Так в ноябрьское утро тысяча восемьсот семьдесят первого года произошло торжественное открытие фабрики и конторы нового торгового дома Зимлеров в Вандевре. ЧАСТЬ ВТОРАЯ I Он толкнул калитку; зазвенел колокольчик. Он вошел в сад Лепленье.Жозеф откладывал этот визит в течение полугода. Зимлерам уже давно сообщили о неудачной попытке господина Лепленье защитить их в Коммерческом клубе. Да и сам защитник при встречах не забывал отвесить вежливый, но холодный поклон. Однако у Зимлеров не было ни досуга, ни желания знакомиться с ним поближе.На звон колокольчика отозвались лаем сразу несколько собак, а на повороте аллеи появилась молодая девушка. В руках она держала садовые ножницы и несколько срезанных, еле-еле покрытых зеленью веточек. Жозеф не знал девушки, но ни на минуту не усомнился, что это Элен Лепленье. Такой она и должна была быть. Он снял круглую шляпу и пошел к ней навстречу между двух шпалер розовых кустов, усеянных первыми бутонами. Девушка остановилась и с улыбкой посмотрела на него. Быть может, и до Элен Лепленье дошли слухи о существовании Жозефа Зимлера.– Мадемуазель… господин Лепленье дома? Могу я его видеть?– Пройдемте со мной, я сейчас узнаю.Эти слова девушка произнесла степенным, сдержанным тоном. Жозеф был поражен ее решительной, пожалуй, даже несколько резковатой походкой и гибкой округлостью ее крепкой талии. На юбке из светло-коричневой тафты был завязан сзади широкий бант из той же материи. Подол платья шуршал по плотно укатанному гравию, обдавая ноги Жозефа теплым ветерком.Когда они вышли на широкую аллею, девушка обернулась и лукаво кивнула на дом, укрытый ветвями грабов.Обширный парк всем своим видом свидетельствовал о том, что за ним ухаживают с величайшим тщанием, и в то же время здесь всюду чувствовалась какая-то нарочитая небрежность, – взять хотя бы ограду: простой деревянный частокол, но находился он в безукоризненном порядке, как в английских усадьбах. Слуг не было видно. Казалось, одна и та же небрежная рука правит и домом и парком.Но Жозеф был поглощен созерцанием матово-золотистой шеи, проглядывавшей между белым рюшем воротничка и каштановой косой, уложенной на затылке.И когда в гостиную, где мадемуазель Лепленье попросила Жозефа обождать, вошел хозяин, гость все еще размышлял о том, что означал внимательный и немного насмешливый взгляд ее синих глаз.Величественные повадки старика Лепленье не смутили Жозефа – напротив, даже придали ему духу.Он поправил очки и добродушно начал:– Сударь, мой прекрасный провожатый исчез раньше, чем я успел назвать свое имя. Я – Жозеф Зимлер; вам, очевидно, понятна цель моего посещения.Лепленье слушал его с суровым, неподвижным лицом. Плавная речь эльзасца, казалось, только усилила его важность. Он указал на стул и сам первый опустился в кресло.– Очень рад, сударь, познакомиться с вами, но, поверьте, я не знаю, чему обязан честью…– Вы правы, за полгода такие вещи можно легко забыть. Мой отец, Ипполит Зимлер, страдает подагрой и с трудом передвигается, посему он поручил мне принести вам извинение, что не мог выразить вам лично, и много раньше, нашу общую признательность.Господин Лепленье молча смотрел на молодого человека. Его бритые губы сурово сжались. Жозеф продолжал с развязностью коммивояжера, фамильярно помахивая правой рукой:– Однако я не могу поверить, чтобы мое имя не напомнило вам случая, происшедшего в октябре прошлого года в Коммерческом клубе. До нас дошли слухи, что вы играли там благородную роль и что…Жозеф замолчал. Господин Лепленье искоса взглянул на ботинки своего гостя, побуревшие от дорожной пыли. В его маленьких глазках зажегся озорной огонек. Жозефу вдруг пришло в голову, что, должно быть, Элен тоже обратила внимание на его пыльные ботинки; он помнил только ее быстрый насмешливый взгляд, забыв, что в этом взгляде была и доброжелательность. Он покраснел и засунул ноги под стул.Взглянув поверх очков на хозяина, он снова заговорил, но уже менее уверенно:– Так или иначе, сударь, подробности прений, столь для нас интересных, стали достоянием всего города и дошли до нас…Господин Лепленье по-прежнему величественно молчал; Жозеф поднял голову и громко закончил фразу:– Мы знаем, что вы вмешались в обсуждение этого вопроса и что если кандидатуры моего отца и дяди Миртиля Зимлера не прошли, то не вы тому виной.Господин Лепленье развел руками с выражением вежливой, но глубокой досады:– Возможно, что это и так, сударь, но я что-то не припомню. Во всяком случае, никакого официального обсуждения не было. Был, очевидно, простой разговор; а подобные разговоры быстро забываются, как бы ни был интересен их предмет.