Вы что-то, верно, путаете.
- И ничего я не путаю, - обиделась соседка. - Это такая игрушка: наденешь его на руку, а он начинает двигаться. Почему "он"? Да он, как его, - Петрушка! И говорит так смешно! Роза Сашеньке показывала. Только Саша и не улыбнулась даже, - со вздохом прибавила соседка.
Глава пятая
ПЕТРУШКА ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ДАЛЬНИЕ КРАЯ
Петрушка был уже не очень молод - во всяком случае, лишь на несколько лет моложе восемнадцатилетней Розы. Когда она была девятилетней, только что принятой в отряд пионеркой и впервые в своей жизни пришла с товарищами в городской Дом пионеров, Петрушка лишь недавно появился на свет в театральной мастерской этого дома.
Он был сделан старшими ребятами - членами театрально-производственного кружка - под руководством старого мастера-кукольника Якова Сергеича.
Так как ребята мастерили его довольно долго, я не могу сказать, что он появился на свет так же интересно и неожиданно, как деревянный человечек Буратино из старой сказки.
Нет, Петрушку давно дожидались и долго снаряжали.
И все-таки какое это было событие, когда он окончательно появился на свет!
Ребята удивлялись и радовались - ведь это была их первая самостоятельно сделанная театральная кукла.
Доволен был и старый мастер Яков Сергеич, что помог ребятам смастерить такую отличную игрушку.
И в самом деле, это была отличная игрушка!
Когда Костик Петросян высоко поднял готового и уже одетого Петрушку, чтобы показать его всем ребятам, Петрушка сейчас же весело закивал им своей длинноносой головой в остроконечном колпачке и завертелся во все стороны. Конечно, ему хотелось получше и поскорей разглядеть все.
Он сразу же увидел кучу глины и много масок на столе, но не заинтересовался ими. Это было его туманное доисторическое прошлое, и такое серое, сырое - оно ему не понравилось.
А вот ярко-красные галстуки на шее у ребят ему очень понравились, и понравились пестрые лоскутки, и стрекотанье швейной машинки, и веселый шум, и звук трубы за дверью. Жизнь начиналась яркая, шумная и, видно, очень интересная.
Так и оказалось. И даже еще лучше! Лучше самого лучшего! Потому что он стал артистом, как только появился на свет! Он был действительно прирожденным артистом. И таким, которого сразу же признала и полюбила публика.
Когда под грохот и звон тарелок раздвигался пестрый занавес и Петрушка выскакивал на ширму, у него даже дух захватывало от восторга. Огни, свет, музыка, хохот ребят! Плясать бы и кувыркаться без конца!
Одного только он не любил - это когда невидимая, но властная сила стаскивала его со сцены и уносила за кулисы. "Хватит, побаловался", говорил звонкий, но строгий голос, и Петрушке сразу делалось скучно. Виси себе на гвоздике за ширмой и поглядывай на соседей - на вислоухого плюшевого зайца и сонного медведя. Когда-то еще выпустят! Им-то ничего хоть целый день виси, - а ему каково!
Ведь характер у него был совсем не такой, как у них. Они были просто куклы, а он актер! Не с его характером было висеть без дела на гвоздике.
Но и у Розы, его хозяйки, характер тоже был твердый.
- Петрушка, не приставай, - говорила она спокойно, когда Петрушка тыкался носом в ее руку, чтоб скорей выпускали на сцену. - Не твой выход. Сейчас Зайкина очередь.
Вы подумайте, Зайкина! А что он умел, этот лопоухий Зайка? Только кланяться, да подскакивать, да лопотать что-то Розиным голосом.
А ведь он, Петрушка, только притворялся, что слушает Розу. Он играл сам, конечно, сам! Разве кто-нибудь другой сумел бы так кувыркаться и плясать в Розиных неопытных еще руках? Разве кто-нибудь другой сумел бы так смешно раскланиваться и так отчаянно верещать?
Недаром зрители стучали ногами и хлопали, когда кончалось его представление, и кричали: "Петрушку! Петрушку!"
И вдруг все это кончилось. Он перестал быть артистом. Он больше не играл, не представлял, он не выскакивал на ширму под звон и грохот музыки, он не видел больше радостных, смеющихся ребячьих лиц, он не слышал таких сладостных для него аплодисментов.
Он лежал в темном и тесном шкафу, задыхаясь от нафталина и скуки, лежал долго - годами. Не с кем было даже поговорить, некому было пожаловаться. Рядом лежали старые Розины башмаки. Они тоже лежали без дела, но они только отдыхали и спали. "Уж и набегались мы на своем веку - все косточки ломит!" - кряхтели они, когда Роза перевертывала их, разыскивая что-то в стенном шкафу.
А Петрушке она сказала, один только раз сказала - ведь она была не очень разговорчива, эта Роза: "Подожди, Петрушка, не до тебя. Мне очень некогда".
Да, ей было очень некогда: она кончала семилетку, она поступала в техникум, она училась, делала доклады, сдавала экзамены...
