Куклы готовят обед, ходят в магазин, нянчат других кукол, принимают гостей и потчуют друг друга пирогами из глины и песка.
Каждый день одно и то же.
В Тусиных играх куклы влюбляются, убегают из дому, стреляют из-за угла, плывут вокруг света, пишут длинные письма, ругаются, хохочут, поют и умирают...
Во время своей бурной жизни куклы теряют руки, ноги, а порой и головы.
Их хозяйки готовы мириться с этим - лишь бы игра продолжалась.
Туся нарасхват. Его зовут, когда двум влюбленным куклам надо поговорить между собой. Послушайте, как это делает Туся, и вы согласитесь, что выбор пал на него не случайно.
- Вот ваш платок, Мэри, - говорит Туся грубым голосом.
- Ах, Джон, спасибо! Где вы его нашли? - отвечает он сам себе нежно.
- В парке.
- Как вы там оказались?
- Я шел за вами следом...
- Негодник! Вы подглядывали за мной!
- Мэри, я люблю вас...
- Ах, Джон, мне дурно... Воды!
- Не бойтесь, Мэри, я не выдам вас. Никто не узнает, что вы встречались с герцогом...
- Вы добрый человек, Джон...
- Я люблю вас, Мэри!..
Тусю зовут, когда игра заходит в тупик и ее надо оттуда вывести.
Его зовут сочинить письмо или надгробную надпись, когда куклу хоронят.
И домой Тусю зовут. Он ходит с удовольствием.
У каждой квартиры свой запах.
У Ксаны и Юрки, в тридцать шестой, пахнет гороховым супом и копчеными костями. А также сухариками из булки.
У Нади - машинным маслом и бензином. Прекрасный запах!
У Веньки - нафталином, скипидаром и еще чем-то сладким.
У самого Туси - книгами, жареным луком, табаком...
У Розы - ничем. Пахнет ничем.
Нет во всем доме другой такой комнаты. Сверкает пол, стены, потолок! Из коридора в комнату ведет мохнатая дорожка, чистая-пречистая.
У Розы как-то даже неловко бегать, громко разговаривать.
У Туси - все можно. Можно стул на стол ставить. А на тот стул табуретку. А на табуретку самому залезть и прыгать оттуда на диван, прямо в бурное море.
Однажды, прыгая в бурное море, Роза уронила настольную лампу. Зеленый абажур раскололся надвое.
Роза охнула, уткнулась лицом в диван и заплакала.
Туся стоял над ней и не знал, что делать.
Он взял Розу за руку. Роза заплакала еще пуще.
Он подергал ее за рукав. Роза затопала ногами и прямо-таки заревела на весь дом.
Тогда он сел на диван и стал ждать. Он не знал, что сделал замечательное открытие: если хочешь, чтоб девчонка перестала плакать, не утешай ее. Сядь рядом и терпеливо жди.
Роза последний раз всхлипнула и замолчала. Нос у нее был красный. Губы вздрагивали.
- Что теперь делать? - сказала она. - Меня лупить будут...
- Не будут, - сказал Туся.
- Будут, - упрямо повторила Роза.
- Не бойся, - сказал Туся, - я скажу: я разбил.
А Роза опять заплакала.
Это уж совсем непонятно!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- Не бойтесь, Мэри, я не выдам вас...
- Вы добрый человек, Джон...
Буксир "Мятежный"
Туся и Лева Тройкин стоят на берегу канала. Столетние тополя склонились над водой. И как только не падают?..
Кирпичные корпуса морского экипажа заслоняют от тополей солнце, и тополя всю свою долгую жизнь тянутся к нему.
Тополя отбрасывают тень почти на середину канала. Кажется, дай им волю, они дотянутся до того берега, где всегда солнечно, а сейчас так весело играет патефон: "Пой, Андрюша..."
В морском экипаже тихо, будто вымерло все, и сколько ни заглядывай в окна, никого не увидишь, а у главного входа - часовой с тесаком. На него можно смотреть хоть целый час, потому что ему скучно на вахте, ему даже приятно, что он кому-то интересен, хотя бы мальчишкам... А что мальчишки? Мальчишки тоже люди!