Холодная любезность ответа вконец смутила Жозефа. Не снимая перчаток, он обтер мокрый лоб и обвел гостиную взглядом.Он не сомневался, что старик все прекрасно помнит, вернее – чувствовал это инстинктивно. Ему не хватало опыта, чтобы проникнуть в тайные причины светского притворства. Между тем Лепленье заговорил совсем другим тоном.– Тем не менее я весьма рад, что городские сплетники Дали мне случай познакомиться с вами, господин Зимлер. Ваш батюшка, если не ошибаюсь, приобрел фабрику, как его бишь…– Понсэ!– Да, Понсэ. Хороший был у вас посредник? Среда них далеко не все надежны.– Мы имели дело с Габаром.– Ну, знаете ли, он звезд с неба не хватает.Жозефу вдруг захотелось встать и уйти.«Сам ты плут и хвастун», – подумал он, рассматривая седые бакенбарды и мышино-серые гетры господина Лепленье, в которых ему чудился какой-то вызов.Однако гость не ушел; более того, через четверть часа его противник неприметно, но твердо перевел беседу в другое русло, где красноречие Жозефа не могло встретить никаких преград.– Нам еще столько предстоит сделать, – говорил гость, – но, надо сказать, здешние коммерческие обычаи очень стеснительны, а фабриканты ведут себя как баре. Производить товар… они еще согласны, а вот заботиться о покупателе – это ниже их достоинства. Все это, конечно, очень благородно, но в таких условиях промышленность чахнет. И подумать только, что это единственный город, который производит гладкое сукно. Я рассчитывал найти здесь десятки солидных торговых фирм, самые совершенные методы и орудия производства. А что мы видим? Десяток фабрик, правда неплохих, но ведь они не дают и половины того, что могут дать. Спрашивается, как они еще ухитрялись все эти годы снабжать рынок.– Вы молоды, господин Зимлер, – ответил лукавый старец, приставив руку к правому уху. – Вы молоды и думаете поэтому, что усердие восторжествует над обычаями, которые устанавливались десятилетиями.– Обычаи создаются людьми, господин Лепленье. Я только вчера ночью вернулся из Парижа и снова еду туда в среду, восьмого. И так каждые две недели, а то и чаще. Ничего не скажешь, это дорого, это утомительно. Но у нас семья сплоченная, большая, мы разумно распределили между собой обязанности. Каждый раз из поездок я привожу новые заказы. Я всячески рекламирую нашу фирму. Возможно, что через полгода кое-кто из фабрикантов будет сетовать, что мы отбиваем у них клиентов. Мы боремся, но боремся честно. Почему, когда я езжу в Париж, я не встречаю в поезде никого из здешних коммерсантов?В пылу разговора Жозеф забыл, что непристойно так часто повторять «я», и щедро уснащал этим местоимением свою исповедь.– Не отрицаю, ваша продукция, господин Зимлер, возможно, и безукоризненна. Однако вы сами изволили сказать, эти поездки в Париж обходятся недешево. Стало быть, затраты должны быть как-то возмещены. Поверьте мне, заказчик не любит излишних надбавок на цены.– Мы покрываем накладные расходы из прибылей, но ни в коем случае не за счет цены. Пусть прибыль будет меньше, лишь бы было больше дел. А дел у нас будет по горло.– Вы сплочены, в этом ваша сила.Жозеф тут же оценил про себя общий и частный смысл этого «вы». Его вдруг словно окрылило:– Знаете ли, я впервые увидел Вандевр всего год назад; но, поверьте, мне его интересы дороже, чем местным коммерсантам. Вандевр, по-моему, может стать в десятки раз более деятельным, более жизнеспособным городом.– Берегитесь, старые страны труднее расшевелить, чем молодые. Это не Америка. Здесь золото не валяется под ногами, как в Колорадо.– Чудеснейший край, господин Лепленье, чудеснейший! Такой молодой, такой новый! Что такое Эльзас по сравнению с ним? Выжатый лимон, извините за выражение. А здесь такое богатство. Стоит только нагнуться. Но здешние люди ничего никогда не делали.Старик постарался смягчить этот несколько излишне смелый афоризм:– Все это мне самому доподлинно известно, господин Зимлер, ибо я сын и внук фабриканта и сам был фабрикантом целых тридцать лет. И, как видите, восемь лет назад я закрыл лавочку, убедившись, что фабриканту остается либо прозябать, либо терять свои капиталы.Самообладание вновь оставило Жозефа. Но хозяин дома пришел к нему на помощь. Улыбаясь всеми своими ямочками и плотоядно поводя клоунским носом, Лепленье заявил:– Ну что ж, господа, попытайтесь, колонизируйте нас. Старой стране никогда не повредит приток новых сил. А я буду следить за вашим опытом в качестве сочувствующего зрителя.Последние слова он произнес сухо и как-то подчеркнуто медленно. Жозеф не знал куда деваться. А господин Лепленье все тем же топом заговорил о бывшей своей фабрике. Внезапно Жозеф вспомнил, что в прошлом году они с Гийомом осматривали ее под предводительством все того же Габара. Фабрика выходила в узкий темный тупик. Братья сразу же отказались от нее. Помещение было слишком мало и неудобно.