Говард Ф.Лавкрафт.
Сны в ведьмином доме

---------------------------------------------------------------

Уолтер Джилмен не мог сказать, являлись ли его сны следствием болезни
или ее причиной. Все, происходившее с ним таило в себе нечто ужасное,
порочное, наполнявшее душу гнетущим страхом, который исходил, казалось, от
каждого камня старинного города, и более всего - от ветхих стен мансарды
древнего дома, что издавна прослыл в округе нечистым: здесь, в убогой
комнатке проводил Джилмен свои дни: писал, читал, бился с длинными рядами
цифр и формул, а по ночам - метался в беспокойном сне на обшарпанной
железной кровати. В последнее время слух его обострился до необычайной
степени, и это причиняло невыносимые страдания - даже каминные часы
пришлось остановить: маятник гремел как артиллерийская батарея. По ночам
едва различимые голоса далеких улиц, зловещая возня крыс за изъеденными
червями стенами и скрип рассыхающихся балок где-то наверху сливались в один
грохочущий ад. Темнота всегда приносила с собой множество звуков - Джилмен
почти свыкся с ними, но все же вздрагивал от ужаса при мысли о том, что
однажды привычный шум может стихнуть, уступая место иным звукам, которые -
подозревал он - до времени таятся в обычном грохоте.
Джилмен поселился в древнем Аркхэме, где, казалось, остановилось время,
и люди живут одними легендами. Здесь повсюду в немом соперничестве
вздымаются к небу островерхие крыши; под ними, на пыльных чердаках, в
колониальные времена скрывались от преследований Королевской стражи
аркхэмские ведьмы. Но не было в жуткой истории города места, с которым
связывалось бы больше страшных воспоминаний, чем с той самой комнатой в
мансарде, что послужила приютом Уолтеру Джилмену; именно эта самая комната в
этом самом доме приняла когда-то в свои стены старую Кецию Мейсон, ту, чей
побег из Салемской тюрьмы так и остался загадкой для всех. Это последнее
происшествие имело место в 1692 году. Тюремный надзиратель в ту ночь сошел с
ума и с тех пор непрерывно бормотал нечто нечленораздельное о каком-то
косматом животном с белыми клыками, якобы выбежавшим из камеры, где
содержалась Кеция. На стенах помещения тогда же были обнаружены странные
рисунки, нанесенные липкой красной жидкостью и изображающие углы и
многоугольники, истолковать смысл которых был не в состоянии даже
высокоученый Коттон Мазер1.
Видимо, Джилмену все же не следовало так много заниматься. Изучение
таких дисциплин, как неэвклидова геометрия и квантовая физика само по себе
является достаточно серьезным испытанием для разума; когда же эти науки
безрассудно совмещают с древними преданиями, пытаясь отыскать черты
необычайной многомерной реальности в тумане готических легенд или просто в
таинственных старых сказках, что шепотом рассказывают темными вечерами у
камина, - тогда умственное перенапряжение почти неизбежно. Юность Джилмена
прошла в Хейверхилле; только после поступления в Аркхэмский университет он
постепенно пришел к мысли о некоей внутренней связи избранного им предмета,
математики, с фантастическими преданиями о древних магических таинствах.
Сама атмосфера дышащего стариной Аркхэма каким-то непонятным образом
воздействовала на воображение юноши. Внимательные к одаренному студенту
университетские преподаватели настоятельно советовали ему "несколько
поубавить пыл", с которым он отдавался учебе и пошли даже на то, чтобы
сократить для него обязательный курс наук. Кроме того, Джилмену было
запрещено пользоваться некоторыми книгами весьма сомнительного, а подчас и
явно запретного содержания, что хранились под замком в подвалах
университетской библиотеки. К несчастью, эта последняя мера предосторожности
запоздала: к тому времени Джилмен уже получил достаточно мрачное
представление об ужасающих откровениях "Некрономикона" Абдула Аль-Хазреда,
дошедшего до нас в отрывках "Книги Эйбона", и запрещенного исследования
фон-Юнцта "Сокровенные культы". Одних неясных намеков и беглых упоминаний
оказалось достаточно для сопоставления с абстрактными математическими
формулами, что абсолютно по-новому освещало свойства вселенной и
взаимодействие известных и неведомых нам измерений пространства.
Джилмен знал, конечно, что живет в пресловутом Ведьмином Доме;
собственно, именно поэтому он и снял здесь комнату. В архивах графства
Эссекс сохранилось немало документов о судебном процессе над Кецией Мейсон.
