... Похоже, что самого волокли в бессознанке, как и его жену, а теперь к фирме пристанут с выкупом.
Они вдвоем тихо вошли в квартиру: Касьян впереди, Елена, прячась за его спиной.
Он остановился, чутко вслушиваясь в тишину, - но ни шороха, ни дуновения не было здесь, - мертвая тишина.
Касьян, правда, ещё обезопасился, - рывком открыл дверь в комнату, где совсем недавно беседовали они с полковником, - никого.
Елена как вошла, так и стала у порога, прижав руку ко рту.
Было от чего почувствовать себя неуютно!
Все происходило, возможно, так, как и с Кикой: мебель сдвинута, стул разломан, будто им что-то разбивали или кого-то били, стекло в баре разбито, кусок валяется на полу, и, что самое интересное, отсутствует шикарный текинский ковер, ранее расстеленный на полу. Гардероб распахнут, там ничего нет, кроме старого пиджака и древней нейлоновой пожелтевшей рубахи, сползшей с плечиков. ... Наверное, баб в этой компашке нет, подумал Касьян, у Кики взяли бы все, а сколько у неё барахла осталось! А тут все прибрали. Тонкач ты, Лужнев, довольно горько посмеялся над собой Касьян, какой ход мысли - закачаешься.
Он взглянул на Елену.
Та стояла с расширенными то ли от ужаса, то ли от любопытства глазами.
Касьян отвернулся, и взгляд его тут же упал на зеленоватую бумажку, в тени на полу. Да, там лежала зеленая бумажка стоимостью в пятьдесят долларов, по-нашенски - "зеленых"...
Касьян взял "зеленуху" за хвостик. - Видите? - спросил он Елену.
Та со страхом кивнула. - Видимо, - Касьян решил развить тему, - у полковника были ещё денежки, и он их под нажимом отдал. Сам отдал.
Но тут он вспомнил, что Елена ничего не знает ни о вымогательстве, ни о варианте с выкупом... И не надо ей знать. А он развыступался, решил блеснуть перед "народом".
Касьян ещё раз осмотрел квартиру, но ничего, стоящего внимания, больше не нашел. Однако находка его была знаменательна: у полковника, как Касьян и думал, оставались денежки. "Те" решили добрать? Кика от ужаса раскололась?.. Что есть у полковника местечко, которое он, естественно, не открыл следователю, зато пришлось открыть "им". Идиот полковник боялся приезда Касьяна, а идиот Касьян не приехал сюда вовремя.
Вот и имеет на свою голову приключение! Полковника замочили... а зачем? Зачем-зачем, даст портреты или приметы, а может, он вообще этих людей знает! Но зачем утянули труп, если это труп?.. ... Что-то "этим" от полковника надо было еще. Ведь он - вице-президент компании "МАКГОР" (Макеев - президент, Гордеев вице...), которая бес знает чем занимается. Считается, - новыми технологиями. А занимаются они, скорее всего, делами стремными.
Примчалась бригада. Шумная и развеселая.
Касьян давно заметил, что чем ужаснее и сложнее преступление, тем веселее и бойчее становится следственная, - явная самозащита организма. Блокировка психики.
И началась рутинная следственная работа: разговоры, детальный осмотр квартиры и т.п. и т.д.
Елену спровадили быстро и немного покидали друг другу вопросы без ответов. Потом скоро собрались и, совершив ряд формальностей по поводу квартиры, отбыли, не видя, естественно, с каким выражением лица глядела на них Елена в свой дверной глазок.
Это были не злоба и не обида, а некое торжество, даже улыбка присутствовала, которая как бы говорила: вы со мною кое-как, и я с вами так же. "Ничего вы от меня не узнаете, а могли бы!"
Последнее она произнесла вслух.
Касьян ехал домой. Пошел первый в этом году снег, да такой, что "дворники" еле с ним справлялись. Это раздражало, а скорее раздражало то, что Касьян был жутко не доволен.
Всем. В первую очередь - собой.
И что-то гвоздило в черепной коробочке, что-то пыталось проклюнуться как птенчик сквозь скорлупу...
Не проклюнулось. Скорлупа была пока ещё очень крепкой.
Часть первая. Владимир Николаевич
Последнее время у Владимира Николаевича Косухина было препоганейшее настроение, особенно после смерти тетки.
Хотя сама теткина кончина не расстроила его нисколько, а даже как-то взбодрила временно: наконец-то он остался один и перестал быть предметом забот и такого жестокого любовного внимания, что он просто изнемогал под этим гнетом.
Но, оставшись один, он как начал веселиться, так и закончил, потому что понял окончательно, что денег у него практически нет, - скажите, что может иметь простой фотограф в непрестижном фотоателье?
Тетка же всегда что-то откуда-то выгребала, и Вовчик был абсолютно уверен, что когда-нибудь разбогатеет, - на это намекала его тетка, весело и хитро.
Вообще, его тетка была из людей веселых: все её смешило, надо всем она насмешничала, даже над своим племянником, которого любила, как только могла.
