Шимбуев передал искромсанную буханку.
Пахомов, не притрагиваясь к хлебу, изжевал кусок мяса, сказал первым:
- У них орудие там и десятка два автоматчиков.
- Это я знаю,- недовольно отозвался Мурашов, ожидавший от Пахомова чего-то другого.
- Я не для сведения, соображаю, как лучше
- Сколько можешь?
- От силы пять-шесть человек.
Мурашов стряхнул прилипшие к руке кристаллики соли, поцыкал зубом, сказал решительно:
- Мало.
Игнат Пахомов упрямо отозвался:
- В роте тридцать три гаврика, на кого я оставлю западную окраину?
Полчаса назад Рогозин доложил Пятницкому, что обзавелся несколькими ящиками фаустпатронов. Воспоминание об этом подбросило Пятницкому мыслишку. Притянул за полу Алеху Шимбуева, шепнул в ухо:
- За лейтенантом Рогозиным сбегай.
- Сколько у тебя людей, лейтенант? - спросил Мурашов у Пятницкого.
Тот прикинул в уме: в расчетах по шесть, управленцев восемь, значит двадцать. Хотя нет, еще шофер сгоревшей машины и лекарь Липатов.
- Двадцать четыре с офицерами,- ответил Роман
- Д-да, сила,- иронично произнес Мурашов.- Но вот что...
Говоря о численности гарнизона в окруженном Бомбене, Мурашов совсем упустил из виду дивизионных разведчиков, незнамо как оказавшихся в расположении его батальона. Двадцать сорвиголов под командой старшины Соловьева кое-что значили.
- Вот что,- повторил Мурашов, обращаясь к вестовому.- Видел ровики у центральной аллеи? Отыщи старшину Соловьева и немедленно сюда.
Игнат Пахомов понял командира батальона и сказал
- Ну, к Соловьеву, по правде, на драной козе не подъедешь.
И без того увеличенные в полумраке зрачки Мурашова еще больше расширились, франтоватые усики дернулись.
- Соловьев не баба, что его умасливать! - Остальное, что не сказал, на лице было написано: пусть попробует хвост задрать - долго жалеть будет.
Пятницкий был наслышан о Соловьеве и теперь с любопытством ожидал его прихода. Широкая молва обостряет воображение, а воображение у каждого по-своему развито, у иного оно и нимб к голове пристроит У Соловьева нимба не было. На арбузной голове пышущего здоровьем двадцатипятилетнего парня лихо сидела кубанка, стеганый ватник туго перепоясан офицерским ремнем без портупеи, к ремню, на немецкий лад - у левого паха, немецкий парабеллум в немецкой же кобуре, три гранаты с деревянными рукоятками, тоже немецкие, на ногах трофейные бурки. Только за спиной наш ППС с рожковым диском - автомат последней конструкции
Было бы к месту спросить, есть ли у Соловьева еще что русское, кроме автомата, но Мурашов вспомнил: старшина - башкир, вопрос прозвучал бы нелепо. Сказать это же как-то иначе расхотелось. Опять-таки нечего начинать с укусов. Мурашов показал на место рядом с собой:
- Садись, Соловьев, потолковать надо Каким тебя ветром сюда?
- В поиск пошли, вчера еще, нигде не преткнулись, хотели на вашем участке, а тут петрушка такая.,
- Помощь твоя нужна, Соловьев. Сработаем - языки будут, можешь в кадушках солить про запас.
- Какое дело? - спросил Соловьев с затаенной настороженностью: не собирается ли майор покуситься на его самостоятельность, на его особое положение?
Подошел Рогозин. Соловьев покосился на его шрам, на трубку роскошную. Рогозин с подозрительной галантностью поклонился. Он был явно предубежденно настроен по отношению к Соловьеву.
Мурашов объяснил задачу: скрытно подобраться к высотке - а это лучше, чем орлы старшины Соловьева, никто не сделает - и неожиданным ударом захватить ее. В случае неуспеха отход прикроет орудие сержанта Горькавенко, в случае успеха это орудие перебрасывается на бугор, который надо удержать во что бы то ни стало.
