Однако он не стал упоминать землю,
которую, как ему показалось, он видел на горизонте. Она совершенно явно не
имела никакого отношения к тому, что с ними происходило.
- Сдохнуть можно! - не выдержан Том. - Чем дальше в лес, тем страньше
и страньше... Ты уверен, что она была на самом деле?
- Разумеется, нет, - ответил Авери. - Как здесь можно быть хоть в
чем-то уверенным? Но я готов поклясться, что видел ее вот этими самыми
глазами.
- Может, это такой воздушный шар, - предположила Мэри. - А внутри
кинокамеры, или еще что-нибудь подобное...
- Точно, - кивнул Авери. - Воздушный шар с температурой поверхности,
как у расплавленного металла. Воздушный шар, который ни с того, ни с сего
взял да и исчез - вместе с камерами и всем прочим - не оставив на песке
даже вмятины.
Некоторое время, углубившись в странный, абсурдный и немного страшный
мир возможного, все молчали. Бесцельные и бессмысленные размышления, ибо
абсурдны и странны были сами факты, а значит, степень невероятности
возможного объяснения приходится оценивать по сравнению с не менее
невероятным фоном.
Но вот Авери отчаялся разрешить неразрешимое. Он встал, слазил в
складскую палатку и достал проигрыватель. А к нему - первую же пластинку,
которая попалась ему под руку.
- Давайте посмотрим, удастся ли нам заставить эту штуку работать, -
сказал он.
- Это твой? - заинтересовалась Барбара. - Я имею в виду, там, на
земле.
- Нет. Дома у меня стоял проигрыватель вполне нормального размера. Я
очень любил... люблю музыку... Похоже, нашим инопланетным друзьям очень
хотелось, чтобы я был счастлив.
Достав ключ, Авери завел проигрыватель. Механический завод явно
раскручивал не только сам диск, но и маленький генератор: звук раздался из
миниатюрного динамика.
Авери поставил пластинку и осторожно опустил иглу. Как оказалось, он
принес избранные арии из "Моя прекрасная леди".
Несколько минут они сидели как завороженные, словно услышали музыку
впервые в жизни.
И вот над чужой далекой планетой зазвучал голос Джулии Эндрюс... "Я
хочу лишь комнатку где-то..." Звуки, неописуемо сладкие, слова, странно
уместные, маленьким невидимым облаком повисли между сулящим мир и
спокойствие огнем костра и окружающим его грозным кругом ночного мрака.
И вдруг напряжение куда-то исчезло. Они улыбались прекрасным и таким
нелепым здесь словам. Но улыбки казались Авери несколько натянутыми. Глядя
на своих спутников, он видел, как подозрительно блестят в свете костра их
глаза. Впрочем, и на его глаза, несомненно, тоже навернулись слезы...
Он протянул руку Барбаре. Она взяла ее. Том и Мэри прижались друг к
другу, словно ища друг у друга поддержки и утешения.
"Я хочу лишь комнатку где-то..."
Авери тяжело вздохнул и полностью отдался эху далекого мира.
Удивительная и необыкновенно болезненная роскошь.

15
После первых суматошных дней настало время относительного
спокойствия, время привыкания и отдыха. А отдых был им необходим. Лишь
задним числом, когда жизнь вошла в налаженную колею и основные связанные с
бытом проблемы разрешились одна за другой, когда они обнаружили, что у них
даже остается свободное время - свободное от борьбы за выживание - только
тогда люди поняли, в каком напряжении находились эти первые дни.
Единственным знаменательным событием (оно случилось на следующий день
после встречи с чужаками у водопада) можно считать то, что Том и Авери во
время охоты обнаружили целую колонию кроликоподобных. Как и земные
кролики, их шестиногие собратья обитали в норах под землей, но в придачу
они отлично плавали и лазили по деревьям. Их колония располагалась на
берегу ручья - того самого, в котором люди набирали воду. Вверх по
течению, всего в какой-то полумиле от моря пологий склон ярдов пятьдесят в
длину, не меньше, был, как дуршлаг, продырявлен бесчисленными норами
кроликоподобных. Эти животные оказались, кстати, гораздо глупее своих
земных сородичей. Том и Авери быстро обнаружили, что проще всего их
ловить, сбивая камнями с деревьев. Вскоре они выработали простой и
надежный способ охотиться.