Хозяин рассказывал и рассказывал, а Жозеф со все возрастающим удивлением смотрел на безукоризненную обстановку комнаты; богатство ее не бросалось в глаза, но каждая мелочь говорила сердцу и памяти ее владельцев. Он перевел взор на бритые губы холеного старика, с какой-то изящной небрежностью повествовавшего о своей капитуляции, и покраснел от стыда. Он подумал об уголках этого парка, таких привольных и в то же время заботливо обихоженных, о прекрасной молчаливой девушке с такой свободной походкой и о внимательном и мягком взоре ее синих глаз. В душе Жозефа внезапно вспыхнул слабый огонек, и казалось, достаточно легчайшего дуновения, чтобы он разгорелся ровным сильным пламенем. Жозефу вдруг захотелось прервать господина Лепленье и сказать ему, что он, Жозеф, хорошо играет на флейте. Но он никак не мог найти подходящего предлога.Наконец хозяин дома поднялся с кресла и, закинув голову, сообщил Жозефу свои соображения насчет земельной собственности, арендной платы и Национального собрания в Бордо, в котором он не принимал участия. Он обратил внимание Жозефа на семейные реликвии, показал редчайшую мебель, с которой были связаны памятные даты или исторические имена.Затем он повел гостя в парк и заставил осмотреть розариум. По-прежнему в его тоне не чувствовалось ни иронии, ни оживления. Говорил он спокойно, слегка напыщенно и грустно. Он почему-то надел широкополую соломенную шляпу, хотя майское солнце еще не припекало, шагал медленно, часто останавливался и, выпрямляя стаи, снова пускался в рассуждения.Жозефу вдруг, непонятно почему, стало скучно. Он покорно слушал речи хозяина дома, но с трудом улавливал их смысл. Что, в сущности, делали, чем занимались все эти люди, чьи имена сыпались с губ старика? Когда же гость старался поддержать разговор, Лепленье едва слушал его, и тот замолкал… В конце концов старик просто маньяк. Сплошное кривлянье!Жозеф уже начал было злиться, как вдруг в конце аллеи мелькнуло платье из светло-коричневой тафты. Элен Лепленье, в соломенной шляпке и с тросточкой в руках, очевидно, собралась па прогулку. Она взглянула на обоих мужчин, мгновение поколебалась, быстрым кивком ответила па поклон Жозефа и пошла к дому. Жозефу стало досадно, и, сам не зная почему, он рассердился на старика.– Это моя дочь, – с ни к чему не обязывающей интимностью сказал Лепленье, забавно двигая носом. – Весьма достойная девушка. Бедняжке невесело жить здесь после смерти матери. Мое общество не столь уж интересно.Жозефа покоробило оттого, что владелец Планти думает только о себе.– Но у вас, кажется, есть сын?– Да, есть. Он лейтенант драгунского полка.Они остановились перед деревянной калиткой. Только сейчас Жозеф заметил, что этот круг по парку был сделан с целью привести его к выходу. С ним обращаются как с младенцем. Он рассвирепел и, желая оставить за собой последнее слово, произнес, упирая на каждый слог:– Значит, вы, господин Лепленье, решительно отклоняете нашу благодарность по поводу того случая в клубе?Каково же было изумление Жозефа, когда на плечо ему вдруг легла рука старика и он увидел обращенный к нему почти ласковый взгляд.– Ну довольно, довольно, не стоит говорить о таких пустяках. Но мне нравится, что вы не так легко сдаетесь. Это вырабатывает характер.И в ту самую минуту, когда все предубеждение Жозефа испарилось, когда он снова почувствовал было симпатию к господину Лепленье, тот легонько подтолкнул его к выходу и сказал:– Всего доброго, будьте осторожны на улице, не попадите под колеса, – затем повернулся к нему спиной и ушел.– Странный старик, – почти вслух произнес Жозеф, едва сдерживая сильнейшее желание расхохотаться. И все же он был сконфужен. Через десяток шагов он добавил вполголоса:– Странный дом!..Он спустился по крутому склону, ведущему к предместьям Вандевра. Внизу лениво текла река.Вдруг перед его взором возник образ Элен Лепленье.«…И какая странная молодая особа!»Он пересек улицу. Сколько воспоминаний, теперь уже полустертых временем, было связано с этой улицей: воскресные зимние вечера в пору самых напряженных забот и горьких разочарований. Приторный запах приятно щекотал ноздри. Жозеф обернулся, ускорил шаги и вдруг снова увидел полоску матово-золотистой шеи между белым рюшем и завитками каштановых волос. Он почувствовал какую-то неловкость и постарался отогнать этот образ. Лучше было думать о быстром, мягком и насмешливом взгляде больших синих глаз, затененных черными ресницами, о ясном, слегка загорелом лице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47