Вода в канале густая, грязная, в мазутных разводах, а на том берегу ребята стоят с удочками.
Нет-нет и вытащат уклейку. И откуда эти уклейки берутся? Может быть, из Фонтанки? А в Фонтанку из Невы приплывают, а в Неву - из залива, а в залив... из моря...
Значит, если отсюда в Фонтанку, а из Фонтанки - в Неву, а из Невы - в залив, а из залива - в море, то можно в конце концов попасть в океан!
Значит, в этой гнилой, масленой воде, покрытой тягучей пленкой, густо усыпанной тополиным пухом, значит, в этой воде есть хоть одна - хоть одна да есть! - капля океана!..
Это открытие так взволновало Тусю, что он тут же хотел поделиться с Левой Тройкиным, но спохватился: посмеется над ним Лева. Сколько раз бывало.
Лева Тройкин плюет в канал и говорит:
- Если отсюда поплыть, запросто можно в океан попасть, а?
Туся открывает рот...
Э, да что там! Кто поверит, что они враз подумали об одном и том же? Никто не поверит!
Вдоль берега привязаны и прикованы ржавыми цепями лодки, железные и деревянные, с каютами и без кают, крашеные и смоленые. "Лена", "Тамара", "Светлана", "Иван" - кургузый баркас, осевший на левый борт...
Тусе все тут удивительно и радостно до замирания сердца. Впервые в жизни он ушел так далеко от дома. Да еще с Левой Тройкиным!
- Эх, - говорит Лева, - что тут было! Шлюпки готовили к навигации, стеклом чистили, шпаклевали, красили... Я матросам помогал...
"Почему, - думает Туся, - почему одним людям все можно, а другим..."
- Эй, Гриха! - кричит Лева Тройкин на другую сторону канала. Ловится?
- Не-а! - отвечает один из рыбаков, белобрысый, в длинной майке поверх трусов.
- Дурак, - говорит Лева Тройкин, - ну и дурак Гриха, разве тут ловят! Я знаю, где ловят...
"Все он знает, - думает Туся, - все..."
Подымается ветер и несет по набережной тучи тополиного пуха. Пух летает над головой, щекочет шею, лицо, а то вдруг завьется под ветром в маленький белый смерч и кружит по берегу, кружит...
"У-у-у!" - доносится справа. Это речной буксир выходит из-за поворота. "У-у-у-у!"
Буксир идет прямо к спуску, где стоят мальчики. На его прокопченном носу белый краской выведено: "Мятежный".
Из грязно-голубой рубки высовывается голова в чехле от бескозырки.
- Эй, огольцы! Сбегай на вахту, скажи, "Мятежный" пришел, пускай тару дают!
Туся почти ничего не понял, но обрадовался. Лева понял все, кивнул и побежал к морскому экипажу. Туся за ним.
- Товарищ вахтенный! - крикнул Лева матросу с тесаком. - "Мятежный" пришел, тару просит!..
Вахтенный, щекастый матрос с заспанными глазами, сказал, почти не раздвигая губ:
- Тара-то здесь, да кому катить-то... Я с поста не уйду...
- Мы! - закричал Лева Тройкин. - Мы покатим! Чего катить надо?
- А пропуска-то у вас есть? - спросил щекастый и тут же сообразил, что перед ним мальчишки. - Ну, валяйте.
Он побренчал связкой ключей, выбрал, какой надо, отворил ворота и мотнул головой.
- Выкатывайте...
Во дворе стояли две бочки. Одна ростом с Тусю, другая повыше. Туся заглянул в ту, что поменьше, понюхал: из бочки несло чем-то кислым.
- Вали ее и кати, - сказал Лева Тройкин, - а я эту...
Туся так и сделал. Повалил свою бочку и покатил. А она его не слушается. Все норовит в сторону свернуть. Он ее в ворота толкает, а она от ворот. Он в ворота, она от ворот. Лева Тройкин давно уже свою бочку на улицу выкатил, а Туся все за ворота не выберется. Перепачкался - из бочки слизкое ползет, - вспотел... Хоть бы вахтенный помог, да, наверно, на посту нельзя бочки катать, он и стоит, ключами бренчит, ждет...
