Он намного выше ее. Катрин даже не успевает ответить, как он уже поднял руки к занавеске. Он стоит сзади, удерживая ее в плену. Если она развернется, то наверняка коснется губами воротничка его рубашки. Поэтому Катрин продолжает стоять перед ванной, повернувшись к нему спиной. Каждый раз, когда Оливье Гранше надевает на штангу очередное кольцо, Катрин чувствует, как его тело прижимается к ней, вплотную касаясь ягодиц. И каждый раз, когда он поднимает руку к занавеске, он слегка задевает ее грудь. Всего колец около двадцати. И с каждым новым кольцом Катрин Салерн все сильнее и сильнее ощущает, как ее груди и ягодицы трепещут от прикосновения мужского тела. Когда это происходит, она испытывает словно электрический разряд внизу спины, у крестца, и жар, почти жжение, между ног. Но она еще не знает, что это называется желанием. Когда все кольца наконец надеты, рука Оливье, опускаясь, задерживается у нее на груди – буквально на четверть секунды. Но этого достаточно, чтобы у Катрин Салерн вырвался приглушенный вскрик – такой тихий, что его вряд ли можно было услышать. Но Оливье услышал. И почти незаметно прижался к ней еще теснее. В этот момент Катрин наконец поворачивается, и Оливье отстраняется от нее. Лицо ее пылает. Голосом, хриплым от желания, которого она еще не умеет в себе распознать, Катрин произносит:
– Теперь старую занавеску можно выбросить.
Потом она надевает пальто и выходит. Стоя у лифта, она чувствует, что у нее подкашиваются ноги. На этот раз Оливье сразу закрыл за ней дверь. Она смотрится в зеркало в кабине лифта, который медленно спускается на первый этаж, и быстро крестится. Сейчас ей так нужна помощь Бога! Выйдя из подъезда, она окунается в уличную прохладу и машинально бредет к своему магазину. Затем неожиданно вспоминает, что сегодня понедельник Она чувствует, что не в состоянии вести машину, и у станции «Дюрок» ловит такси. Придя домой, она закрывается у себя в комнате, ложится в постель – времени всего двенадцать часов – и тихо стонет. Она говорит себе, что ее телом завладел дьявол. Ее трусики все мокрые. «Боже, помоги мне!» – шепчет она.
Все последующие дни Катрин Салерн пребывает в меланхолии. Утром, по пути в магазин, она думает об этом мужчине. Она надеется, что случайно встретит его на улице – например, он выйдет за покупками, а она в это время будет открывать магазин или пойдет в банк. Днем она тоже думает о нем. Она говорит себе, что он обещал зайти к ней в магазин. Она стоит у двери, словно поджидая покупателей, и провожает взглядом прохожих в надежде его увидеть. Она думает о нем и вечером. За ужином она никак не может сосредоточиться на том, что говорит Жан и даже дети. Мыслями она далеко от них. Она снова и снова ощущает его руку, касающуюся ее груди и на мгновение замирающую на ней. И каждый раз она испытывает все то же слегка болезненное и одновременно приятное жжение внизу спины, в области крестца. Она думает об этом мужчине по ночам, в своей одинокой постели. Раньше она засыпала, едва закрыв глаза. Теперь же она может уснуть лишь после того, как убедит себя в том, что рука Оливье у нее на груди – это не более чем выдумка, плод женского тщеславия. Только тогда она снова становится хорошей матерью и примерной супругой. И засыпает успокоенная, позабыв о том, как часами простаивала возле стеклянной двери своего магазина. Но когда рано утром она просыпается, вздрагивая всем телом, охваченная жестокими спазмами неукротимого желания, то в глубине души понимает: какая-то доселе неизвестная ей сила мало-помалу подчиняет ее себе, и она не в силах ничего сделать.
Проходят недели. Катрин Салерн страдает. Она уже отчаялась когда-либо встретиться с ним. Она спрашивает себя, как ей увидеть его хотя бы на мгновение. Наконец она находит предлог: каждый первый понедельник месяца самой заходить к нему за чеком. Раньше жильцы переводили деньги за квартплату на ее банковский счет, но, к счастью, Оливье этого не знает.
7
ВОТ УЖЕ несколько недель Ксавье Бизо испытывает тревогу за мадам Салерн. Он спрашивает себя, не заболела ли она, но на ее счете он не находит расходов на врача или медицинскую клинику. Однако она похудела и выглядит озабоченной. Иногда у нее даже бывают круги под глазами – знак того, что она плохо спит. Она по-прежнему элегантна, но стала менее пунктуальной и как будто все время куда-то торопится.