Командир прославленных разведчиков несогласно покачал головой:
- Нет, товарищ майор, это в наши планы не входит.
- Зато в мои входит! - вспылил Мурашов.
- Входит, так делайте! - мгновенно пробудился характер Соловьева.- При чем тут мои разведчики?
Лицо Мурашова пошло нездоровыми пятнами, над переносьем собрались тугие складки.
- При том, что здесь армия, а не шарашкина артель В данных обстоятельствах ты будешь выполнять, что я прикажу!
- Чего вы кипятитесь, майор, на хрена вам эта высотка. Мы с ребятами решили барский дом взять.
Офицеры ошеломленно переглянулись.
- Какой дом? - не веря услышанному, изумленно спросил Мурашов.Особняк этот? Кто позволил? Только посмей! Все планы наши загремят. В доме больше взвода автоматчиков, несколько пулеметов, подходы прикрыты тем орудием на бугорке... Возьмем и его, но всему свое время. Вот тебе мой сказ: ни шагу без моего ведома, не посмотрю, что ты Соловьев.
Старшина ожег ухмылкой, враз поднялся.
- Вот это уж зря... Как бы перед Глебом Николаевичем отвечать не пришлось...
Рогозин повелительно положил руку на плечо Соловьева, хотел резко повернуть к себе, но плечо ловко выскользнуло, и Рогозин напоролся на острый, язвительный взгляд. Скулы у Андрея Рогозина выпятились, шевельнули багрово потемневший шрам.
- Степной орел, князь удельный... Ишь ты, о генерале, как о родном дядюшке... Кубанка, бурки, часы на каждую руку... Носятся с вами, как с писаной торбой..
- Лейтенант! - вздумал Мурашов остановить Рогозина, но тот не унимался.
- Насмотрелся, пока в медсанбате лежал! Сходят в поиск - и дрыхнут до одури, дурех с погонами обхаживают, банно-прачечный в бардак превратили... Вон те, в окопах, не от задания к заданию, каждый час под смертью, а все плебеи для таких сановных. Да я самого замурзанного телефониста не променяю на тебя, героя в пимах фетровых...
- А-а, героя... Герой не... Да он мне кровью!
- Кровью? А это что? - посунулся Рогозин вплотную к лицу старшины, даже шелохнул его, неподвижного, налитого силой.- Это что? Кошка оцарапала или шлюха какая? Может, у тебя кровь особая?
- Прекратите! - вновь крикнул Мурашов и раздвинул готовых сцепиться.
Может, так, машинально сказалось насчет героя, может, слышал что Рогозин, но получилось не очень ладно. Сильно и уязвимо задело гордыню Соловьева. Представление о присвоении звания Героя Советского Союза ушло месяц назад, на кончике языка разнесли эту весть штабные сороки. Ждал парень, газету с Указом во сне видел...
- Остынь, Соловьев,- ровным упористым голосом проговорил Мурашов.Знаем, что не за так, не за твои распрекрасные... Пьянеть от славы не надо. Помни - тут не пугачевский стан, а ты не Салават Юлаев. Отправляйся и скажи орлам лихим...
Старшина натренированно, с профессиональной лов-Костью юркнул из стойла, моментально перехватил автомат со спины, крепкой ладонью обвил рукоятку.
- Я знаю, что сказать,- надменно оскалил он редкие, синевой отдающие зубы и скрылся за дверью - будто и не было его.
- Час от часу не легче,- тяжело вздохнул Мурашов.- Черт бы его побрал, эту гордость дивизии. Свалился на мою голову. Ты еще, лейтенант, масла в огонь.
- Барский дом и трофеи в нем - выдавил Рогозин через подрагивающие губы.