- Ну, что ты там! - кричит Лева Тройкин. - Чего застрял?
- Да кривая она! - отвечает Туся. - Прямо не катится!
- Сам ты кривой! Гляди...
И Туся увидел, как ловко, толкая ногой и ровняя время от времени руками, гонит свою бочку Лева. Услышал, как звонко гремит она по камням набережной. Увидел рулевого, который стоит на берегу, руки в боки и ждет свою тару. И захотелось Тусе подогнать бочку так же весело и легко, как Лева.
Эх! Он ударил свою бочку ногой, и бочка закружилась на месте, как волчок. Она брызгалась кислой капустой, а рулевой хохотал, и Лева Тройкин тоже хохотал...
Так все было хорошо - и вдруг... Проклятая бочка!.. Туся стиснул зубы, остановил бочку, тихонько повел ее руками, следя, чтоб она касалась мостовой только средней, самой пузатой своей частью, и вдруг ощутил, как это легко, как просто, и хотя ничего не слышал вокруг, занятый своей бочкой, понял, что никто больше не смеется над ним.
- Ну, огольцы, спасибо, - сказал рулевой.
Он вкатил бочки на буксир, поставил их плотно одну к другой и теперь обтирал руки ветошью.
- Дяденька, прокати... - сказал Лева Тройкин.
- Прокатить... Да я же в порт иду, туда нельзя. - Он помолчал, поскреб ногтями шею, поглядел куда-то поверх мальчишек и сказал лениво: Ну ладно, прокачу маленько, только за борт не свешиваться!
...Лева Тройкин стоит и поплевывает в воду, словно ничего и не случилось. Рулевой держит свой руль и забыл про них...
- Эй, Гриха! Прощай! - кричит Лева Тройкин.
"Тых-тых-тых-тых..." Буксир делает поворот, и вот уже пропал Гриха за поворотом, и вахтенный, и тополя...
Мальчишки сидят на маслянисто-черных бухтах каната, под ногами у них вздрагивает и мелко трясется палуба, а мимо глаз проплывает новый, невиданный город.
Город, словно в кривом зеркале, вытянулся вверх всеми своими домами, а все потому, что Туся видит его снизу. Город кажется странно удаленным, и все в нем как бы уменьшилось. Город все время движется, а значит меняется...
- Вон папиной сестры дом, моей тети! - кричит Туся и показывает на серый дом с колоннами и старинными фонарями. - А вон девятка автобус, мы на нем ездили, а вон!..
"Мятежный" надламывает свою черную с красной полосой трубу, выпускает облако дыму и копоти и - тых-тых-тых... - собирается пройти под мостом.
- Сейчас Фонтанка! - кричит Лева Тройкин.
Сейчас Фонтанка, за Фонтанкой - Нева, за Невой - залив. А там...
Через мост ползет трамвайчик, он ползет высоко и кажется маленьким. Туся машет рукой пассажирам, улыбается им и жалеет их искренне и снисходительно. "Смотрите, смотрите на нас, видите, как чудесно мы плывем!.."
А впереди другой мост, с башенками, похожими на крепостные, с тяжелыми цепями, перекинутыми от одной башни к другой. За мостом громадные краны по всему небу!
Буксир подходит к дощатой пристани на железных понтонах. Рулевой первый раз за все время поворачивает голову.
- Все. Дальше нельзя...
Туся и Лева Тройкин стоят на пристани и молча смотрят вслед буксиру, пока он не скрывается из глаз. Где-то там, в невидимом пространстве, сплошь усеянном кранами и кораблями, он гудит еще раз - а может, не он? но Тусе так хочется, чтобы это он, "Мятежный", прогудел. Прогудел попрощался...
- Я, когда вырасту, - говорит Лева Тройкин, - обязательно фамилию сменю. Я бы на месте отца давно сменил...
Левин отец военный, у него по кубику в петлице. Он ужасно маленький, чуть-чуть выше Левы, и Лева этого стесняется. Он старается не выходить из дому рядом с отцом.