По ее рассеянному и печальному взгляду он предполагает, что у нее заболел кто-нибудь из родственников или возникли неприятности с сыном (или даже с мужем). Он надеется, что это временные проблемы, потому что ему было бы невыносимо постоянно видеть ее страдающей. Для Ксавье Бизо мадам Салерн воплощает в себе то, о чем он всегда мечтал, но никогда не мог найти ни в одной женщине и уж тем более – в своей жене: элегантность и утонченность, супружескую верность и преданность семье. Даже материнство ее не испортило – она не из тех женщин, что теряют свою привлекательность после первой же беременности. Ксавье думает о своей жене, которая, даже ни разу не будучи беременной, все равно растеряла всю привлекательность. А если уж совсем начистоту – у нее никогда ее и не было. Однако в начале их семейной жизни она почему-то казалась ему не такой блеклой… Сидя в вагоне метро, который везет его на работу, Ксавье Бизо размышляет о том, что мадам Салерн поменяла помаду, и ее губы теперь бежевато-коричневые. Это его немного огорчает: ему больше нравится, когда она пользуется помадой ярко-розового или оранжевого оттенка.
В первый понедельник апреля у Катрин Салерн с самого утра бьется сердце, как у молоденькой девушки, которая играет с огнем и готовится вкусить неведомые ей до сих пор наслаждения. Однако она очень спокойна. Эти последние недели были такими напряженными, а ожидание – столь долгим, что сейчас она испытывает лишь умиротворение, так как знает, что наконец-то его увидит. Они условились о встрече. Она не могла больше терпеть и сказала, что зайдет в десять утра. Оливье открывает ей дверь. Он, вероятно, только что оделся. Его рубашка еще чуть-чуть влажная на плечах, а на мочке уха виднеется немного пены для бритья. Туалетная вода пахнет сильнее, чем обычно. Он предлагает ей выпить кофе, который он только что сварил. Катрин соглашается. На самом деле она обычно пьет чай, но сейчас ей все равно – лишь бы подольше оставаться с Оливье. Ведь если он отдаст ей чек прямо сейчас, то придется сразу уйти. А ей хотелось бы впитать в себя как можно больше впечатлений на ближайшие недели. Тогда ожидание первого понедельника мая будет не таким мучительным.
Стоящие у стола два стула завалены бумагами. На кресле у кровати лежит одежда. Катрин немного смущена тем, что видит интимную сторону его жизни, но нельзя сказать, что ей это неприятно, хотя дома у нее все разложено в образцовом порядке. Даже в комнате сына. Для того чтобы выпить кофе, им с Оливье приходится сесть на кровать, которая оказывается несколько низковатой. Катрин едва не расплескала кофе на простыни. К счастью, он выливается в блюдце. Но стоит Катрин сделать первый глоток, как у нее на блузке появляется кофейное пятно. Прежде чем она успевает подняться, Оливье приносит чашку с горячей водой и уголком полотенца пытается оттереть пятно. Чтобы не касаться ее тела, он слегка оттягивает ткань и смачивает водой испачканный шелк. Но когда он его отпускает, небольшой влажный круг прилипает к коже Катрин, так что становится заметной кружевная отделка ее лифчика.
Оливье стоит перед ней на коленях. Кончиком пальца он слегка поглаживает ее сосок сквозь влажную ткань. При этом он не произносит ни слова. Катрин словно окаменела. Она видит, как Оливье обводит пальцем ее сосок. Это и ужасно, и одновременно очень приятно… Катрин хотелось бы встать и с оскорбленным видом уйти. И даже – почему нет? – дать пощечину этому наглецу. Но она не может этого сделать. Он кладет голову ей на грудь и обнимает за талию.
– Мне очень не хватало вас… Я так вас хотел… – шепчет он.
Катрин ничего не отвечает – она буквально одеревенела от страха и желания. Истолковав ее молчание как согласие, он принимается ласкать ее груди – сначала поочередно, потом обе сразу. Затем начинает расстегивать ей блузку, но она жестом останавливает его. Тогда он ласкает ее лицо, мочки ушей, гладит по волосам. Впервые в жизни ее обнимают подобным образом – нежно, осторожно, медленно. Она готова на все, лишь бы эти ласки продолжались бесконечно. Ее поясница вся горит, и при каждом его прикосновении тысячи иголочек болезненно и одновременно безумно приятно вонзаются в нее. Он мягко поглаживает ее лодыжки, икры, бедра, и, лишь когда его пальцы пытаются подняться выше, Катрин снова его останавливает. Он кладет ее на кровать, и она покорно повинуется. Он прикладывает палец к ее губам, словно призывая к молчанию, и продолжает дальше расстегивать пуговицы на ее блузке. Катрин закрывает глаза, испытывая удовольствие и стыд одновременно.