Поразительно, но все происшедшее будто не тронуло Пятницкого, не задело ни за один чувствительный нерв, даже развеселило малость, думать заставило. К тому, что задумал, вспомнив о трофейных гранатометах, и для чего посылал Шимбуева за Рогозиным, в момент перепалки добавилось еще кое-что
- Товарищ майор,- решительно, словно иных мнений и быть не может, начал свое Роман,- извлечем из этого полезное. Пусть Пахомов поспешит к Соловьеву и успокоит его. Это он сможет. Если уж в атаку захотелось, нехай "атакуют", не вылезая из ровиков. Стрельба, несколько гранат под "ура" погромче... Под эту демонстрацию лейтенант Рогозин с моими управленцами... Своих мужичков отщипнете от батальона? Подберется и... Сколько у тебя, Рогозин, фаустпатронов?
- Восемь ящиков.
- Парами? Значит, шестнадцать. Как только накроют высотку фаустпатронами, Горькавенко передвигает туда пушку, закрепляется. Тогда уж Соловьев может поднимать своих и идти добывать особняк... с несметными трофеями.
Мурашов с некоторым промедлением посмотрел на Пятницкого, посоображал, пощипал усики, перевел взгляд на ротного.
- Как ты на это, Пахомов? - спросил его.
- Лучшего варианта не вижу, и время подпирает Соловьев этот, по правде, ишак, каких свет не видел. Надо быстрей к нему,- ответил Пахомов.
- На том и порешили! - утвердил Мурашов и добавил: - Гляди, Пахомов, чтобы спектакль, как в Большом московском.
Глава двадцатая
Лежа грудью на краю мелкой воронки, Пятницкий смотрел вслед уползающей группе, которую вел Андрей Рогозин. Слева, справа и чуть позади группы двигался стрелковый взвод - человек двенадцать, не больше - под началом усатого сержанта, который пуржистым утром тринадцатого января в атаке под Альт-Грюнвальде грубо и справедливо усмирял бестолковый пыл Романа Пятницкого.
Готовые к открытию огня и передвижению на высоту, стояли номера расчета сержанта Горькавенко. Тревожился Роман, давило его беспокойством: как-то справятся его управленцы с непривычным для них заданием?
Неподалеку от помпезного фасада особняка с двумя утолщенными по центру колоннами, где в рыхлой почве газонов были нарыты окопчики дивизионных разведчиков, выпирающе обозначилась густая автоматная стрельба, рванули гранаты и следом взревело устрашающе воинственное "ура!". Будто давно и настороженно ожидая этого, с бугра сразу бумкнуло немецкое орудие, усилился автоматный огонь из бойниц и сводчатых окон особняка. Пространство, где таились невидные отсюда, размытые темью центральная аллея, цветник и бетонная чаша фонтана, заполнилось багрово-желтыми всплесками огня, грохотом разнотонно и неистово лопающегося металла.
Чуть погодя донеслись урывисто-резкие, как орудийные выстрелы, взрывы немецких кумулятивных гранат на высоте. Это Рогозин бил по высоте фаустпатронами.
- Может, поспешить? - спросил Горькавенко.
- Надо спешить, только разумно,- ответил Пятницкий,- обстановка еще далеко не ясна.
Роман посмотрел на часы. Немецкая пушка последний выстрел сделала четыре минуты назад и, похоже, совсем замолчала. Четыре минуты... А где сигнал от Рогозина?
Длинная, нежно светящаяся, как при салюте, взмыла в зенит тягучая автоматная очередь. Пятницкий жадно хватанул воздуха. Вот он, сигнал!
Жми, Горькавенко! Со связью не медли - нитку сразу давай!
Дом, что сбоку высоты, догорал, вспышки чего-то съедобного для огня увядали, растрачивали последние силы.
Пятницкий привстал в неглубокой, до колен, воронке, возможно, его же снаряда, когда вели огонь от Розиттена, передернулся от сырой прохлады, от непривычного одиночества, подошел к изрядно исколупанной стене кормокухни, прикинул, как быстрее проскочить к орудию Васина. Внезапно левее и ниже особняка, где находился небольшой прудок, вспыхнула, стала усиливаться стрельба.
