В первый год после этого семейного кораблекрушения Марина выбрасывала из своей памяти и жизни все, что было связано с Казановой-Козько. Она даже отнесла в комиссионный магазин янтарные украшения, которые Геннадий, зная ее пристрастие к этому камню, дарил ей всякий раз, когда у него удачно заканчивался проект. У нее же эти кольца, браслеты и бусы ассоциировались не с проектами мужа, а с его многочисленными романами.
Мать, застав Марину за укладыванием янтаря по коробочкам, сразу догадалась, в чем дело. Сказала только: «Ты еще об этом пожалеешь».
После развода прошло года два, ее обида улеглась, Марина снова стала дышать, смотреть по сторонам, замечать на себе взгляды мужчин. Она по-прежнему была миловидна, энергична и в то же время пластична в движениях, а из косметики пользовалась только помадой, да и то в сугубо парадных случаях. После истории с янтарем она не носила ни колец, ни браслетов, позволяя себе лишь кулоны из полудрагоценных камней: лазурита, яшмы, малахита в хорошей обработке. Уж в чем в чем, а в этом она, дочка геологов, знала толк.
Новая для нее брачная ситуация возникла, когда Марина еще работала в школе. За ней активно ухаживал кто-то из отцовых молодых коллег под предлогом «Не нужно ли чего семье геолога-пенсионера». «Нет, ничего не нужно, но гостям всегда рады». Кажется, Марина с молодым человеком даже успела куда-то сходить. Примерно в это же время она повела своих пятиклассников в очередной однодневный поход. Перед тем как выйти на маршрут, отправила троих мальчишек в булочную за хлебом. Несколько взрослых, которые всегда помогали ей ходить с детьми, остались на улице. К одному из пап подошел знакомый. Поздоровались, как принято, за руку. «Куда?» – «В поход». – «Хорошее дело, а где ошметок?» – «Да за хлебом пошел». – «Ну, бывай…» Она, ставшая свидетельницей этого совершенно будничного, на одной интонационной ноте разговора, вдруг почувствовала себя оглушенной. «Ошметком», оказывается, называют приемные папы ребенка жены от первого брака! Ну никак она не хотела, чтобы ее дочь хоть кто-нибудь когда-нибудь назвал так же. Роман с молодым геологом пошел на убыль и закончился с его очередной экспедицией.
После этого события судьба не раз приводила в ее жизнь мужчин, в которых влюблялась она и которые любили ее, но она так и не вышла замуж. Слово, ранившее ее впервые, всякий раз поднималось из глубин памяти и мешало развитию романа. А Гена, как выяснилось, был не самый плохой представитель мужского населения. К тому же он относился к их дочери лучше, чем многие родные отцы, жившие со своими детьми. Она давно его простила, а когда из их отношений ушла темная сторона секса, оказалось, что Гена – надежный человек при всем видимом легкомыслии.
Но разве все это можно объяснить двадцатилетней девочке-максималистке? И кому это вообще можно объяснить?
…Слезы высохли, воспоминания снова опустились на дно бездонного колодца памяти, а в комнату, видимо, для очередного раунда объяснений, заглянула Аленка:
– Мам, ты можешь говорить?
Марина по-прежнему молча показала ей на место рядом с собой. Посмотрела в глаза:
– И говорить, и слушать, если хочешь…
– Мам, ты прости меня, я не знала, что ты так близко к сердцу примешь мое замужество. Я же видела, как у моих знакомых отношения складываются с родителями. Они сами по себе, а те сами по себе, даже если в одной квартире живут. – Она погладила мать по щеке, убрала выпавшую из ее прически прядку волос за ухо и продолжала: – Ма-ам, я уже взрослая девочка, я умная девочка. И я люблю тебя, но только жить я собираюсь своим умом, понимаешь? Отпусти меня, и тебе сразу станет легче. А с Полом… Понимаешь, жалко его очень. Он же учился с нами два года, а потом его матери в голову стукнуло из него сомелье сделать…
– Кого? – решила уточнить Марина, первый раз услышав ученое слово.
– Ну, я сама толком не понимаю, но это вроде как специалист по винам. Ты приходишь в ресторан, и он помогает тебе вино выбрать – к тем блюдам, которые ты есть собираешься…
– Да-а, у нас в стране это самая необходимая специальность, – с иронией согласилась Марина. – И что, где этот ресторан, для которого он учился аж во Франции?
– Да в том-то и дело, что нигде. Пока он там учился, его родители разбежались. Мать вообще в Швецию уехала. Пол приезжает домой, а там его не родители встречают, а двоюродный брат с теткой. Якобы они квартиру сторожили. А уходить теперь не хотят. На Пола повестки стали в армию приходить, он бегает, он боится, что его там опустят и вообще…
Видя, как у матери меняется лицо, Алена стала спотыкаться на фразах.