Ее признания, сделанные, впрочем, явно под давлением высокого суда,
произвели на юношу совершенно необычайное впечатление. Обвиняемая заявила
судье Гаторну, что ей известны некие геометрические фигуры, точнее, прямые и
искривленные линии, определенные сочетания которых могут указывать
направления "выхода из пределов этого пространства". Подсудимая Мейсон дала
также понять, что названные ею фигуры служат для "перехода в другие миры", и
не стала отрицать, что вышеуказанные линии нередко использовались на ночных
собраниях, а вернее сборищах, проходивших либо в долине Белого Камня, что
находится по ту сторону холма Медоу-Хилл, либо на пустынном островке,
лежащем посередине реки в пределах городской черты. Названная Мейсон, кроме
того, дала показания о некоем Черном Человеке, о принесенных ею клятвах и о
своем новом тайном имени Нахав. Вскоре после этого она начертила на стенах
своей камеры уже упоминавшиеся фигуры и бесследно исчезла.
Странные фантазии будоражили воображение Джилмена, когда он думал о
Кеции Мейсон; когда же юноша узнал, что дом, дававший приют старой колдунье
более двух с половиной веков назад, по-прежнему стоит на узкой улочке в
центре Аркхэма, его охватил необъяснимый трепет. Наконец, ушей Джилмена
достигли и те из аркхэмских легенд, что горожане осмеливались передавать
только шепотом. В необычайных этих историях утверждалось, что Кецию Мейсон и
по сей день видят в ее старом доме и на близлежащих улицах; что по утрам
жильцы этого дома и прилегающих особнячков неоднократно обнаруживали у себя
на теле неровные следы укусов, причем отпечатки зубов по форме удивительно
напоминали человеческие; что в канун первого мая и в день всех Святых многие
аркхэмцы слышали приглушенные детские крики, а когда эти дни, издревле
внушавшие горожанам неподдельный ужас, проходили, вблизи дома старой ведьмы
появлялся отвратительный запах, исходивший откуда-то с чердака; наконец,
говорили, что в ветшавшем на глазах Ведьмином Доме, как, впрочем, и в
некоторых других местах, незадолго перед рассветом появляется неизвестный
косматый зверек небольших размеров с необычайно острыми зубками, и если ему
попадается случайный прохожий, то он с любопытством обнюхивает его.
Наслушавшись таинственных историй, Джилмен решился любой ценой поселиться в
Ведьмином Доме. Это оказалось несложно: дом пользовался дурной славой, и
желавших снять его целиком не находилось; тогда здание разбили на дешевые
меблированные комнаты. Джилмен не смог бы объяснить, что он ожидал найти в
своем новом жилище, но ему непременно нужно было попасть туда, где в силу
каких-то неизвестных ему обстоятельств пожилая городская обывательница из
XVII столетия была наделена - вероятно, неожиданно для нее самой -
способностью проникать в такие глубины математики, каких, быть может, не
достигал умственный взор столь выдающихся мыслителей современности, как
Планк, Гейзенберг, Эйнштейн и де Зиттер.
Джилмен внимательно обследовал чуть ли не весь дом, разыскивая под
отставшими обоями на оштукатуренных и деревянных стенах хоть какие-нибудь
следы тайных знаков; уже через неделю ему удалось получить ту самую комнату
в мансарде с восточной стороны здания, где, как полагали, Кеция предавалась
своим магическим занятиям. Это помещение, собственно, никто и не снимал -
да и кому захотелось бы надолго оставаться в такой комнате! - и все же
владелец дома, поляк, предоставил ее Джилмену с большой неохотой. Однако и
здесь с новым жильцом ничего особенного не происходило - до того самого
времени, когда обнаружились первые признаки его болезни. Призрак Кеции не
спешил явиться в мрачных залах и комнатах старого дома, косматый зверек не
вползал украдкой в унылые покои Джилмена, чтобы обнюхать его, а предпринятые
новым жильцом настойчивые поиски не увенчались успехом - ему не удалось
обнаружить каких бы то ни было следов магических формул старой ведьмы.