Вместо того, чтобы искать кроликоподобных на земле, Том и Авери
разглядывали верхушки деревьев. Обнаружив, как это называл Том, "хвостатый
фрукт", Авери вставал около ствола, а Том (он кидался камнями точнее
Авери) забрасывал зверюгу подобранными на берегу камешками. Если ему и не
удавалось оглушить кроликоподобного, то ничего страшного. Испуганное
животное неизменно начинало слезать с дерева. Слезало оно медленно и
осторожно, задом вперед, крепко цепляясь за ствол всеми шестью короткими
когтистыми лапками. Когда тот оказывался достаточно низко, Авери
просто-напросто снимал его с дерева и убивал. Ну, а если Том все-таки
попадал, то оставалось только подобрать несчастную животину, пока она не
пришла в себя после падения.
Имея под рукой такой удобный источник свежего мяса, Том и Авери
чувствовали, что одна из самых главных проблем выживания решена. На мясе
кроликоподобных и фруктах они, если потребуется, смогут прожить
практически сколько угодно.
Хотя Авери и сгорал от любопытства узнать побольше о мире, в котором
они очутились, до настоящего, методичного исследования руки пока не
доходили. Он утешался тем, что на этой планете им придется провести если и
не всю жизнь, то, во всяком случае, очень и очень долго. Экспедиция и
исследования - могут подождать. Подождать, пока они как следует овладеют
искусством жить в этом мире. Авери был настроен всеми силами избегать
встреч с "золотыми людьми" - пока это возможно. Рано или поздно, но
встреча состоится. Вспоминая разгромленный лагерь и "золотую" парочку у
озера, Авери не очень-то надеялся на мирный исход такой встречи. А значит,
лучше, если она произойдет попозже - когда он, Том, Мэри и Барбара успеют
притереться друг к другу, научатся работать вместе - а значит, станут
более боеспособным отрядом.
За пару дней они выработали распорядок, позволяющий всю необходимую
работу делать утром. А следовательно, время после полудня и весь вечер
оставались свободными для отдыха и, так сказать, "желательных" дел.
В расположенном на вершине скалы Лагере Два они чувствовали себя в
безопасности. Однако по-прежнему каждую ночь дежурили у костра. Пусть их
новый лагерь атаковать не так-то просто, но и неприступным его тоже не
назовешь Совсем не хочется, чтобы враги, если таковые найдутся, застали
тебя врасплох. Не устанавливая жесткого графика, они выработали довольно
свободную, неформальную систему дежурств. Если кому-то хотелось лечь спать
пораньше, он, она или они так и поступали. Тогда кто-то из оставшихся
сидел у костра подольше, а потом будил того (тех), кто спал дольше всего.
Иногда мужчины дежурили в одиночку, но гораздо чаще в паре с женщинами.
Так веселее. Так быстрее проходило время, и отсутствовал риск уснуть на
посту.
Авери, как зачарованный, следил за (как он это для себя называл)
психологической механикой группы. Вначале - встреча четырех незнакомых
друг с другом человек. Но уже через три дня они совершенно четко
разделились на пары. Ведь так же, как и у Мэри с Томом, у них с Барбарой
установились своего рода "особые отношения". Особые, возможно, не самое
удачное слово. То, что их связывало, нельзя было назвать любовью, хотя
что-то такое там присутствовало - та любовь, которая, как и
изобретательность, является порождением необходимости. В такой группе, как
у них, каждый полагается и черпает силу у каждого. И одновременно есть
некая зависимость, вроде бы и не связанная с полом, которая, однако, может
возникнуть только между мужчиной и женщиной. Нет, не любовь и не брак в
обычном понимании этих слов, но в данных условиях нечто бесконечно близкое
к любви и браку.
Порой в первые несколько недель Авери с любопытством думал о Томе и
Мэри - занимаются они любовью или нет. Половой акт, совокупление,
копуляция, спаривание - все это какие-то холодные, медицинские термины, и
они как-то не подходили к тому, что должно было происходить у Мэри и Тома.
По утрам Авери не замечал никаких признаков того, что их близость достигла
своего логического интимного конца. Пока что, как ему казалось, их
потребности лежали скорее в сфере духовной, чем физической. Они стремились
друг к другу потому, что им было одиноко, потому, что оказались в странном
мире под чужим небом, потому, что отовсюду грозила опасность...
Так, по крайней мере, он представлял себе свои собственные чувства в
отношении Барбары. Порой глубокой ночью он чувствовал, как она ворочается,
как теснее прижимается к нему, знал, что она не спит, ощущал, как в нем
просыпается желание. Но каждый раз, когда его тело откликалось на зов,
Авери испытывал жгучий стыд. Ему становилось стыдно, ибо он находился во
власти глупой донкихотовской преданности. Ему становилось стыдно потому,
что ему казалось, будто своей любовью он предает Кристину. Он и сам
понимал, что думает, чувствует, поступает как черно-белый одномерный герой
романтической драмы.