Она всегда, сколько помнил Вовчик, была ужасно толстая, просто пузырь, но, как и пузырь, - легкая. Могла носиться по городу, по магазинам, могла сорваться и полететь в театр на какой-нибудь престижный спектакль ничто её не утомляло и, казалось, она проживет двести лет, она сама так считала и потому, намекая о каких-то своих денежных запасах, завещание составлять не торопилась, говорила, что с этим успеется.
А вот не успелось.
Ушла в магазин, купить что-то к дню рождения любимого племянника, единственного родного человека в этом мире, - и со своими скоростями попала под машину.
Когда Владимир Николаевич узнал об этом, тут-то и взвеселился, думая, что быстро найдет её деньги и перестанет, наконец, быть "мальчиком-колокольчиком", хотя к этому печальному для тетки дню ему стукнуло тридцать шесть лет.
Но скоро испортилось у него настроение.
И надолго.
Однако все по порядку.
Итак, Владимир Николаевич, похоронив тетку, стал искать деньги, но... Но ничего не нашел. Даже сберкнижки у тетки не оказалось.
И вот тут он и загрустил.
Коммунальная квартира, - где у них было две смежные комнаты, в которой ещё жили две семьи (квартира была сама по себе огромная, пятикомнатная), постепенно расселялась: приходили какие-то крутые мальчишечки в кожанах до пят и обещали каждому по квартире. Эта нужна была мальчатам, как они говорили, - для офиса.
Владимиру Николаевичу они вежливо предложили однокомнатную, но в далеком районе (у них-то был самый центр - на Цветном бульваре...), и он достаточно холодно отказался.
Мальчонки тоже остались недовольны, - он их задерживал.
Но Владимир Николаевич уступать не хотел - однокомнатная ему была ни к чему, да ещё далеко. Тем более, что в голове у него давно зрела идейка, ещё при тетке, когда он мечтал о будущем богатстве...
С мальчатами пошла какая-то неприятная напряженка.
Это было, скажем прямо, страшновато.
Они ему доказывали уже довольно злобно, что для одного шикарная однокомнатная, где-нибудь в районе Митино, - просто мечта, а он упорно отказывался.
Тогда тот, что постарше, предложил В.Н. двухкомнатную, но с приплатой от Владимира Николаевича (ребята знали его тетку, они при ней ещё начали хаживать сюда и, конечно, собрали нужные сведения, а соседи предполагали, что тетка не из бедных. И про В.Н. шутили - наш богатенький женишок!).
В.Н. небрежно ответил, что подумает.
На том они на некоторое (очень короткое, это В.Н. понимал) время расстались.
А он впал в тяжелейшую тоску: значит, все! Ни тебе приличного жилья, ни приличной жизни, не говоря уже об его ИДЕЕ, которую он вынашивал с тех пор, как наступила свобода. Денег нет.
И ещё раздражали его предположения о женитьбе.
Дело в том, что у Владимира Николаевича, а ранее Вовчика, никогда не было девушки, девочки, женщины...
Почему?
Он этого объяснить не мог даже самому себе. Боялся женщин? Скорее всего... И скорее всего из-за случая в его отрочестве.
Тетка каждое лето отправляла его в пионерский спортлагерь, чтобы он поздоровел и подрос.
В тот год ему исполнилось тринадцать, и по ночам он уже ощущал, как поднимается во сне его плоть и разряжается липкой жидкостью, это было противно, то есть сама жидкость, а вот ощущение само по себе отдельно, было необыкновенным, - сладко болезненным.
Иногда, дожидаясь этого состояния и не зная, как его призвать, он начинал трогать свое орудие продления рода руками, пугаясь до пота этих своих действий, которые, он знал, были запретными и непристойными.
Так вот, было ему тринадцать, и он находился очередной раз в пионерском спортлагере.
Он был симпатяга: синеглазый, с темными прямыми, густыми и сыпучими волосами, длинноватым носом и бледным, не болезненно-бледными, а прекрасно бледным цветом лица, - изысканным, аристократическим, хотя откуда ему, аристократизму, было взяться?
Многие девчонки в лагере клали глаз, как говорится, на Вовчика, особенно Тоська, которой было уже пятнадцать, и считалась она первой красавицей (видимо, потому, что у неё было все, что должно быть у настоящей женщины: большие груди, плотная круглая попка, длинные белокурые волосы, кучерявость под мышками и красные пухлые губы, которые Тоська за неимением губной помады все время облизывала).
Тоська была выше Вовчика, росточком он не вышел (так и остался...), но это не мешало ей к нему вязаться и томно хихикать вслед.
И на "мужском" совете было решено, что Вовчик должен Тоську трахнуть, раз она сама на это нарывается. - Когда она ко мне приставала, - сказал их главарь Костыль (почеловечески - Костя), - я долго не думал, зазвал её в палатку после отбоя, Семке велел уши ватой заткнуть и трахнул.
Она не девушка, все знает, - и Костыль эффектно пустил дым из сигареты кольцами.