Иногда юноша предпринимал долгие прогулки по тенистым хитросплетениям
немощеных, пахнувших плесенью переулков старого города; побуревшие от
времени жуткие глыбы домов, не имевших, казалось, возраста, склонялись над
его головой, словно грозя обрушиться вниз, и с издевкой бросали на него
злобные взгляды узких подслеповатых оконец. Здесь, думал Джилмен, когда-то
проходили поистине ужасные события; ему казалось порой, что доступное
поверхностному взгляду таит в себе неопределенный намек на то, что страшное
прошлое еще не полностью умерло и, возможно, где-нибудь, пусть в самых
темных, узких и извилистых переулках старого города продолжает жить прежней
жизнью. Джилмен дважды побывал и на лежавшем посередине реки острове, что
вызывал столько суеверных толков в городе. Там он сделал зарисовки необычных
фигур, образуемых рядами серых, поросших мхом камней, расставленных
неведомой рукой в туманном прошлом, которое не оставило никаких иных следов
в памяти людей.
Комната Джилмена представляла собою помещение довольно внушительных
размеров и имела при этом весьма необычную форму: северная ее стена имела
явный наклон внутрь, к северу же был скошен и низкий потолок. В наклонной
стене Джилмен обнаружил небольшое отверстие с неровными краями -
несомненно, ход в крысиную нору - и еще несколько таких же отверстий, но
уже тщательно заделанных; отсутствовали малейшие признаки того, что имеется
- или хотя бы имелся ранее - какой-нибудь доступ в пространство между
наклонной стеной комнаты и совершенно прямой внешней стеной здания: взглянув
на дом снаружи, легко было убедиться, что там когда-то имелось и окно,
заложенное, впрочем, уже очень давно. Также совершенно недоступной оказалась
и та часть чердака, которая находилась над комнатой Джилмена и определенно
должна была иметь наклонный пол. Когда юноша, воспользовавшись приставной
лестницей, проник на покрытый густой паутиной чердак с совершенно
горизонтальным полом, над входом в свою комнату он обнаружил стену с
очевидными следами когда-то бывшего в ней проема, теперь крепко
заколоченного весьма старыми на вид досками - они держались на длинных
деревянных гвоздях, бывшими в столь широком ходу в колониальную эпоху. Увы,
сколь ни убедительны были просьбы и заверения Джилмена, флегматичный и на
редкость упрямый домовладелец отказался позволить вскрыть хотя бы одно из
замкнутых пространств, примыкавших к комнате.
С течением времени интерес Джилмена к тому, что могли скрывать
необычная стена и потолок его новой комнаты, только возрастал - он начал
думать, что величина угла между ними может иметь некий математический смысл,
дающий ключ к разгадке того, для чего они были предназначены. У старой
Кеции, размышлял он, имелись же какие-то причины жить в комнате именно такой
странной формы; разве не утверждала она сама, что именно посредством
сочетаний определенных углов можно покинуть пределы известного нам
пространства? Постепенно, однако, замкнутые пустоты за стеной и над потолком
все меньше привлекали к себе внимание Джилмена - ему стало казаться, что
назначение непривычной формы связано не с тем, что находится за
поверхностью, а с тем, что лежит по эту сторону.
Первые симптомы нервной болезни и нездоровые сновидения появились в
начале февраля. Очевидно, в течение всего времени, что Джилмен жил в
комнате, необыкновенная ее форма оказывала на него в высшей степени
странное, едва ли не гипнотическое воздействие: в ту холодную блеклую зиму
он то и дело ловил себя на том, что все пристальнее вглядывается в линию,
соединяющую наклонную стену и скошенный потолок. Примерно в то же время он
стал ощущать и растущее беспокойство по поводу обнаружившейся вдруг полной
неспособности сконцентрироваться на изучаемых дисциплинах - беспокойство
тем более оправданное, что приближался срок очередных экзаменов. С другой
стороны, чуть меньше давал себя знать невероятно обострившийся слух. Однако,
несмотря на это последнее обстоятельство, жизнь Джилмена превратилась в
навязчивую и почти непереносимую какофонию; но самым ужасным было
неослабевающее ощущение, что в этом хаосе присутствуют новые, неслыханные
доселе звуки - они находились где-то у самой границы восприятия, быть
может, имея источник вне пределов постигаемого. Что касается обычных шумов,
то самые отвратительные звуки производили крысы, копошившиеся за старыми
деревянными стенами. Иногда их скрытная возня казалась даже осмысленной.
Из-за наклонной северной стены доносилось что-то вроде резкого сухого
грохота, когда же шум исходил из заколоченной части чердака над самой
комнатой Джилмена, юноша замирал в ужасе, как если бы предчувствовал нечто
страшное, только и дожидающееся своего часа, чтобы окончательно завладеть
его разумом.
Сновидения Джилмена полностью вышли за пределы нормального; он
догадывался, что причиной тому послужило одновременное чересчур глубокое
изучение математики и определенных разделов древнего фольклора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9