Реальность умерла пятнадцать лет тому назад. И тогда же, пятнадцать
лет тому назад, родился миф. Вне себя от горя, он в приступе мазохизма
взлелеял его в своей груди. Он превратил Кристину в легенду. В смерти она
стала еще красивее, чем в жизни. В смерти ее любовь стала еще крепче...
стала собственнической. Он осквернил Кристину самым худшим образом -
превратил память о ней в свою болезнь.
Умом-то он все это прекрасно понимал, но ничего не мог с собой
поделать. Умом он понимал, что сделал из памяти о Кристине своего рода
барьер, отгораживающий его от всех нормальных человеческих отношений. А
теперь он не мог этот барьер сломать.
Глупо, конечно. Ведь в смысле абсолютной верности он уже предал
Кристину - если слово "предал" здесь вообще уместно. Он предал ее в тот
миг, когда протянул руку Барбаре. Он предал ее тогда, когда они, вслед за
Мэри и Томом, начали обмениваться улыбками. Он предавал ее каждую ночь,
когда они ложились вместе спать. Что значит тогда последнее предательством
Оно пошло бы ему только на пользу. И дух Кристины, наконец-то, обрел бы
покой.
И все равно он не мог заставить себя пойти на то, чего так хотело его
собственное тело. И Барбара. Авери знал, или думал, будто знает, что для
нее все это означает не более, чем ему бы того хотелось. Она уже сказала
ему, что вовсе не является девушкой. К тому же у него сложилось вполне
определенное впечатление, что жизнь в сумасшедшем доме телевизионных камер
и искусственных драм вызывает неизбежные и не менее искусственные романы и
готовые, отрепетированные эмоции... И все равно, ненавидя себя, жалея
Барбару, уговаривая несуществующую Кристину, он не мог решиться на
интимность.
Барбара не жаловалась. Она была терпелива и ласкова. И от этого Авери
ненавидел себя еще больше. Он стал извращенцем и сам понимал, что отчаянно
пытается превратить извращение в достоинство...
Обычный день в Лагере Два начинался сразу же после восхода солнца.
Раннее утро, как они обнаружили, самое лучшее время суток. Обычно в
воздухе еще ощущалась прохлада, за которой крылось обещание полуденного
жара. Раннее утро, когда воздух чист и покоен, а море - словно зеркало,
пьянило, как хорошее вино. Тот, кому выпадало дежурить последним, готовил
завтрак, а тот, кто в это время отдыхал, потом брал ведро и шел к ручью за
водой.
Завтрак - самое время для обсуждения планов. Особенно всяческих
грандиозных прожектов, которым или вообще никогда не суждено
осуществиться, или дело до которых дойдет еще очень и очень не скоро. Они
собираются построить лодку, они собираются сделать мебель для лагеря,
настанет день, когда они возьмутся за строительство дома. За завтраком
вымыслы и реальность сливались воедино с крепким, как виски, воздухом.
А потом - и не надо никуда спешить, ведь никто не опаздывает ни на
поезд, ни в контору, ни в студию, ни в класс - потом начинались обычные
утренние дела. "Уборка" для Мэри и Барбары: проветривание спальных мешков,
мытье посуды, уборка мусора и все такое. Авери и Том тем временем собирали
дрова для вечернего костра и отправлялись на охоту, рыбную ловлю или сбор
фруктов - или, как часто получалось, и то, и другое, и третье
одновременно. Пока что вся их рыбная ловля ограничивалась ручьем - леска и
согнутая булавка: просто, но не слишком успешно, или вообще руками - это у
Тома получалось совсем неплохо. Пойманная ими рыба (больше двух с
половиной фунтов ни разу не попадалась) по вкусу напоминала лосося.
Периодически возникли идеи о ловле рыбы в море, но для этого требовалась
лодка и нечто более совершенное, чем согнутые булавки.
Том первым поднял вопрос о дополнительном оружии. Их "арсенал"
состоял из револьвера, четырех ножей и двух топориков. Как справедливо
отметил Том, все рано или поздно выйдет из строя - особенно это касается
револьвера, к которому осталось всего тридцать четыре патрона. Со
временем, несомненно, и ножи, и топорики вполне могут сломаться. А значит,
следовало прямо сейчас, пока не поздно, сделать что-нибудь новое. Тогда в
будущем потеря или поломка не обернется непоправимой трагедией.
Прежде всего они попробовали сделать метательные копья. Они даже
изготовили несколько штук - вроде тех, что использовали "золотые люди".
Результат, однако, никак нельзя было назвать удовлетворительным.
Найти твердое прямое дерево для древка оказалось довольно просто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27