И рычит по-страшному, и лает по-зверски…
— Это он может, — поддакивает жена.
— И вот, несмотря на все это, он может быть и благородным…
— Каким же образом?
— А вот каким! Уж если он отдаст кость мне, то больше никогда не вспомнит о том, что отдал.
— К чему это ты клонишь? — опять насторожилась она.
Я молчу и все свое внимание сосредотачиваю на еде. Я и так уже сказал достаточно много.
— Это ты к тому говоришь, — взволнованно восклицает супруга, — чтобы я не требовала от тебя отчет!
Я еще ниже наклоняюсь над тарелкой. А она, жена, конечно, а не тарелка, начинает набирать обороты.
— Если пес не понимает цены котлетам и деньгам, то ты должен знать их цену. У тебя же, наверное, более высокий интеллект, чем у твоего друга.
И она омрачает всю радость нашей встречи одним-единственным вопросом:
— Где деньги, которые я тебе давала?
Ах, как это гадко! Зачем люди придумали деньги и в дополнение к ним еще и супружескую жизнь, которая, естественно, невозможна без денег?!
— На юге остались, — виновато бормочу я. — Не таскать же их взад-вперед с собой.
— Не черт и носил тебя туда! — кричит она гневно, и ее глаза сверкают, как у Кирши, когда я отнимаю у него кость.
— Откуда я мог знать, что там все так дорого… Там теперь одни девки только дешевые.
— С этим дураком невозможно нормально разговаривать! При чем тут девки, когда мы речь ведем о деньгах!
— Совершенно ни при чем, — охотно соглашаюсь я. — Потому ни с чем и приехал.
— А другие мужья без подарка не возвращаются!
И ушла со слезами на глазах.
Мы остались вдвоем на кухне. Милый пес Кирша с превеликим удовольствием доедает свое лакомство, и плевать ему на грубую выходку хозяйки. А у меня пропал аппетит. А как спешил! Как спешил долететь. И деньги-то у нее я на подарок для нее же просил, а не для того, чтобы чем-нибудь одарить по прибытии. А приехал ни с чем и, оказывается, только собаке и нужен, да и то потому, что пес мой не знает цены деньгам, но умеет, как и всякая собака, бескорыстно любить вкусные домашние котлеты.
* * *
Я смотрю на Гелию с восхищением. Она видит, что я смотрю на нее, но еще пока что не видит моего восхищения. Между нами пока что еще большое расстояние. Но мы с Киршей идем на сближение. Мы только что вышли на улицу, которая ведет к поляне для выгула собак, и вышагиваем степенно и важно. И как знать, может быть, Гелия ждет меня и ждет не первый день. А я, мерзавец, пока готовил себя к занятиям с Кирюшей, ни разу о ней не вспомнил. А вот теперь думаю: зачем это наши дурни так далеко ездят в поисках приключений на свою задницу? Приключений хватит и дома, надо только завести собаку.
Я уже ничуть не жалею, что вместе с перелетными птицами вернулся домой. Да, конечно, если действовать с умом, то и дома можно не скучать. Вон она какая новгородская красавица! И стоит одна-одинешенька. И ничего не стоит. Все у нее бесплатно. А как глаза щурит! И за это тоже платить не надо… деньгами.
Я не спеша, стараясь не уронить своего достоинства, подхожу к одинокой женщине, которой ужасно одиноко уже и со своей собакой.
Ах, весна благотворно действует не только на мужчин!
— Что-то долго не было видно вас? — говорит она мне.
Я вижу в ее глазах грусть. Ах, если бы знать, по ком грустит это одинокое чудо природы!? Я слышу в ее голосе обиду… и не сомневаюсь: она обижается на меня, на мое невнимание к ней.
— На юг ездил, — небрежно говорю я, с нежностью глядя в чистенькое, беленькое, совсем еще девчоночье личико.