Оливье целует сквозь лифчик ее груди. Затем просовывает руку ей за спину и расстегивает крючки. Ее груди, разом освободившиеся от сковывавшего их панциря, резко выделяются на фоне одежды. Их твердые соски словно молят о ласке. Вид этих грудей – пышных материнских грудей женщины, на пятнадцать лет его старше, обеспеченной, но забывшей о том, что такое секс, – приводит Оливье в исступление. Он ощущает себя подростком, торопливым и восторженным. Он склоняется к ее соскам и начинает жадно и в то же время нежно сосать их. Дважды Катрин шепчет «нет», но не отталкивает его. Затем Оливье поднимает ее юбку. Катрин закрывает глаза и, словно испуганный ребенок, прячет в ладонях свое красивое лицо. Он начинает снимать с нее колготки, осторожно, сантиметр за сантиметром, поминутно останавливаясь и лаская ее. Потом нежно целует подошвы ее ног. Катрин удивленно смотрит на него – она никогда не предполагала, что подошвы ног могут быть такими чувствительными.
Ему никак не удается стянуть с нее трусики – она слишком крепко сжимает бедра. К тому же так приятно слегка продлить эту игру… Он приподнимает тонкий треугольник ткани и мягко касается губами ее шелковистого лобка. Это невероятно возбуждает его. Ему неожиданно кажется, что перед ним – сорокапятилетняя девственница. Ему хочется всему научить ее, хочется услышать, как она кричит от удовольствия, когда кончает. Ему хочется, чтобы она взяла в рот его член и стала его сосать.
Она такая красивая и такая необычная, что он чувствует к этой хрупкой женщине невероятную нежность, которая в один миг охватывает все его существо.
Ксавье Бизо совершенно сбит с толку. Все его привычные ориентиры сместились. Он не нашел денежного перевода на три тысячи пятьсот франков, который должен был поступить в счет квартплаты. Учебный год еще не кончился, следовательно, постоялец не мог съехать. Зато был счет из прачечной на 380 франков. А ведь именно при смене постояльца мадам Салерн отдает белье в стирку… Он не мог не заметить этот денежный перевод, даже если она повысила плату! Может, новый жилец въедет только со следующего месяца? Но зачем тогда было отдавать белье в стирку прямо сейчас? Обычно мадам Салерн делает это в самый последний момент.
В прошлый понедельник он встретил ее на улице Севр. Такого прежде никогда не случалось. Он уже собрался было с ней поздороваться, но она вдруг отвернулась. Однако он готов поклясться, что она его видела! Каждое утро он испытующе и все более и более настойчиво смотрит на нее. Ему кажется, что у нее мечтательный вид. До этого она тоже казалось ему мечтательной, но совсем на другой лад.
Вот уже второй понедельник подряд Мадам уходит рано. Я спрашиваю себя, куда она собралась. Она одевается по-воскресному но более нарядно. Надеюсь, что сегодня днем не получится, как в прошлый раз. Тогда она вернулась в три часа дня, закрылась у себя в комнате и не вышла к ужину. Месье был очень недоволен. Я сказала ему, что она, должно быть, плохо себя чувствует, но он ответил, что это просто капризы. По-моему, он прав, потому что Мадам не казалась больной. Ее не тошнило и не было никаких других признаков недомогания. Если сегодня вечером все повторится, я и носа не высуну с кухни! Правда, Месье никогда не повышает голос. Но это даже хуже. Когда он раздражен, я его очень боюсь!
8
ДЛЯ КАТРИН САЛЕРН та неделя промчалась со скоростью сигнальной ракеты – быстрая, немая, почти нереальная. Она не замечает ничего и никого, включая своих близких. Единственные образы, заполняющие ее воображение с утра до вечера, это руки и лицо Оливье Гранше, похожие на огромные сверкающие звезды на черно-сером небе ее монотонного существования.
Она живет в каком-то необычном, ненормальном состоянии. Приходя к себе в магазин, она сворачивается клубочком в кресле и уносится мыслями далеко-далеко, в объятия Оливье. Она даже не всегда слышит звонок колокольчика, когда кто-нибудь заглядывает в ее лавочку.
Она не замечает, как проходят часы. Вечером, когда она возвращается домой, к семье, она мечется по квартире, не находя себе места, ибо повсюду видит лишь стены и закрытые двери. Ей хочется убежать, закрыться у себя в комнате, забиться в угол кровати и снова и снова, в сотый раз, ощущать, как мускулистые руки Оливье обхватывают ее груди, которые она позволила ему взять в рот – раньше с ней никогда подобного не было. Она вспоминает его нежный язык, и соски ее твердеют, хотя прежде такое случалось с ней только от холода. Она снова и снова вспоминает о его губах, которые скользят по ее телу, спускаясь к низу живота. Она неустанно перебирает в своей возбужденной памяти эти моменты. Она не может обуздать ни эти болезненные, но восхитительные уколы в поясницу, ни пламя, разгорающееся у нее между ног.
Наконец настает понедельник, принося долгожданное облегчение. Катрин с нетерпением ждет, когда Жан и дети уйдут из дома. Выйдя из ванной, она впервые в жизни принимается разглядывать себя в зеркале открытого шкафа. Сбросив полотенце к ногам, она смотрит на свое обнаженное тело, словно стараясь увидеть то, что видел он и на что она сама долгое время не обращала внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20