Еще одна попытка вышибить батальон из Бомбена? Все может быть, не исключено и это.
Пригнувшись, Пятницкий метнулся к парку, достиг толстого дерева, прижался к нему на секунду. К только что вспыхнувшему бою в низинке подметался рев десяток глоток. В этом будоражащем, поднимающем реве нельзя было ошибиться - наши, пехота-матушка наша! Но откуда она там?
Хлестко пальнула сорокапятка, дульное пламя плеснулось левее окопчиков дивизионных разведчиков. Пока Роман добежал до полковушки, атакующие подошли вплотную к особняку. Возле орудия Пятницкий едва не столкнулся с теми, кого принял за номерных орудия. Да это же Горохов! Тимофей Григорьевич! Кто же второй? Надо же - Курлович!
- Вас что, на снаряде перекинули? - удивленно спросил Пятницкий. Но некогда объясняться, что да почему, сказал радостно: - За мной, разумные вы мои, потом поговорим!
Две вечны изрядно поизносили дядьку Тимофея, упыхался, но не отстает. Курлович - вот и возьми его! - выглядел бодрее. Но это только казалось бодрее, как добежали до огневой позиции Васина, скинул с плеч термос и упал замертво, даже глаза закрыл. Коли его штыком - не встанет. Горохов, напротив, сразу начал, хотя и с одышкой, о деле - о новостях, скопившихся за вчерашний вечер и минувшую половину ночи, но Пятницкий остановил его, важнее было послушать младшего сержанта Васина. А новости Васина, как и всякие новости,- такие и этакие: дважды накрывало минометами, отбили контратаку, погиб заряжающий Тищенко, подносчик Мишин - ранен. Снарядов кот наплакал.
Зато порадовала новость старшины Горохова: к рассвету "коробочки" будут, а пока, надеясь на танки, командир дивизии смело отдал для Бомбена последний резерв-роту третьего батальона. Вот, значит, кто атаковал от пруда!
Ко всем новостям - радующим и мрачным - еще одна добавилась, и опять мрачная. К сараю, где недавно совещались Мурашов, Пахомов и Пятницкий, где безуспешно возился с рацией командир отделения связи Липцев и где санинструктор Липатов устроил свой перевязочный, двое, спешно вышагивая, несли на плащ-палатке третьего.
Острые глаза Романа Пятницкого узнали Алеху Шимбуева и Женю Савушкина. Кому в компанию несут - к убитым или раненым? Спешат, едва не бегут Алеха с Женей, значит, еще живого несут. Кого? Пятницкий тоже заторопился.
- Я с вами,- метнулся за ним Горохов.
Возле Андрея Рогозина - это его принесли - уже хлопотал Семен Назарович Липатов. Андрей был без сознания. Женя Савушкин плакал и не таился этого, грязным кулаком размазывал слезы по щекам.
- Руку оторвало,- дергал носом Женя,- в спину угодило, в ногу...
- Есть еще кто? - холодея, спросил Пятницкий.
Устало опускаясь на корточки, Шимбуев ответил:
- Из пехоты троих и сержанта нашего. Горькавенко потом вынесем. Его сразу...
- Как орудие? - все больше тревожился Пятницкий.
- Живое. Товарищ сержант Кольцов командует,- Женя всхлипывал все реже и реже.- Хотели нас... Отбились... Не могли сразу-то товарища лейтенанта принести.
В коровник вбежал Бабьев - посланец от Васина. Правду говорят - беда в одиночку не ходит.
- На бугре у лейтенанта Рогозина свалка, Васин приказал сообщить! выпалил это и столбнячно вытаращился на полураздетое тело Рогозина, про которого сказал как о здоровом.
Значит, не совсем отбились, значит, нечего стоять тут Пятницкому.
- Шимбуев! - выкрикнул Пятницкий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28