Она вскидывает вверх черно-рыжие брови. Она их не красит и правильно делает. Они у нее и без того красивые. А на юге все девки — размалеванные.
— Не люблю юг! — произносит она задумчиво, видно, что-то вспоминая из своих южных приключений. — Там все какое-то дешевое.
— Наоборот! — весело возражаю я. — Там все страшно дорогое, особенно — награды дорого даются.
Она не спорит. Она только загадочно улыбается. Какая все-таки очаровательная женщина, эта Гелия. И кажется, мы начинаем понимать друг друга.
Мне почему-то стало неловко смотреть ей глаза. Беспричинное и странное смущение. В моем-то возрасте. Я перевожу взгляд на собак… Они всецело поглощены собой. Им никто не мешает. Они чувствуют себя совершенно свободно везде и даже при своих хозяевах. Такая вот у них собачья натура. И только на поводке они теряют свое собачье чувство свободы.
А у нас, кажется, намечаются, как сейчас говорят, точки соприкосновения… Ах, побольше бы этих точек! Соприкоснуться бы всем телом. Тьфу, какая мерзость приходит на ум.
* * *
Мы с Кирюшей стали все позже и позже возвращаться с вечерних прогулок. А жена стала все чаще и чаще посматривать на меня с подозрением.
— Что-то ты уж больно счастливым выглядишь? — сказала она однажды.
— А с чего это мне печалиться? — безмятежно улыбнулся я. На улице весна! Смотришь, как к жизни все тянется, и самому жить хочется.
— А мне, думаешь, жить не хочется?
— С чего это такие разговоры? — удивляюсь я. — И дурак знает, что женщины живут дольше мужчин на одну собачью жизнь. Такая вот у нас неутешительная статистика.
— Что это за жизнь?! Все дома и дома. Даже на собачью такая жизнь не похожа. Вот ты с ним по три раза в сутки гуляешь, а вечера вообще неизвестно, где проводишь. — На ее глаза наворачиваются слезы. — Меня тоже стадо тянуть на улицу. Ты мог бы и меня пригласить, когда вечером вы идете на прогулку.
— Так вот к чему она затеяла весь этот разговор!
— Да ты хоть соображаешь, что говоришь-то? — вознегодовал я. Ты хоть знаешь, что мы с ним ходим где попало? А с тобой так не погуляешь — у тебя туфли!
— Я могу и без туфель.
Я громко расхохотался. Нарочно — очень громко, чтобы она поняла, какую глупость сморозила.
— Ну ты даешь! — На моих глазах выступили слезы. Она думает, во всяком случае, она должна думать, что слезы на моих глазах — от веселого смеха. — Ты, что же, собираешься, как Кирюша, босиком гулять?
А ведь мы и по траве мокрой ходим, и по лужам грязным топаем. И в дождь, и в снег. В любую, как видишь, погоду. 0, женское недомыслие! я в отчаянье схватился за голову.
— Да ты не переживай! — ласково улыбнулась супруга. — Я сапоги обую, те самые, в которых на картошку езжу.
У меня все поплыло перед глазами. До чего же она смышленая! Я сник. И если не уронил голову на грудь, то только потому, что лежал на диване вместе с любимой собакой.
— Ну, если так… — беспомощно пробормотал я.
— Конечно, так! — радостно воскликнула жена и, скинув тапочки, полезла на антресоли за своими сапогами.
— Не спеши, — остановил я ее. — Погода стоит ясная и теплая.
Снега и дождя не предвидится… Можно и так.
— Босиком? — обернулась она со счастливым видом.
Я закатываю глаза к потолку. Господи, за что мне такое наказание?! И дома, и теперь вот еще и на улице… А там весна, и все такое, что обычно творят люди на глазах остального мира, просыпаясь от зимней спячки. Спросонья, так сказать. И уж теперь-то, на коротком поводке, ничего не сотворишь. Увы, такова супружеская жизнь. Если бы я знал, что она — такая, да я в жизнь не женился бы.