А Левин отец ничего не стесняется - засучит рукава гимнастерки и тащит белье в прачечную, а там встанет рядом с Левиной матерью и полощет. А смеется - умора! - тоненько-тоненько, как ребенок.
- Какую ты хочешь фамилию? - спрашивает Туся.
- Ну, не знаю еще, подумать нужно...
Знает он, знает, и фамилия у него есть и даже наверняка не одна, только говорить не хочет. Что поделаешь - не друг...
- Тебе, между прочим, тоже не мешало бы фамилию поменять, - сказал Лева. - Что это такое: Пряников! Цирк...
Туся и сам стесняется своей фамилии, но сейчас ему даже приятно, что у них с Левой есть что-то общее, общая досада, что ли...
- Слушай, а ты весь в саже! Вот это да! Ну-ка, посмотри на меня... Что, тоже?.. Ай да ну-ну! - Лева захохотал.
И Туся тоже захохотал.
Он впервые идет пешком по этим улицам и переулкам, впервые без взрослых переходит трамвайную линию, впервые никто не одергивает его: "Подожди, посмотри - куда? Правильно, влево. А потом - куда? Правильно, вправо..." Он сам знает, что надо сначала подождать, потом посмотреть влево...
Ну, вот и дом. Здрасте, я ваш сын. Не узнаете? Разве я так изменился? Да-да... Чего я вам расскажу! Дайте только пообедать. Вы даже не поверите, где я был! Сядьте за стол и сидите спокойно, а я буду рассказывать. Так вот... Не охайте, ничего страшного не было...
Ничего страшного, надо только нажать на звонок. Дзинь - и все. А рука почему-то тяжелая... Ну, раз...
Так и есть, мама, папа, кто-то еще... Да что они так смотрят? Он же не умер! Видите, он улыбается, но боится открыть рот, потому что стоит ему сказать слово - и начнется такое...
- Я...
- Где ты был? Что за вид? Что это значит?..
Вот. Ничего они не поймут. Ничего.
Туся стоит в коридоре и смотрит на свои руки. Они у него все черные, в мазуте и саже. Свидетели необыкновенного чуда.
Прапрапра-Пряников и другие
Тусина мама, как я уже сообщал, работала в аптеке. Была она рецептаром. Принимала заказы на лекарства.
На первый взгляд, это простая и даже легкая работа. Сиди себе, читай рецепты, выписывай талончики... Но только на первый взгляд!
Однажды Тусина мама обнаружила в протянутом ей рецепте ошибку.
Если бы приготовить лекарство так, как написано, от него не то что поправиться - еще сильней заболеть можно! А то и хуже...
Тусина мама задумалась, потом молча исправила ошибку.
После работы она зашла в телефонную будку и позвонила тому врачу, чья подпись была на рецепте.
Знали бы вы, как он благодарил Тусину маму! Он даже заплакал.
Этот старый опытный врач ошибся впервые в жизни. У него в тот день случились неприятности. Из-за них он и ошибся.
Каждый год с тех пор Восьмого марта старый врач приносил Тусиной маме большой букет цветов.
Каждый год. Вплоть до самой войны.
А в другой раз Тусина мама проверяла принятые рецепты и вдруг видит: маленькому ребенку прописали дозу взрослого! Оказалось, что лекарство это уже сделано и даже выдано заказчику часа два тому назад. Тусина мама быстро отыскала адрес больного ребенка и со всех ног бросилась туда.
Вовремя успела!
Этот случай сделал Тусину маму знаменитой. Родители ребенка написали в газету восторженное письмо, и редакция напечатала его под заголовком: "Благородный поступок".
Тяжелая вещь - слава! Тусина мама работала в самой большой аптеке города, на самой его шумной улице. Люди, входя в аптеку, спрашивали друг у друга: "Скажите, а где та дама, что спасла ребенка?.. Ах, вот эта! Спасибо..." И хотя в аптеке было несколько окошечек, большинство посетителей вставало в очередь именно к Тусиной маме. Стоять в очереди к ней - сущее удовольствие!
1 2 3 4 5 6 7 8 9