хуже. Потом, вспомнив слова Почкина,
зашарил глазами по стенам. Первый из плакатов я увидел на стене напротив.
Он гласил:
"Пальцем в солонку? Стой!
Что ты
себе
позволяешь?!
Мало ли где еще
Ты им ковыряешь!"
Поперхнувшись кефиром, я протер очки. Плакат не изменился.
Нормальный, аккуратно нарисованный плакат. Под ним сидели нормальные,
аккуратные девочки из отдела Универсальных Превращений. Девочки ели борщ,
обильно посыпая его солью, и ничуть не смущаясь необходимостью окунать
пальцы в солонку.
Мною овладел исследовательский зуд. Низко пригнувшись над тарелкой,
рассеянно нанизывая на алюминиевую вилку куски лука, печенки и
вермишелины, я смотрел по сторонам.
Над кассовым аппаратом я обнаружил чудесный, прекрасно зарифмованный
плакат на вечную тему: люди и хлеб.
"Мой знакомый по имени Глеб
Повсюду разбрасывал хлеб.
Не знает, наверное, Глеб,
Как трудно дается хлеб."
Перебрав в памяти всех знакомых ребят, я успокоился. Похоже, имелся в
виду не какой-нибудь там конкретный Глеб из НИИЧАВО, а обобщенный негодяй.
Кончиком вилки я извлек из солонки сероватую соль, посыпал вермишель и
быстренько доел. Закончил обед кефиром и пошел к выходу. На дверях меня
ждал третий плакат.
"Уходящий товарищ, ты сыт?
Зря спросил. Это видно на вид.
Администрация."
Слово "Администрация" меня добило. Я остановился, поджидая
кого-нибудь знакомого. Эмоции требовали выхода. Теперь я понимал Володю,
чей графоманский опыт исчерпывался знаменитым двустишием о едущем по
дороге ЗИМе. Разумеется, в нашей столовой работают не магистры, и даже не
бакалавры, а беззаветная любовь заведующего к Флоберу не панацея от
отсутствия вкуса. Самым удивительным было то, что никто не возмущался
этими жуткими виршами! Я вдруг перепугался, вспомнив утреннее приключение
с Колесом Фортуны. Вдруг мы каким-то образом исказили человеческие вкусы,
и теперь ЭТО считается нормальным? И Кристобаль Хозевич одобрительно
кивает, глядя на стихи о Глебе и хлебе...
В дверь проскользнул Юрик Булкин, наш новый сотрудник из отдела
Универсальных Превращений. По профессии он был энтомолог, но ухитрился
увлечься василисками - животными редкими и опасными. Теперь он вел тему:
"О свойстве василисков превращать живое в камень, и о возможности
превращения ими в камень воды". Как я слышал, теме придавалось большое
значение, так как с помощью дрессированных василисков намного упростилось
бы строительство плотин и был бы досрочно выполнен поворот сибирских рек в
Среднюю Азию.
Поймав Юрика за руку, я спросил:
- Слушай, Булкин, ты плакаты на стенах видишь?
- Вижу, - целеустремленно вырываясь сказал Юрик. - Я их сам писал...
Я остолбенел. Юрик слыл бардом, пел под гитару веселые песни, и от
его заявления упрочились мои худшие опасения. Видимо, оценив мою реакцию,
Булкин прервал движение к очереди алчущих пищи сотрудников и разъяснил:
- Меня знакомые ребята-социологи попросили. Они исследование
проводят, "ЧВ" - "Чувство вкуса". Какой процент сотрудников возмутится
этими плакатами за три дня. Нормальный показатель - двадцать пять
процентов.
- А у нас? - успокаиваясь поинтересовался я. - Вытянем норму?
- Тридцать процентов за полдня, - утешил меня Булкин. - И один,
похваливший плакаты.
- Выбегалло, - сказал я.
- Выбегалло, - подтвердил Булкин. - Подошел ко мне и говорит: - "А
ты, эта, значит, написал правильно. Эта, инициативу проявил. На ученом
совете вопрос буду ставить, как почин поддержать".
В глазах Булкина мелькнуло легкое злорадство.
- А ведь поставит, - задумчиво сказал я. - Еще и Модест поддержит, а
остальные решат не связываться... Так что ты готовься, Юрик, пиши плакаты
впрок...
Оставив Юрика в растерянности, я скрылся из столовой. Настроение
улучшилось, кефир весело булькал в желудке, создавая приятную иллюзию
сытости. Навстречу мне по коридору шел У-Янус.
- Янус Полуэктович, - поздоровавшись сказал я ему, - вы вчера просили
сделать расчет... Так он готов, я сейчас пошлю девочек вам занести...
Янус открыл было рот, чтобы спросить, какой именно расчет я для него
делал, но передумал, видимо, решив посмотреть по результату, что я
вычислял. Вместо этого ласково взглянул на меня и сказал:
- Александр Иванович, вы сегодня не засиживайтесь на работе.