Вовчик испугался до дрожи. Он тоже все знал, но при отсутствии девчонки, девушки, женщины... Не говорить же об этом ребятам! Наверное, никто из них не занимается "этим" (теперь он знал, что "это" называется онанизм)!
Поэтому он усмехнулся, чтобы не видели, как он испугался, и нарочито лениво спросил, - на когда её звать-то? - На когда хочешь, - ответил Костыль. - У тебя ведь первая будет? - спросил он безо всякой подначки.
Вовчик хотел соврать, но слишком уважал Костыля, потому и, покраснев до маковки, только кивнул: да.
Дело сварганилось быстро: Вовчик, понукаемый своей кодлой, которая по пятам ходила за ним, подошел к Тоське и, будто ухаясь в холодную воду, промямлил: Тось, приходи ко мне вечером, мне винишка достали...
Винишко организовал тот же Костыль, у него везде были знакомства и даже в сельмаге, где торговала бойкая девка Зойка.
Тоська по обыкновению облизнула губы, выпятила их и спросила капризно. - А шекалат будет? Я шекалат до обалдения люблю. - Будет, - совсем упавшим голосом заверил Вовчик, хотя абсолютно не представлял себе - откуда возьмется шоколад.
Но Тоськины претензии на "шекалате" не окончились, она посмотрела на Вовчика искоса и снова капризно протянула. - А музычка у тебя есть?
Честно говоря, Вовчику хотелось свалить от этой противной девчонки, которая, видимо, решила, что он в неё влюбился, а она сто лет ему была не нужна. Откуда он ей ещё музычку доставать будет?.. Чего ребята к нему привязались? Наверное, думают, что ему сильно хочется, а ему...
Молчание Вовчика Тоське не понравилось, она вовсе не собиралась отказываться от свидания, мальчишка красивенький, и к ней не ровно дышит, поэтому, поняв, что подзагнула, Тоська сказала уже не лениво. - Ладно, есть у меня маг маленький, и битлы есть, я принесу.
Конфеты притаранил от кого-то Славчик, сосед Вовчика по палатке.
Все очень интересовались вступлением Вовчика в мужское сословие и спорили друг с другом: получится, не получится.
Заткнул всех Костыль, он сказал, подумаешь, бабу трахнуть, да если она ещё хочет. Получиться, ещё как!
Но всеведущий Костыль ошибся. Ничего у Вовчика не получилось, и не получилось больше никогда.
Тоська явилась, припозднясь, так как считала, что "порядочная девушка" на свидание обязана опаздывать.
Славчик давно ушел в кусты с одеялом и подушкой (пионервожатые выпивали в своем домишке, и оттуда неслись крики и песни), а Вовчик был напряжен до предела.
Начало было нудным: Тоська лопала конфеты, все время перематывала пленку "на самую любимую" - "Мишел, май белл", которую он слушать уже не мог и, видно, ждала начала от Вовчика, а он, злясь и потея от злости, мучительно придумывал, - о чем бы с ней поговорить.
Но тут она взяла инициативу в свои толстенькие, крепкие, красноватые от полнокровия ручки. - Ну, наша вожатиха дает...
И стала длинно рассказывать, как их вожатиха бегает за физруком, а тот плюет на неё с высокого дерева...
Вдруг Вовчик жутко захотел в туалет. Видимо, от волнения. - Я сейчас, - буркнул он и опрометью выскочил из палатки. А когда вернулся, то увидел незабываемое зрелище: Тоська лежала на раскладушке, расстегнув халатик, под которым ничего не было, и оглаживала свои здоровые груди... Полбутылки вина уже не было.
Она посмотрела на него пьяно-туманным взором и сказала. - Ну, давай, а? А то мне идти, вон уж светает...
Когда Вовчик увидел все, он поначалу как-то сильно возбудился и почувствовал, что у него "встал".
Тоська это тоже заметила и хихикнула. - Сам маленький, а вон он какой большой, - и, раздвинув ноги, томно прошептала: ну, иди...
Вовчик, трясясь, стащил треники и попер на Тоську.
Она сама завалила его на себя, и он долго тыкался, как слепой кутенок, пока Тоська не сделала все, как надо, своей крепенькой, бестрепетной ручкой и только было заохала, как у Вовчика все исчезло.
Будто и не было никогда этого большого красного красавца, готового на подвиг.
Тоська двинулась и недовольно промычала. - Ну, ты чего? - Откуда я знаю, - чего?.. - мог бы ответить Вовчик, но вслух сказал, - я сейчас, Тось...
На что Тоська снова промычала. - Скорее, а то сгорю...
Но Вовчик каким-то десятым-двадцатым чувством, - скорее ощущением понимал, что ничего у него не получиться...
Почему?
Он не знал. Просто чувствовал, что ему не нравится потное горячее толстое тело Тоськи, её огромные груди с твердыми теперь шероховатыми сосками, - не нравится все...
Как было хорошо, когда он был один и даже, когда только увидел голую развалившуюся напоказ Тоську...
А вот когда надо было что-то делать с ней - ему и не хотелось, и было противно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38