* * *
Как я предполагал, так оно и получилось. Не успели мы втроем выйти из дома, как за нами увязался какой-то шкет.
— Это ваша собака? — спросил он у меня, показывая рукой на Кира.
Вопрос показался мне невинным, и я с готовностью ответил:
— Моя?
— А почему вы ведете ее на поводке, если она ваша?
И этот вопрос показался мне вполне резонным, и на него я ответил охотно:
— Чтобы под машину не попала.
— А вы знаете мое маму, тетю Лену!
Только дети могут так легко менять направление разговора и при этом совершенно не задумываться над тем, что они утверждают и при ком.
Я искоса глянул на супругу. Всем своим видом она показывала полное безразличие к моему диалогу с недозревшим балбесом. Но годы супружеской жизни для меня не прошли даром. Я не сомневался, мозг моей половины сейчас работал, не боясь перегрева, и с огромной нагрузкой. Она лихорадочно вспоминала, каких Лен, черт бы их всех побрал, я знаю и не знаю. И если не остановить ее вовремя, она наверняка вычислит какую-нибудь бабенку и замкнет эту тетю на мне. А мы только вышли из дома, нам бы гулять еще и гулять… с хорошим настроением и в такую-то вот хорошую погоду. Хотел бы я знать, откуда появляются на свет божий такие засранцы?
Я хмуро смотрю на бойкого малолетнего нахала.
— Никакой тети Лены я не знаю!
— Нет знаете! — настаивает он. — Вы все время здоровкаетесь с ней.
— Ни с кем я не здороваюсь! — в отчаянье кричу я и нервно улыбаюсь жене.
— Вы человек вежливый и не отпирайтесь. Она мне сама об этом говорила и даже говорила, как вашу собаку зовут, только я вот запамятовал.
— Кирюша это! — быстро сообщаю я малолетнему придурку кличку своего друга, надеясь, что хоть после этого он от меня отвяжется.
Так и получилось, — Ах, да-да! Теперь буду знать! — обрадованно воскликнул он и страшно довольный побежал по своим делам. Я шел ни жив, ни мертв, боясь глянуть на жену.
— Это что еще за тетя Лена, с которой ты все время здоровкаешься? холодно спросила она.
Ума не приложу! — недоуменно пожал я плечами. — Похоже, ему только и нужно было узнать кличку собаки.
— Он мог бы спросить об этом без всяких хитростей.
— Так бы я ему и ответил тогда.
— Почему?
С души как камень свалился. Она переключилась на предрассудки собаководов, и тетя Лена отошла в ее сознании на второй план. На задний, так сказать, и отложилась где-то там, в подсознании.
Дышать стало легче. Я сразу почувствовал свежесть и прохладу весеннего вечернего воздуха. Вдохнув с облегчением всей грудью, я начал бодро объяснять:
— Потому что владельцы собак клички своих питомцев всем подряд не говорят…
И в это время увидел Гелию…
Бог, решив сделать человека несчастным создал женщину. И это мое наказание вместе со своей Эльдорадой шло навстречу нам и улыбалось мне. Так улыбаются при встрече только одни идиоты или только самые что ни на есть закадычные друзья. Но я не относил ее ни к тем, ни к другим. И когда мы до этого встречались, то флиртовали не столько сами, сколько наши собаки, и наш флирт скорее был продолжением их флирта. И она была просто моей знакомой, и наше знакомство было крайне поверхностным, и оно уж никак не давало ей права так улыбаться мне при моей жене.
Я надулся и принял крайне серьезный и жуткий вид, надеясь, что по моему виду она догадается пройти мимо, как будто бы мы и не знаем друг друга.
Но тут опять уместно будет вспомнить творца, который выгнал женщину из рая, за ее нерайские наклонности, и повторю знакомую всем истину: наделив женщину красотой, он, как правило, обделяет ее умом.