Понедельник-понедельником, суббота-субботой, но сегодня-то вторник... да?
Неделя вам предстоит сложная, отдохните.
- Очень сложная? - беспомощно спросил я.
Янус Полуэктович грустно улыбнулся и прошел в столовую. А я
отправился в электронный зал в дурном расположении духа. Директор не
злоупотреблял возможностью предсказывать будущее, и очень редко ее
демонстрировал.

Ушел я с работы, когда еще и семи не было. То ли таинственное
предупреждение У-Януса сказалось, то ли захотелось посмотреть свежую серию
"Знатоков" по телевизору, сам не пойму.
Для очистки совести я сотворил двух дублей. Одного - заканчивать на
"Алдане" расчет задачи для Почкина, а другого - присматривать, чтобы
первый не отлынивал. Есть у меня такая нехорошая черта - мое настроение в
момент создания дубля очень легко этому дублю передается. Из института я
выбрался тихонько, стараясь не попадаться ребятам на глаза. Но на улице
настроение быстро улучшилось. Был легкий морозец. Девушки, попадающиеся
мне навстречу, весело смеялись, обсуждая переменчивую соловецкую погоду и
свежие сплетни. Компания ребят с рыбзавода имени Садко прошла навстречу,
что-то весело напевая под гитару и явно направляясь к ближайшему кафе. На
мгновение мне тоже захотелось устроить маленький загул, выпить легкого
болгарского винца "Монастырская изба", что недавно завезли в Соловец, или
даже дернуть сто грамм грузинского коньячка под бутерброд с балыком. Но я
вовремя сообразил, что в кармане лишь рубль, зарплата будет в четверг, а
Володя мне пятерку завтра никак не отдаст. Пообещав той части своего
сознания, что требовала разгульного образа жизни, реванш в субботу, я
направился в столовую номер 11, где можно было перехватить чего-нибудь на
ужин. Хмурая старушка-уборщица уже бродила между столами со шваброй,
намекая на скорое закрытие столовой. Но я все же успел встать в хвост
маленькой очереди и нахватать с подноса теплых пирожков. Возле кассы меня
поджидала еще одна удача - из недр столовой вынесли остаток молочного, и я
разжился сырком с изюмом и бутылкой кефира.
Обедневший ровно наполовину, но отягощенный грузом продуктов в
авоське, я быстрым шагом направился к общежитию. Морозец крепчал, и
пирожки, утратив остатки тепла, стали гулко постукивать друг о друга,
когда я, потрясая перед лицом вахтерши пропуском, вбежал в вестибюль.
По пути в комнату я забежал на кухню. Там, конечно, никого еще не
было. Может быть, на всем этаже я был один, остальные еще сидели в
институте. Ставя на плиту чайник, я тщетно боролся с чувством стыда.
Нет, и что на меня сегодня накатило?
Я открыл свою комнату, включил свет и собрался было уже выгрузить
продукты на стол, когда за спиной что-то гулко хлопнуло. Обернувшись, я
увидел Корнеева. Корнеев был подозрительно тих и печален. Он парил в
воздухе возле стены, яростными рывками выдирая застрявший в штукатурке
каблук.
Злорадно подумав, что и у магистров не всегда удачно получается
трансгрессироваться, я все же подошел к Витьке, схватил его за плечи и
потащил. Витька сопел, колотя свободной ногой по стене. Наконец штукатурка
не выдержала, и мы полетели на пол.
- Какой ты неуклюжий, Сашка, - вздохнул Корнеев, вставая и поглядывая
на стену. В штукатурке зияла круглая дыра.
От возмущения я поперхнулся, но все же сказал:
- Завтра заделаешь!
- А что? Могу и сейчас... - Витька взмахнул было руками, но под моим
укоризненным взглядом слегка смутился и заклинания не произнес.
- По-нормальному заделаешь, - объяснил я. - Возьмешь в институте
цемента, песочка, и...
- Ладно, - сдался Витька. - Ретроград ты, Привалов... О! Пирожки! Это
ты угадал.
Он уселся за стол, вытряс авоську. Подумал, протянув руку, вытащил из
воздуха кипящий чайник, но заколебался:
- Эй, а может ты его хотел так принести... по-нормальному?
Махнув рукой, я уселся рядом. Спросил:
- Что ты так рано-то?
- А ты?
- Меня Янус напугал. Сказал, что...
- Неделя тяжелая будет, - кивнул Корнеев. - Во-во.
- И тебе тоже?
Витька мрачно откусил половину пирожка. Спросил:
- Чего он темнит, а, Привалов? Может уже про Колесо узнал?
- Не исключено.
- Скандал... - радостно сказал Корнеев. - Нет, не похоже. Сашка,
может, нас на овощную базу отправляют?
С минуту мы обдумывали и эту версию. Но все же решили, что по такому
мелкому поводу директор нас запугивать не стал бы.