Ну зачем, зачем ей подарили Петрушку, когда она расставалась с Домом пионеров, подарили в благодарность "За отличную работу в театральном кружке". Так было написано на красивой, с золотой каемкой грамоте, которую старший вожатый вручил Розе на прощание. И вместе с грамотой вручил его, Петрушку, заслуженного актера этой сцены.
Но ведь он не хотел уходить из театра! И ведь Роза так безжалостно забывала о нем! Забывала неделями, месяцами, годами...
Ему даже начинало казаться порой, что он стареет, что жизнь кончилась. Он много спал, дремал целыми днями. На носу его лежали шерстяные носки, на спине - старые калоши. Правда, они были завернуты и он тоже, но все-таки...
И вдруг о нем вспомнили! Роза вытащила его на свет, встряхнула и своим забытым, но милым - да, конечно же, милым! - голосом сказала:
- Встряхнись, Петрушка, начинается новая жизнь!
И она началась. Немножко странная жизнь, непонятная, не похожая на прежнюю, но все же очень интересная.
Сначала его чистили, приводили в порядок, переодевали.
"Ого, сейчас выпустят на сцену!" - думал Петрушка.
Но на сцену его не выпустили.
Потом его куда-то несли в кожаном чемоданчике вместе с книжками и бутербродами.
"Ого, несут в театр!" - думал Петрушка.
Но его принесли не в театр, а в какую-то другую квартиру, вынули из чемоданчика и передали какой-то незнакомой девочке. Может быть, его новой хозяйке за сценой?
Но новая хозяйка, тихо сказав: "Спасибо, Роза, большое вам спасибо", сейчас же снова уложила его в чемодан, на этот раз в большой, полный разных вещей - к счастью, уже не таких скучных, как в стенном шкафу.
Тут были книжки - довольно интересные, с яркими переплетами, на которых были нарисованы разные картинки; тут были и другие книжки - в скучных, серых переплетах без картинок; были тетрадки и ящичек с постукивавшими карандашами; была круглая красивая коробка, от которой очень вкусно пахло шоколадными конфетами; было коричневое платье и мягкий темный передник... Но всего не разглядишь.
И вдруг большой чемодан подняли, понесли и кто-то Розиным голосом сказал: "До свиданья, Саша! Напиши обязательно".
Большой чемодан куда-то несли, везли, потом втащили в какой-то еще новый дом. Этот дом был, вероятно, очень тесен и полон народу, потому что о Сашин чемодан все время стукались какие-то другие вещи и было очень шумно.
А потом чемодан вдруг сильно качнулся, и дом, в котором он находился, сдвинулся с места! И поехал-поехал - все быстрей и быстрей, постукивая и поскрипывая на ходу... Или это показалось Петрушке?
Нет, не показалось, потому что чей-то мужской басовитый голос сказал почти над самым его ухом:
- Ну, поехали! В дальние края.
Глава шестая
ДОРОЖНЫЕ ВСТРЕЧИ
Почти весь день Саша стояла у окна в коридоре вагона. Она не отрываясь смотрела на крутогорье, бежавшее у самых путей, на холодноватую дымку леса на горизонте.
Уже проехали больше половины пути, и незнакомый край стучался в окна еловыми лапами высоких раскидистых елей, врывался непривычным немного говором на станциях.
Когда Саша входила в купе, тетка, читавшая газету или разговаривавшая с соседями, неизменно предлагала ей то поесть, то заняться чем-нибудь.
Иногда Саша присаживалась на край скамьи и слушала, о чем шел разговор.
Соседей в купе было двое. Почти половину скамьи занимал высокий, грузный, с басовитым голосом инженер; его звали Леонид Леонидович. Он много и громко разговаривал, и скоро все узнали, что он работал в Сомске, в том самом управлении, которое ведало новым строительством. Конечно, Леонид Леонидович бывал на строительстве, в том поселке, где помещалась контора и куда ехала Сашина тетка, и рассказывал о тамошних, как он выразился, "условиях" работы: о начальстве, весьма придирчивом, но справедливом; об условиях жилищных (неплохо, вполне можно жить); о питании (столовая есть, кормят недурно)...
Все эти "условия" в его речи выглядели скучно и неодушевленно, как условия задачи в Сашином учебнике, в котором действовали какие-то почти бестелесные колхозники и продавцы магазинов.
Второй попутчик был гораздо молчаливее и значительно моложе басовитого инженера. Второго попутчика звали Светланой Коваленко. Инженер-гидролог Светлана Коваленко в этом году окончила институт и тоже ехала на новое строительство под Сомском.
Это была небольшая, почти кругленькая, очень крепкая девушка, с очень загорелым ("на практике", как она пояснила) лицом, с немного раскосыми и тоже небольшими карими глазами, с русой косой, аккуратно пришпиленной на затылке. Она была одета чистенько, но очень скромно; аккуратно и вовремя ела, постелив на столике белую салфеточку; сдержанно улыбалась громоздким шуткам инженера и все больше помалкивала.