Она сияла, как и Эльда. Но Эльда — собака и ничего не смыслит в человеческих отношениях. И Эльда махала хвостом не мне, а Киру. А хозяйка так изысканно раскланялась со мной и таким одарила взглядом, что нам обоим с женой сразу стало ясно: теперь вдвоем с Кирюшей я долго не смогу гулять.
Прощай свобода! И ты, Гелия, тоже прощай! Конец нашему диалогу! А ведь он только было стал налаживаться!
— Может, ты еще скажешь, что и эту Дуняшу не знаешь? — насмешливо кося глаза на меня, спросила супруга, когда Гелия продефилировала мимо нас.
Ни овчарку, ни ее хозяйку Дуняшей не звали. Я удивленно воскликнул:
— О чем ты? И что еще за Дуняша?
Мое удивление получилось на редкость искренним, и это смутило немного жену.
— Ну, вот та самая, которая только что прошла.
И потому, как она это сказала, я понял, она не совсем уверена в том, что говорит, и воспрянул духом. Может быть, еще не все было потеряно, и, может быть, еще оставался шанс на личную свободу.
— Бог ты мой! — воскликнул я безмятежно. — Да тут всякие ходят. И с собаками, и без собак. Это же улица!
Но сомнение в глазах жены не исчезает.
— А что же тогда Кирюша так рвался к ее собаке?
— Кобель он и есть кобель! — охотно стал объяснять я, полагая, что жена задала мне самый простой и самый бесхитростный вопрос из множества тех, что сейчас смущали ее ум, и меньше всего относящийся ко мне. — Он за каждой сучкой готов бежать! Поэтому я и держу его на поводке.
— Видишь, какой развратник. — Супруга задумчиво качает головой. — Выходит, без присмотра его никак нельзя пускать гулять.
— Никак! — я решительно подтверждаю ее мысль. — За кобелем особый присмотр нужен. У него темперамент о-го-го! И нюх на дам хороший. Убежать может и по следу! А потом ищи ветра в поле.
— Как бабник, который от каждой юбки балдеет, — говорит наша хозяйка, с нежностью глядя на Кира. — Теперь и я систематически гулять стану с вами… Так надежнее будет.
Вот когда она окончательно поставила на моей свободе крест.
У попов он — символ веры, а мне уже и надеяться не на что. Я слишком испереживался за время нашей прогулки, утратил бдительность и забыл, что когда ты говоришь о своей собаке, то, в общем-то, говоришь сам о себе.
Часть третья

* * *
Вот мы все о свободе печемся. При царе стали большевиками, при коммунистах в диссиденты подались, при демократах в красно-коричневых начали перекрашиваться…
Да, мужики — страшно свободолюбивый народ. Но мало кто из нас пытался вырваться из-под каблука доморощенного сатрапа. А те жалкие единицы, которые осмеливаются на такое безумство, как правило спиваются и кончают жизнь на помойках, среди отбросов человечества. И в любом случае, даже в самом лучшем, за освобождение от уз Гименея нашему брату приходится платить цену куда более высокую, чем какие-то жалкие алименты. Поэтому самые мудрые из нас и не рыпаются, тихой сапой несут свой гименеев крест.
И я давно пришел к выводу, что как не крути, а свобода, особенно та, к которой нас тянет, всего-навсего — блеф!
И не стоит попусту растрачивать нервную энергию и разрушать одну семью, чтобы из одной кабалы попасть в другую, или умереть среди отбросов человечества. На помойке, значит.
Вот только у моря самые умные из нас позволяют себе расслабиться, как бы раскрепоститься на время.
И меня с новой страшной силой потянуло к морю.
Но не всегда мои желания соответствуют моим возможностям.
И потом, чем Ильмень не море!
Я забрел на Скит. Встал в тени старых сосен и задумчиво смотрю туда, где небо сходится с водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15