- Ладно, нечего гадать, - первым сдался Корнеев. - Слушай, я вот что
подумал - с Колесом...
- Ну? - содрогнувшись спросил я.
- А если его остановить, когда все люди на Земле счастливы? Когда
всем - везет?
- Здорово, - признал я. - Вот только - когда? Разве так бывает?
- Ну, если объявить всему миру, что... э... в двенадцать ноль-ноль по
Гринвичу, например, всем надо быть счастливыми и удачливыми.
Пришлось покрутить пальцем у виска. Корнеев фыркнул.
- Что смеешься? Ну немножко-то можно потерпеть? Сесть с хорошей
книжкой у окна, смотреть на красивых девушек. Или собраться большими
компаниями, комплименты друг другу говорить, подарки делать!
- А тебя в этот момент комар укусит. Или у соседа труба лопнет, и
потолок зальет.
- Полагаешь - никак? - серьезно спросил Витька.
- Угу. Нереально. Обязательно кому-нибудь да не повезет.
- Потерпели бы ради большинства! - уже отступая высказался Корнеев. -
Такая идея славная!
- Глупая твоя идея, Витька.
- Ладно. Допускаю - преждевременная! - Корнеев выхватил из-под моих
пальцев последний пирожок и в запале помахал им перед моим лицом. Я с
трудом удержался от того, чтобы облизнуться. - А если - не сейчас? Через
десять лет, через двадцать? Когда уж точно можно будет добиться всеобщего
счастья?
- А зачем тогда еще и Колесо останавливать? Масло масляным делать?
Знаешь... если уж люди станут счастливы, то мелкое невезение их не
расстроит.
Это был еще тот удар! Корнеев запнулся на полуслове, глотнул воздуха
и скис. Положил пирожок на стол, поднялся, и, смерив меня обиженным
взглядом, провалился на первый этаж.
- Витька, брось дурить, - позвал я. Но Корнеев не появился.
Обиделся...
Вздохнув, я налил себе хорошего, грузинского чая. Съел оставшийся
пирожок и пошел в холл. Телевизор был выключен... значит точно, один я на
этаже. Включив новенький "Огонек" и устроившись на продавленном кресле, я
приготовился наслаждаться зрелищами.
Но знатоки меня разочаровали. Минут двадцать я смотрел, как
Знаменский с Томиным расследовали кражу двух рулонов ситца на фабрике.
Вроде бы всем уже было ясно, что главная воровка - замдиректора по
хозяйственной части, женщина умная, но с большими пережитками в сознании,
однако знатоки упорно это не замечали. Сообразив, что поймут они это лишь
к концу второй серии, я тихонько выбрался из кресла, выключил телевизор,
сполоснул кефирную бутылку и отправился спать.
Минут двадцать я честно пытался заснуть. Считал в двоичном коде от
нуля до тысячи, вспоминал всякие забавные, хорошие истории, случавшиеся в
институте на моей памяти - как Ойра-Ойра помогал Магнусу Федоровичу
испытывать джинсы-невидимки, и какой конфуз из этого вышел, или как
Кристобаль Хозевич решил-таки на "Алдане" принципиально нерешаемую задачу,
но результат оказался принципиально непостижимым...
Подумав об "Алдане" и двух своих неумело сделанных дублях, шатающихся
сейчас возле пульта, я загрустил. Они Володьке насчитают... так насчитают,
что извиняться устану. А ведь можно часам к десяти все закончить, а потом
повозиться в свое удовольствие...
Додумывая эту мысль, я поймал себя на том, что уже не лежу в кровати,
а приплясываю посреди темной комнаты, одеваясь. Ну и ладно. Нечего
бездельничать. Не запугает меня Янус...

...Вахтерша приоткрыла окошечко, когда я сбежал в вестибюль, и с
легкой надеждой спросила:
- В кино пошел, Саша?
- Нет, на работу... забежать надо на минутку... - виновато ответил я.
Вахтерша наша, Лидия Петровна, словно поставила своей основной целью
следить за соблюдением трудового законодательства сотрудниками института.
На улице было холодно и пустынно. Чтобы не замерзнуть, я пробежался
до института и влетел в двери так энергично, что какой-то домовой,
вытирающий пыль с прикованного у двери скелета, испуганно шарахнулся в
сторону, а скелет попытался зажмуриться. Мне стало немножко стыдно, и я
перешел на шаг. Работа кипела вовсю. По второму этажу десяток лаборантов
тащили самое настоящее бревно, облепив его, словно муравьи спичку. Я
секунду постоял, соображая, не нужна ли ребятам помощь, как они собираются
протащить бревно в узкую дверь, и зачем им это самое бревно нужно. Но
лаборанты были такими шумными и энергичными, что я не рискнул вмешиваться
и пошел к себе, на четвертый. У дверей электронного зала я секунду
постоял, вслушиваясь, потом резко вошел. Как ни странно, все было в полном
порядке. Первый дубль сидел за столом и что-то писал на бумажке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9