– Мам, ну что ты так на меня смотришь? Ты что, газет не читаешь, телевизор не смотришь? Ты не знаешь, что у нас в армии делается? Ну вот, а за Полом стал участковый ходить, что, мол, если дашь денег, то скажу, что ты здесь не живешь. Если не дашь – привезу на место сбора силой. Пол стал на дачах жить у наших ребят – пока тепло было. А к зиме его стали брать погостить, только все равно у родителей вопросы возникали, и он надолго нигде не оставался…
– А ты решила взять его погостить насовсем? – не выдержала с уточнением Марина.
– Мам, ну что ты к словам-то цепляешься? Я же тебе объяснила. Вообще-то Пол раньше был другой – повеселее, что ли, – с сожалением сказала Алена и, помолчав, добавила: – А сейчас ходит как зомбированный…
У Марины, привыкшей жертвовать многим ради семьи и дочери, услышанная информация вызывала сомнения.
– А у этого зомбированного родители есть?
– Я же тебе сказала: мать в Швеции.
– А отец-то где, или тоже эмигрировал?
– Про отца он ничего не говорит… Мам, правда, это временно. Может, у него мать скоро вернется. У нее связи большие. Или отец поможет. Получит белый билет – и все, будет жить в своей квартире, на работу устроится…
– Дай-то Бог. Я постараюсь не вмешиваться, – искренне пообещала она дочери. Обе были рады примирению, так как не любили ссориться.
Марина старалась не вмешиваться два дня, на третий не выдержала.
– Привет, Костя, – позвонила она своему бывшему однокласснику Малахову, с которым просидела в школе за одной партой пять плодотворных лет: он решал за нее математику, она за него писала изложения и сочинения. – Как поживает пупок твоей дочери? – Марина представила, как Костя, сидя в своем прокуренном кабинете, пытается, сморщив нос, отправить очки на переносицу. В прошлую встречу, когда она заходила к нему на работу, чтобы поздравить с новой должно–стью и званием – его назначили начальником районного УВД, – он жаловался ей на то, что семнадцатилетняя дочка «опозорила его перед всем кланом родственников». Дядья и сестры, приехавшие из деревни обмыть его погоны, опустили челюсти к накрытому столу, когда его рыжее сокровище, обнажив багровый пупок, попросило: «Пап, дай спирту, а то мне пупок надо промыть после пирсинга…»
– Нет, ну ты подумай, – горестно качал головой Костя, прикуривая очередную сигарету, – ведь, оказывается, ей мать разрешила эту хрень сделать! Я жене говорю: «Ну у малой ума нет, так ты-то, старая, чем думала?» – Так что Костино назначение как-то потускнело перед багровым, долго не заживавшим пирсинговым пупком его дочери…
– Привет, Маришка! А знаешь, я таки ее выпорол!
– Кого: жену или дочь? Ты вроде обеих собирался. – Она представила щуплого Костю и его дородную Капитолину.
– Дочку, конечно, Капитолину-то мне не обхватить. Я только дождался, когда она к подруге сплетничать уйдет, и Зойку повоспитывал маленько.
– И что, помогло?
– А то, – горестно вздохнул Костя. – Она еще теперь в ноздрю кольцо вставила. – Ну а твоя чего проколола?
Марина кратко изложила суть «прокола» своей Алены. Потом спросила:
– Костя, ты недавно хвастался, что, имея номер машины, можешь про ее владельца все узнать. Я тебе скажу и фамилию, и год рождения, и домашний адрес. Можешь мне узнать, что там происходит?
– Если это не криминал, завтра позвоню.

Глава 9. Как быть с Полом?

Поздно вечером Марина возвращалась с работы. Метрах в пятистах от их дома стояла странная машина. Свет погашен, окна открыты. В салоне возня какая-то, мерзкий смех.
Из подъезда выбежал Пол. Ей показалось, что он ее и не заметил бы, если бы она не спросила:
– Ты куда?
– Погулять, – торопливо ответил он и быстро завернул за угол дома.
Она почему-то подумала, что та, черная, машина – за ним. «Пинкертон из меня, конечно, хренов, но надо посмотреть. Все равно темно». Она успела из-за угла дома увидеть, как гибкий силуэт парня скользнул в машину. «Сыщица» постояла минут пять, но потом подумала, что переговоры в машине могут затянуться надолго, и решила пойти домой.
Дочка стояла в темной кухне у окна.
– Что-то случилось? – Марина знала, что Аленка терпеть не может сумерки и темноту, а уж сидеть в них…
– Нет, – ответила дочка не оборачиваясь.
– Эта машина за Полом?
– Откуда ты знаешь? – удивилась Алена.
– Видела… Что хотят?
– Документ подписать.
– Какой?
– На квартиру.
– А он? Ему чем-то угрожают?
– Мама, тебе не обязательно все знать.
– Может быть, мы можем помочь?
– Мама, это наши проблемы. Тебе своих мало?
У нее много было вопросов к дочери, но Марина поняла, что все они останутся без ответа. Она просто чувствовала какую-то угрозу, нависшую над молодыми. И чувствовала свою беспомощность перед этой угрозой и нежеланием ребят объяснить ей, что происходит.