- Вот вы, Светлана Игнатьевна, молодой специалист, - басил инженер, вы все видите в розовом свете, а мы, практики, понимаем всю важность бытовых условий. Не правда ли, Клавдия Григорьевна?
Тетка соглашалась, кивая головой, и пробовала вставить слово, но инженер продолжал гудеть.
А Светлана молча улыбалась Саше.
К концу второго дня они незаметно подружились. Светлана предложила Саше прочитанный уже ею номер "Юности", а потом они вместе решали кроссворд из Сашиного "Пионера".
Когда сломался карандаш и Светлана захотела отточить его, Саша сказала:
- У меня в пенале есть хороший ножик, мне ребята подарили перед отъездом. И знаете, что мне еще подарили?
Она поглядела на Светлану, так удивленно подняв брови над своими светлыми, ясными глазами, что Светлана подумала: "Какая милая девочка! И совсем не похожа на свою тетю".
Саша открыла чемодан и, передав Светлане ножик, потянула за руку Петрушку, лежавшего под горкой мягких вещей. И до чего же быстро он выскочил из-под них!
Саша посмотрела на его лукавое лицо, которое не успела хорошенько разглядеть перед отъездом, расправила примятый колпачок и надела Петрушку на руку, как показывала Роза.
Это, видно, была нехитрая наука, потому что при первом же робком движении Сашиной руки лукавая голова покивала ей, а маленькие руки сделали быстрое движение, как будто хотели поздороваться.
- Вот ты какой! - удивленно и немного недоверчиво сказала Саша.
Она сказала это очень тихо, почти про себя, но Петрушка услышал! Он ткнулся носом в ее щеку и потерся головой об ее ухо.
- Какой смешной! - сказала Светлана. - Правда, Саша?
- Правда, - сказала Саша, серьезно, без улыбки глядя в лукавые Петрушкины глаза. - Очень хороший.
Глава седьмая
НА НОВОМ МЕСТЕ
- Так вот что, Александра, давай условимся: ты уже девочка большая и можешь быть вполне самостоятельной. Я, как ты понимаешь, целые дни буду проводить на работе, и нянчиться с тобой тут совершенно некому. Через два месяца тебе идти в школу, а пока что готовься к занятиям и хозяйничай. Обедать будешь в столовой, - вот тебе деньги: на неделю. А вот на хлеб тоже на неделю: будешь покупать в продуктовом магазине. Надеюсь, ты уже освоилась с местностью?
Так говорила Саше Клавдия Григорьевна в первый же день после их приезда. Саша молча слушала ее, перебирая, по привычке, бахрому скатерти.
- Да, и отучись, пожалуйста, от этой дурной привычки!.. Кстати, почему ты накрыла стол скатертью? Это совершенно ни к чему. У нас есть отличная клеенка - ее только нужно ежедневно протирать чистой влажной тряпкой.
Вероятно, все, что говорила тетка, было справедливо. Мама тоже, бывало, журила Сашу за дурную привычку - перебирать бахрому скатерти и заплетать из нее косички. У них дома тоже была блестящая, чистая клеенка, на которой они обедали, когда оставались одни. Ведь Саша была очень рассеянна и не раз проливала чай или кофе, торопясь передать матери чашку.
Но после обеда они всегда покрывали стол веселой, яркой скатертью, которую мама сама вышила, и в комнате сразу делалось красивей и уютней. А потом они садились на диван...
- О чем ты так задумалась, Александра? Я тебя спрашиваю, Саша...
В голосе тетки Саша неожиданно услышала мягкую ноту. Она с робкой надеждой взглянула на Клавдию Григорьевну, и ей показалось, что та смотрит на нее с каким-то новым, почти участливым выражением. И Саше захотелось подойти к ней, прижаться.
Ведь это была ее тетя, папина сестра, самый близкий сейчас для нее человек.
Но Клавдия Григорьевна уже укладывала свой портфель.
- Я ухожу, - сказала она спокойно. - Пока нет второго ключа, посиди дома.
- Я хотела к Светлане Игнатьевне, - робко сказала Саша.
Клавдия Григорьевна недовольно поморщилась:
- Ну, какая это тебе подруга, подумай сама! И ведь она не гулять сюда приехала, а работать. Не надоедай ей, пожалуйста, и не навязывайся со своим знакомством. Каждый человек, даже ребенок, должен всегда соблюдать чувство собственного достоинства.
И Клавдия Григорьевна удалилась, оставив Сашу взаперти, - совершенно одну в новом и чужом для нее доме.
Саша подошла к окну, посмотрела на широкую немощеную улицу поселка. Еще не все дома на этой улице были построены, и как раз напротив их окон стояли недавно сложенные стены нового дома. Сейчас там никто не работал вероятно, потому, что было воскресенье, и оттого недостроенный дом да и все вокруг него показалось Саше очень грустным. Соседей по квартире, у которых, как знала Саша, был маленький ребенок, дома не было - они уехали на несколько дней в город.
Она была одна, совсем одна.
Саша воткнула в штепсель вилку репродуктора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13