С восемьдесят первого года Любимов показывал этот спектакль в твой день рождения и в годовщину смерти. Пять лет труппа хранила в памяти текст и музыку, а играла всего два раза в год…
Я пишу эти строки в восемьдесят седьмом году. Любимов уехал, Эфрос умер, театр остался сиротой.
Никаких новостей о спектакле.
Ранним утром четвертого октября восьмидесятого года у меня раздается телефонный звонок. Я шарю впотьмах в поиске телефонной трубки. Мужской голос, странно напоминающий флейту, говорит мне что-то на непонятном языке.
Через каждые два слова я слышу твое имя – «Владимир Высоцкий», но он произносит: «Владимир Высоцкий». Я наконец понимаю, что мой собеседник – японец и что он пытается упросить меня с ним встретиться. Я чуть жива, я никак не могу проснуться – успокоительные, водка, три пачки сигарет, выкуренные накануне, – ото всего этого я очень ослабла и бормочу: «Хорошо, приходите в три часа».
Днем приходит высокий элегантный молодой человек, очень взволнованный и испуганный. Я указываю ему на стул.
Еще тепло, и я ждала его в саду, собаки прыгают вокруг, и, кажется, это не особенно ему нравится. Я смотрю на него вопросительно, он поправляет складку на брюках, откашливался и начинает свой рассказ.
Много работая с японцами, я, в общем, вполне сносно понимаю их английский, который абсолютно непонятен большинству людей Но он так волнуется, что я предлагаю ему выпить водки и объясняю, что спешить нам некуда, что его история меня интересует, что я понимаю, как все это важно. Собравшись с духом, он принимается говорить:
– Я журналист, я работаю в журналах мод. Несколько недель назад я был на показе мод в Токио. На пленке, под которую выходили манекенщицы, буквально разрывался мужской голос – такой, каких я никогда не слышал. Я был совершенно потрясен. Я никогда не чувствовал такого шока, такого удовольствия пополам с отчаянием.
Я останавливаю его. Не хватало еще нам здесь с ним вдвоем зарыдать под удивленными взглядами моих собак!
Мне становится смешно, и, чтобы не обидеть моего гостя, я изображаю приступ ужасного кашля. Вежливо выждав, мой японец продолжает:
– Чтобы найти имя исполнителя, я опросил целую толпу людей и узнал наконец, что песня записана с пластинки, вышедшей в Париже, и что певец – русский. Тогда я решил поехать в Париж. Я пошел в большой магазин пластинок, мне показали весь отдел русских песен. Я переорал кучу пластинок и, увидев его лицо, понял, что это он. Продавщица поставила пластику на проигрыватель. и я снова услышал этот голос. Пластинка так и крутилась до последнем песни.
Я купил все, что у них было. Потом я провел настоящее расследование, узнал, что его жена живет недалеко от Парижа, и вот я нашел вас. Вы разрешите мне писать о Владимире Высоцком?
Все это он выпалил на одном дыхании, опустив глаза. Я так разволновалась, что не могу выговорить ни слова. Мы такие разные! Он – молодой японец, покоренный твоим голосом, и я – твоя вдова, обессиленная горем. Я пристально смотрю ему в глаза. Он говорит:
– На следующий же день после показа мод я начал брать уроки русского.


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27