Последнее время в их квартире по нескольку раз в день раздавались телефонные звонки. Но когда мать или Марина брали трубку, звучал отбой. Дня три назад мужской голос, не представившись, попросил пригласить к телефону Ипполита Ивановича Коржикова, а когда она захотела узнать, кто его спрашивает, трубку повесили.
…Ипполит еще не вернулся.
Она включила компьютер, но поняла, что работать не сможет. Отправилась на кухню пить чай, но так и застыла с чашкой в руке. Ее не вывели из себя даже коты, залезшие на широкий подоконник щипать ее любимую драцену. Она молча скинула обоих на пол и насыпала корму в плошки. Они-то не виноваты, что у людей проб–лемы… Взяла пульт управления телевизором и щелкала кнопками, перебирая программы.
…Ипполита не было почти час. Когда он вернулся, из комнаты молодых долго звучали их голоса, что-то возбужденно обсуждавшие. До Марины долетели только слова Аленки, в сердцах крикнувшей:
– Ты дурак, трусливый дурак! Они тебя просто пугали… Разве можно вот так сразу сдаваться?
В ответ Пол что-то пробубнил, а Алена продолжала кричать:
– Не ты же квартиру в залог положил! Можно было бы и судиться… А теперь ты ее потерял, понимаешь? И что теперь делать?
Внезапно стало тихо.
Приятель-милиционер действительно сработал быстро.
– С зятем твоим полная жопа, – в лаконичном стиле успокоил ее Костя, позвонив через день после первого разговора.
– И чем эта жопа полна?
– Жила-была известная журналистка Лора Лери. Знаешь такую?
– Нет, и что?
– Занималась подготовкой материалов для Би-би-си, Си-эн-эн. В общем, зарабатывала хорошо. А потом решила свой собственный журнал открыть. Денег было мало, а хотелось иметь свой маленький бизнес. Заключила договор со спонсором, а в залог отдала квартиру.
Ее муж – известный среди любителей бардовской песни поэт – страстно влюбился в свою восемнадцатилетнюю поклонницу и ушел жить к ней. А мальчишку Лери отправила во Францию приобретать редкую в наших краях профессию сомелье. Пока он там вина изучал, мать вышла замуж за шведа и уехала в Стокгольм.
– Ну, так и где жопа? По-моему, сплошной хеппи-энд: каждый при своем интересе. Молодые сейчас все горят желанием жить одни.
– Васильева, вот у тебя со школы вредная привычка перебивать. Это же не все. Мать успела наделать долгов, а проект с изданием журнала провалился. Теперь спонсор квартиру, оставленную в залог под кредиты, хочет продать, а в ней мальчишка этот прописан. И получается, что мать собственного сына подставила вместо себя расхлебывать долги. Ведь дарственную-то она написала на уже заложенную квартиру! Вот его теперь ищут, чтобы дал согласие на продажу. А уж выписать его – раз плюнуть. А папашке на него глубоко и сверху наплевать.
Марина вспомнила недавнюю историю с машиной, фразу, которую ночью прокричала Ипполиту Аленка: «Ты дурак, трусливый дурак! Они тебя просто пугали…» Теперь ей все стало ясно, и она, словно во сне, ответила приятелю:
– Его уже нашли.
– Что ты говоришь? – переспросил Костя.
– Я говорю, что его уже нашли…
Бывший однокашник все понял, сочувственно спросил:
– Марина, я могу тебе чем-нибудь помочь?
– Костя, а чем? Мы с тобой теперь не в классе, где ты за меня алгебру с геометрией решал. Мне в этом уравнении придется самой иксы искать. Только мне, знаешь, кажется, что Лора Лери – это не настоящая ее фамилия. У Ипполита фамилия смешная – Коржиков…
– Нет-нет, она не Коржикова. Это мужнина фамилия. Она – Шум, Анастасия Шум.
Услышав фамилию, которую склоняла в юности по нескольку раз на дню, Марина была поражена. С Анастасией Шум в студенческие годы они вместе несколько лет подряд работали в студенческих строительных отрядах. Правда, у той вечно были какие-то проблемы с финансовыми документами. В один сезон ее даже хотели выгнать из отряда за подделанные накладные, но пожалели и эпизод решили огласке не предавать… И еще она знала, что Анастасия Шум не могла иметь детей. Так кто же тогда Ипполит?
– Слушай, Константин, ты можешь мне помочь. Во-первых, узнай хоть какие-нибудь координаты этой Лери. А во-вторых, на ком был женат бард Коржиков до нее. Сможешь?
– Нет проблем. Узнаю – позвоню. Пока.
…Теперь Марину дома встречал запах морилки. Она уже сто раз пожалела, что план трудового воспитания зятя начала с реставрации стульев. Правда, за небольшой промежуток времени он, осваивая мужские умения и навыки, разбил небьющееся стекло духовки, пытаясь починить дверцу от нее, поменял в кране смесителя прокладку таким образом, что когда не ожидающая подвоха жертва склонялась над краном холодной воды, чтобы помыть руки, на нее сверху лилась вода из душа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10